Если бы мать-природа наделила меня большей храбростью, я бы очистила душу излиянием правды лучшему из исповедников. Так и не набравшись духу раскрыть гниющие язвы своих сомнений перед Ноблом Барклаем, я утешала себя мыслью, что все-таки он занятой человек, он думает о вопросах международного масштаба, ему не до моих глупых маленьких проблем. Но это было слабое утешение. Часто в тиши ночной просыпалась я с мыслями о загадочной скрытности мистера Барклая и его дочери. Не было ли какой-то спрятанной правды, какой связи между смертью мистера Вильсона и той ошибкой телефонистки? Почему мистер Барклай так жестко потребовал от меня молчания и отказал Анселлу в публикации той статьи?
Какой бы ни была эта темная тайна, я знала, что не мне ею распоряжаться. И конечно, не было у меня и малейшей тени сомнения в чистоте намерений Нобла Барклая. Мистер Барклай – образец честности, его вера в человечество вообще и своих друзей в частности крепка и непоколебима. Наверняка его жестоко подставили. Даже сейчас я дрожу от волнения за него. Трагедия – неминуемое следствие обмана. На корнях лжи распускаются цветы зла. Таков закон Природы, а она – жестокий учитель.
Часть IIIХозяйка клетчатого плащаДжон Майлз Анселл
Циники, которым часто приписывают живой и пытливый ум, на самом деле представляют собой наиболее косное и безразличное племя на свете. Их умы – скованные льдом реки, их сердца – твердый гранит. Когда Иисус шел на Голгофу, циники глумились над ним. Сыздетства уяснив, что трава зеленая, они считают, что бывает только так и никак иначе – и если лужайка у них перед домом вдруг сделается вишневой, они будут смотреть на красную траву в упор и утверждать, что она зеленее изумруда.
– Послушайте, красавица, – воззвал я к медсестре, которая совершенно не заслуживала выбранного мной обращения. – Вы роскошная женщина, но я не могу вас себе позволить. Так же, как и эти апартаменты. Как меня вообще сюда занесло?!
– Не волнуйтесь, мистер Анселл. Вас бы здесь не было, если бы кое-кто за вас уже не заплатил.
Я снова улегся на мягкую и удобную кровать и попробовал сообразить, что к чему. После того как в кабинете у меня подкосились ноги и меня понесло куда-то вдаль на пушечном ядре, я не был уверен ни в чем. Мой полет над горными утесами и обрывами оказался горячечным бредом. Я пришел в себя в больнице, но не на узкой койке в белой палате, а в просторном помещении, оформленном в приглушенных тонах, с большим угловым окном, сквозь которое лился дорогостоящий солнечный свет.
Кормили меня исключительно овсянкой на воде. Одновременно с поданным завтраком прибыл и Нобл Барклай.
– Как самочувствие, юноша?
– Все еще пытаюсь понять, что со мной случилось. Наверное, я не блещу особым умом. Мне говорят, что я потерял сознание и меня в таком виде нашла уборщица. И я вроде слышал, как врач неотложки упоминал дихлорид ртути…
– Вам это приснилось, – уверенно ответил Барклай. – У вас вообще не в меру живое воображение. Еще бы, изо дня в день копаться в детективных историях. – Он хохотнул. – Я решил дать вам отдохнуть от «Правды и преступления».
– Я так и думал.
– Что, боялись лишиться работы, а? За кого вы меня принимаете? – Барклай жизнерадостно засмеялся, очень довольный собой. – Нет, сынок, вы у меня идете на повышение. С этой недели вы редактор журнала «Дайджест правды».
– Как-как? «Дайджест правды»?
– Да, наше новейшее издание. Правда в прессе. Легко поместится в карман и при этом содержит лучшее, что было напечатано – причем не только в наших журналах, но и во всей популярной периодике. Как вам такая идея? Оригинально?
Идея журнала-дайджеста была так же нова, как идея нарядить елку к Рождеству.
– А не будет ли конкуренция слишком жесткой? – осторожно спросил я.
Барклай задумался.
– Да, на рынке существуют и другие подобные журналы, но мы выпустим первый «Дайджест правды». Улавливаете мою мысль? Нам случалось продавать права на публикацию наших статей и самим приобретать права на материалы других изданий. Но сколько мы на этом получаем? Всего несколько тысяч в месяц. А вы представьте, сколько денег принесет нам собственный дайджест. А уж какой это прекрасный способ донести нашу точку зрения до широких масс!
– А как же контракты с другими дайджестами? – напомнил я.
– Пусть это вас не заботит, Джон. У нас лучшие адвокаты в стране. Вы думайте о том, что именно пойдет в номер. Из чего выбрать будет – в вашем распоряжении пять штук наших журналов. Затея обречена на успех. Никаких расходов на авторские права. И мы можем напечатать в дайджесте что угодно – надо лишь предварительно пустить материал в одном из наших журналов. Прекрасный расклад, согласитесь?
Я согласился. Расклад выходил лучше некуда.
– Только вот «Правда и преступление» и «Правда и любовь» едва ли смогут служить источниками материалов для дайджеста.
