Мрачные мысли гуляли по кругу, еще больше запутывая его. К концу часа мучительных размышлений он знал не больше, чем в начале. И тут он вспомнил о саквояже и вышел на улицу, чтобы подобрать его. При обычных обстоятельствах Чарли ни за что не стал бы открывать сумку жены и рассматривать ее содержимое. Это было бы недостойным поступком мужчины, сродни вскрытию и тайному чтению писем жены. Однако у него было оправдание. Саквояж насквозь промок, и вещи покроются плесенью, если он не достанет и не высушит их.
В сумке Чарли обнаружил чулки, смену белья, ночную рубашку, тапочки, кимоно из черного крепа на бирюзовой подкладке и дополнительную блузку. Здесь же он увидел туалетные принадлежности, кожаную шкатулку, выложенную изнутри мягкой тканью, в которой Беделия хранила всякие побрякушки, и стопку расписаний судов компании «Кунард», «Уайт Стар» и «Гамбург-Америка». Эти брошюрки более всего встревожили Чарли. Они свидетельствовали о том, что идея бежать в Европу не была спонтанной и пришла Беделии в голову не вчера вечером за столом.
Чарли машинально открыл кожаную шкатулку. В ней лежали всякие безделушки из числа тех, что бережно хранят молодые девушки. В медальоне в форме сердечка он увидел глаза Беделии в обрамлении светлых локонов и удивился, что жена никогда не показывала ему этот портрет своей матери. В выцветшем лавандовом конверте лежали засушенная, рассыпающаяся роза и вишневого цвета перышко из плюмажа. Был там также миниатюрный японский веер, перочинный ножик с перламутровой ручкой и сломанным лезвием и круглая коробочка для таблеток с пустой этикеткой, наполненная белым порошком, похожим на тот, который жена использовала для полировки ногтей. Последней Чарли достал бархатную коробочку из-под кольца с гранатами, которое он преподнес Беделии на Рождество.
Он открыл ее. В коробочке лежало кольцо с черной жемчужиной в оправе из платины и брильянтов.
«Мы не можем подарить Эбби то кольцо, потому что у меня его больше нет. Я от него избавилась».
Чарли торопливо положил кольцо обратно и вернул бархатную коробочку в кожаную шкатулку. Потом собрал брошюрки с расписанием и сложил их вместе с остальными безделушками жены.
– Ты зол на меня, Чарли?
Он задернул шторы. Свет его нервировал. Он не хотел смотреть на Беделию и не хотел, чтобы она видела его лицо.
– Поговорим об этом позже. Как ты себя чувствуешь?
– Я сильно простудилась.
– Да. Тебе придется полежать в постели.
Темные волосы обрамляли овал ее бледного лица. Она тихо застонала.
– У тебя что-то болит?
– У меня болит в груди. Но я сама виновата. Я дурно себя вела и заслужила наказание.
Она ждала, что Чарли выскажет свое мнение по поводу ее «дурного поведения», как она с легкостью назвала свою совершенно ненормальную выходку. Чарли вообще не мог говорить. Он притворился, что занят ручкой обогревателя, и отвернулся лицом к стене.
– Чарли!
– Да?
Она прошептала глухим голосом:
– Бен с тобой не связывался?
Чарли повернулся. Он все еще находился возле обогревателя и раздраженно смотрел на жену. В голосе его прорезались новые грубоватые нотки.
– Нет, и вряд ли в ближайшее время свяжется. Дорогу замело, электричества нет, телефоны не работают.
– Ох! – сказала Беделия и, обдумав услышанное, тихонько рассмеялась. – Снежный занос, Чарли! Нас занесло снегом?
– Да.
– Помнится, в школе мы учили стихотворение про семью, которую занесло снегом. Ты его знаешь, Чарли?
Он не мог говорить. Беделия пыталась восстановить их прежние отношения, делала вид, что не было никакой попытки бегства, никакой лжи, никаких вопросов без ответов.
– Наверняка знаешь, – настаивала она нарочито веселым голосом. – Ты так хорошо знаешь поэзию, Чарли. Кажется, его написал Лоуэлл.
– Нет, Уиттиер.
– Ох, ну конечно, Уиттиер! Мне бы твою память, дорогой.
Он косо посмотрел на нее и увидел, что она улыбается, пытаясь очаровать его. Будто не произошло ничего из ряда вон выходящего, будто вчера вечером они спокойно легли спать и утром проснулись рядышком в одной постели.
– После завтрака я хочу задать тебе несколько вопросов, Беделия.
Она села в постели.
– Да, конечно, дорогой. Но сначала надо позавтракать, я голодна. Пожалуйста, раздвинь шторы.
На ее щеках снова появились ямочки, глаза блестели, кожа приобрела обычный кремовый оттенок. На щеках играл румянец. Она слегка раскраснелась от жара, но это сделало ее еще красивее.
– А что Мэри? Не вернулась?
– В такую бурю? Нет, – сказал Чарли. – Ее, наверное, замело снегом на ферме Блэкмана.
– Вместе с ее молодым человеком, – рассмеялась Беделия. – Надеюсь, она воспользуется этим шансом.
Затем улыбка сошла с ее лица. Она нахмурилась и втянула щеки, вспомнив о домашних делах. Если Мэри нет, а сама она больная лежит в постели, кто же будет кормить Чарли и убирать дом?
