1
Перед Юлем Рике поменялась местами с Магнусом Лекеном, самым крупным мальчиком в классе. Он согласился занять её парту за Кирстен и Грете, а Рике села за первый стол слева, у окна.
На следующий день девочка обнаружила на своей парте остроконечную ведьминскую шляпу. Пренебрежительно хмыкнув, она взяла её, и тут же завизжала на весь этаж. Из-под шляпы выпрыгнул Джордж – большая бородавчатая жаба из школьного террариума. Класс грохнул хохотом.
– Берегитесь, а то Тьоре превратит всех в лягушек! – крикнула Грете, красная от смеха. – Энике – бенике! Бууу!
– Идиоты, – буркнула Рике, тоже красная. – Пойдем, Джорджик.
Она посадила жаба на бумажку и отнесла в террариум. Джордж время от времени возмущённо квакал, шокированный таким нарушением его приватности.
В конце уроков Рике подняла руку, прося внимания Георга.
– Давай, Эрика, что у тебя? Готов репортаж?
– Конечно, – Рике показала стопку листов бумаги.
– Расскажешь классу, прежде чем дадим его в школьную газету?
– С удовольствием, – ответила девочка. – Я так и хотела.
Со своего места Рике начала зачитывать доклад. Она заговорила о растущем в городе напряжении, о развивающейся нетерпимости в отношении разных групп населения. Шушуканье в классе стихло, все внимательно слушали. Рике зачитала свои выводы из разговора с Тормундом Торссоном, и то, что смогла найти в интернете – разрозненные клочки информации, складывающиеся в картину ширящейся мигрантской преступности и замалчивании властями этих фактов. Лицо Георга Берга все больше вытягивалось. Девочка перешла к нагнетанию враждебности в отношении Остланда, и тут учитель не выдержал.
– Довольно, Эрика! – громко сказал он. – Твой доклад нам не подходит. Это куча фактов, часто недостоверных, которые ты постаралась слепить в единое целое. В таком виде он представляет собой просто мусор, извини за резкость!
– Я ещё не дочитала, – вставила Рике. – Тут есть про фабрикацию репортажей из Ближнестана…
– Я сказал, хватит! Советую пообщаться с твоим куратором из СМИ. Госпожа Лайнен, кажется? Пусть она тебе объяснит, как делается настоящая правдивая журналистика.
– А что, Рике верно говорит, – влез Эйнар Маркен. Магнус, с которым Рике поменялась местами, согласно закивал. – Мне тоже кажется…
– Эйнар, прошу тебя помолчать. Твой отец же красный?
– Да, он состоит в Коммунистической партии Норвега. А какое отношение…
– Ты ещё спрашиваешь? После всех преступлений, совершенных красными в Восточной Европе и в мире?
– Это именно красные освободили нас от Морских Псов!
– Мы сами себя освободили, при помощи Островов и Атлантиса! В стортинг собираются внести законопроект о приравнивании красного режима к Морским Псам! И куда тогда пойдет твой папа? Когда его преступную партию запретят?
Эйнар порывался ещё что-то сказать, но Георг поднял ладонь.
– Хватит! Эйнар никому не дал рта открыть. Кто хочет?
Грете аж подпрыгнула.
– У Тьоре полное враньё! Ничего такого в городе нет! У нас всё спокойно. Это она опять старается привлечь к себе внимание. Может, сказывается кровь её мамочки-осси?
– Ты же сама говорила, что у тебя проблемы в семье! – закричала Рике. – И как раз в последнее время! Как можно так бессовестно обманывать!
– Это другое! – рявкнула Грете, сжав кулаки. – И тебя не касается! Не лезь в мою семью, а то я тебе врежу!
Бледная Кирстен переводила взгляд с одной девочки на другую.
Встревоженный таким развитием событий Георг вскочил с места, и стал между Грете и Рике, успокаивающе выставив ладони.