– Это с лихвой компенсирует журнал «Правда». Ключевую информацию вы будете черпать оттуда. Золотая жила! Политика, разоблачения, война, интересы общества. А «Правда и здоровье»! Вы посмотрите, сколько материалов по этой тематике выходит в других дайджестах – медицинские открытия, революционные диеты, новейшие лекарства…
– …и по большей части это обман, – вставил я.
– Мы их разоблачим! – воскликнул Барклай. – А иногда можно пустить и статейку из «Преступления» или «Любви» – публика обожает детективы и мелодрамы, основанные на реальных событиях. А «Правда и красота» добавит нам женский ракурс. Ну, мальчик мой, что вы думаете о своем новом назначении?
– Звучит неплохо.
– Неплохо? – фыркнул Барклай. – Да вы о таком и мечтать не могли! Вы просто еще не поняли. Вы так увлечетесь, что по вечерам придется силой вытаскивать вас из-за рабочего стола. Да, задача сложная, но интеллектуалу вроде вас она по плечу. Подумайте, какой масштаб, какой широкой аудитории вы будете рассказывать правду, а не пичкать ее всякой чепухой, спрятанной под витиеватыми словесами. Это настоящая работа, парень. И начиная с сегодняшнего дня получать вы будете двести долларов в неделю.
Двести в неделю? Я все еще в отключке? Очнись, Анселл, тебе голоса мерещатся! Через долю секунды твой поезд-экспресс разобьется о суровую реальность. Если дихлорид ртути был игрой воображения, откуда эта внезапная прибавка к жалованью в размере семидесяти пяти долларов в неделю?!
Нет, это не сон. Вот он, Нобл Барклай, не менее материальный, чем больничная койка, так и лучится здоровьем и хорошим настроением; вот некрасивая медсестра беспрестанно строит ему глазки, не в силах противостоять притяжению его богатства или мужскому обаянию. Барклай это, конечно же, заметил и принялся источать благодушие еще сильнее.
– Не верите, Джон? Думаете, это слишком хорошо, чтобы быть правдой?
Он так искренне наслаждался произведенным на меня эффектом, что я даже не мог винить его за это. Он стал расхаживать туда-сюда по палате – пересек ее за семь больших шагов и снова вернулся к моей кровати.
– Не скромничайте, молодой человек. Вам прекрасно известно, что вы чертовски хороший редактор. И разве вы, как прочие высоколобые бездельники, сидите сложа руки и упражняясь в острословии, пока штатные журналисты готовят материалы? – Он сделал многозначительную паузу, глядя мне в глаза. – Раз уж моей организации посчастливилось найти человека вашего калибра, следует ставить перед вами достойные задачи. Ведь если вы не будете довольны тем, чем занимаетесь, вы начнете искать другую работу. И какой-нибудь ушлый издательский дом приберет вас к рукам мигом – вот так! – Тут Барклай изобразил, как именно алчные конкуренты схватят молодого перспективного редактора за шкирку и бросят в крутящееся кресло из красного дерева. – Не сомневайтесь, я расчетливый бизнесмен, я не стану платить человеку зря. – Он повернулся к медсестре. – Юная леди, а можно ему сигаретку? Я сам не курю, но знаю, что курильщик всегда тянется к сигарете, когда бывает чем-то ошарашен. Будьте добры, принесите.
– Ему не положено курить.
– Ну, тогда принесите воды.
– Вы хотите пить? – спросила меня медсестра.
– Да в общем, не отказался бы.
Она налила мне воды из графина. На лице Барклая отразилась досада.
– Послушайте, красавица, – сказал я. – Мистер Барклай хочет поговорить со мной наедине. Вас не затруднит покинуть нас на пару минут?
Медсестра вышла. Барклай подмигнул мне.
– А вы проницательный человек.
– Только дурак не понял бы ваши прозрачные намеки.
Он снова засмеялся. Я был ему симпатичен, ему нравилась моя дерзость. Я допил воду, поставил стакан на тумбочку и тут вспомнил.
– Точно! – воскликнул я. – Вода! Вчера я попил воды из…
Но Барклай не дал мне договорить.
– У меня к вам просьба, – быстро сказал он. – Я заинтересован в том, чтобы наш гриль-бар продолжал работать. Поэтому очень прошу вас не распространяться, что вчера вы отравились у них креветками.
Я обвел глазами палату. Вроде решеток на окнах нет и стены не обиты ватой… Я попытался что-то спросить, однако Барклай просто не дал мне вставить слово. Он начал трещать без умолку – что, мол, доход от гриль-бара невелик, но дело не в деньгах, а в хозяине, мистере Смите, бывшем алкоголике, который снова стал полноценным членом общества благодаря учению о раскрытии правды.
– Понимаете, история этого человека очень похожа на мою. Вы же читали введение в мою книгу и наверняка понимаете, как важно для меня, чтобы Смит больше не сбился с пути. Только, пожалуйста, пусть это останется между нами, ни к чему делать прошлое несчастного поводом для сплетен. Смит своими руками вытащил себя из подзаборной канавы, и теперь у него весьма неплохое кафе. И меня беспокоят возможные последствия вчерашнего несчастья. Если это будет предано огласке, Смит растеряет клиентов. Тогда бог знает, что с ним будет.
– Но разве непоколебимая вера в правду не поможет ему пережить все невзгоды? – спросил я не без сарказма.