– Положись на меня, я обо всем позабочусь, – пробормотал он.
– Но ты не можешь сам делать работу по дому, Чарли.
– Почему нет? В контору я все равно в ближайшие дни не попаду.
– Мне не нравится, когда мужчина занимается хозяйством.
Иным способом, однако, эту проблему решить было невозможно. И Чарли с радостью уединился на кухне, где не нужно было сталкиваться с обманом или проклинать себя за то, что ему не хватает смелости задать жене пару вопросов. С его стороны это было проявлением слабости, и он презирал себя, но знал, что если облечет свои страхи в слова, они обретут плоть и станут реальностью, и тогда ему придется что-либо предпринять.
У Беделии не было оправданий. Пока Чарли избегал вопросов, она с удовольствием избегала ответов. Можно было подумать, что простуду она подхватила, когда выбивала ковры в открытое окно. По истечении нескольких часов они оба, казалось, забыли, что она пыталась сбежать от него. Какова бы ни была причина, заставившая Беделию бежать из дома в разгар снежной бури, теперь, под воздействием жара и уюта, она словно впала в летаргию.
Если Беделия намеренно пыталась вернуть любовь Чарли, она не смогла бы найти более действенного способа, нежели беспомощное лежание в постели с высокой температурой. Чем больше она от него зависела, тем сильнее становилась его привязанность и тем больше уверялся он в том, что ему достанет душевных сил, чтобы простить ее. То, что он испытывал удовольствие от ее слабости, вовсе не казалось ему проявлением жестокости. Это соответствовало его воспитанию. Его учили, что мужчина – существо сильное, а женщина – слабое, что сияющий венец любви – это преданность и самопожертвование. Он готовил, мыл посуду, носил подносы, чистил лампы, радостно исполнял все ее поручения. Она полностью отдалась своей болезни, наслаждаясь слабостью, превратившей его в раба. Она опиралась о его руку, когда он поправлял ей подушки, и верила в его великодушие и моральные силы, рассчитывая, что они помогут ему забыть об их размолвке.
Днем Беделия почувствовала себя лучше, захотела сесть и попросила мужа принести из гардероба один из ее халатов. Чарли выбрал кимоно из черного крепа с бирюзовой подкладкой.
Подавая его жене, он сказал:
– Знаешь, я распаковал твой саквояж.
– Спасибо, – ответила она.
Она завязала пояс, расправила швы и подтянула широкие рукава.
– Оно красивое, правда?
– Угу.
– Не подашь мне серебряное зеркальце? А еще расческу и гребешок, а также пудру и замшу. И да, Чарли, ту коварную маленькую коробочку.
Чарли нахмурился.
Беделия рассмеялась.
– Значит, ты узнал мой маленький секрет? Надеюсь, ты меня за это не презираешь?
– Беделия, – сказал он, намереваясь наконец все выяснить, – твое поведение все больше озадачивает меня. На мой взгляд, тут нет ничего смешного, и я был бы тебе благодарен, если бы ты объяснила, в чем дело.
Капризное создание рассмеялось еще более легкомысленно.
– Ох, Чарли, не говори так высокопарно! Речь идет о коробочке, в которой хранится секрет моих прекрасных алых губ и щек.
– Прости, я не понимаю.
– Румяна, – весело сказала она. – Краска, если угодно. Эбби тоже красится, но она пользуется этим ужасным сухим порошком. Думает, это незаметно, но даже слепой увидит.
Чарли молча наблюдал за тем, как она расчесывала волосы, заплетала их в косы и укладывала вокруг ушей. Подмигнув и улыбнувшись ему, она окунула мизинец в коробочку с румянами, подкрасила губы и растерла краску на бледных щеках.
– Теперь я выгляжу лучше, не правда ли?
– Ты закончила?
Она положила расческу и косметику в ящик, где хранились порошки для улучшения пищеварения.
– Пусть будут под рукой, чтобы тебе не пришлось лишний раз бегать.
– Беделия!
– Да, дорогой.
– Нам следует кое-что обсудить. Я считаю, ты уже достаточно хорошо себя чувствуешь.
– Почему ты такой сердитый, дорогой? Я опять что-то натворила?
Ее шутливый тон заставил Чарли почувствовать, что он и впрямь говорил слишком высокопарно. Все это время он стоял у каминной полки, скрестив руки на груди. Он расслабился, слегка ссутулился и положил руки в карманы, чтобы не казаться очень уж суровым. Но голос его оставался холодным.
– Дорогая моя, мне бы хотелось получить объяснение твоему поведению.
Она рассматривала свои ногти.
– Почему ты сбежала? Ты чего-то боишься?
– Я боялась, что ты меня разлюбил.
Простота этого заявления обескуражила Чарли. Он не знал, что на это ответить.
– Ты был так недобр прошлой ночью. Я думала, ты устал от меня и хочешь, чтобы я ушла.
– Беделия, посмотри на меня.
Их глаза встретились.
– Ты пыталась сбежать в разгар снежной бури, ты рисковала жизнью, только чтобы покинуть дом. Это никак не может быть потому, что я отказался слушать твои безответственные разговоры о незамедлительном отъезде в Европу. Наверняка есть еще какая-то причина.
– Я так люблю тебя, Чарли, и я все время боюсь, что недостаточно хороша для тебя.
– Бидди, милая, прошу тебя, веди себя разумно.