– Всё, всё, успокоились. Всё хорошо. Немного погорячились, и довольно.
Остывая, бывшие подруги отвернулись в разные стороны.
– Напрасно вы так, – проговорил Магнус, обычно немногословный. – Большая беда будет, если так и дальше пойдет. Эрика правильно говорит.
– Меньше смотри остландскую пропаганду, – приторным голоском сказала Инге со второй парты. – Нечего тут нагнетать.
– Счастливого вам Юля! – учитель попытался закончить неудачный урок на хорошей ноте. – Встретимся после рождественских каникул!
Расходились подавленные. Эйнар подошел к Рике.
– Не думай, что в классе все против тебя, – сказал он. – Есть, кто думают так же, только не у всех хватает смелости идти против толпы.
Собиравший свой рюкзак Магнус согласно кивнул.
Рике благодарно сжала его предплечье.
Вместе с Улафом они подходили к дому. Возле калитки Луты стояли сама журналистка с Бамси на поводке, и долговязый парень лет двадцати пяти. Светлые длинные волосы собраны сзади в хвост, пол-лица закрывали зеркальные очки. Из-под короткого чёрного пальто торчали худые ноги в джинсах.
– Привет! – обрадовалась Лута. – Билли, смотри, это Рике. Надежда нашей журналистики, помнишь, я говорила?
Бамси дружески ткнулся мокрым носом в ладонь девочки. Она рассеянно погладила сенбернара по голове.
– Привет, – бросил парень, уставившись на них с Улафом своими зеркальными окулярами. – Я Билл. Как Билл Гейтс.
– Здрасьте, – ответила Рике. – А Гейтс – это кто?
– Современные дети, – засмеялась Лута. – Неважно. Билл – мой бойфренд. Он из Атлантиса.
– Атлантиса? – заинтересовалась Рике. – Круто! А что вы тут делаете?
– Можешь обращаться ко мне на «ты», – покровительственно сказал парень. – Я работаю с фондом Клушей, по продвижению демократии в странах Восточной Европы. Слышала про такой?
– У нас вроде не Восточная Европа, – ответила Рике. – Фонд Клушей? Нет, не слышала.
– Еще услышишь, – усмехнулся тот. – Я норвег, только из Атлантиса. Прадед эмигрировал сто лет назад. Теперь я вернулся на родину. А ты, значит, пробуешь писать для газеты?
– Кстати, – вспомнила Лута, – как там наш репортаж?
– Не взяли, – спокойно ответила Рике. – Говорят, не тот формат для школьной газеты.
– Странно, – огорчилась Лута. – Хороший материал. Хочешь, позвоню, узнаю, почему не берут?
– Нет, спасибо, не надо, – сказала Рике, и, неожиданно для себя, зевнула. Она легла только в два часа ночи, сводя воедино факты в своем первом журналистском расследовании. Правда, расследованием его можно было назвать с натяжкой, но всё же. – Я подправлю, тогда точно возьмут.
– Ну ладно. Бамси, ты сделал свои дела?
Сенбернар гавкнул. Лута посмотрела, не надо ли убрать собачьи какашки, но кругом было чисто.
– Идите, не будем вас держать. Улле, наверно устал?
Рике глянула на брата. Его стеклянные глаза уставились поверх голов соседей.
– Не думаю. Он всегда такой. Пока! Год Юль![7]
– Пока, дети! Год Юль!
Девочка с братом открыли свою калитку, поднялись на крыльцо, и мимо фигурки Юлениссен[8] вошли в дверь.
2
С утра двадцать четвёртого началась готовка. Ирма обосновалась на кухне, Улле сидел там же, задумчиво рисуя пальцем по рассыпанной на столе муке.
В Сочельник полагается поститься до вечера, но, как и большинство современных семей, Тьоре не очень-то заморачивались религией, просто приберегая самое вкусное на вечер. Рике позавтракала вместе со всеми, потом ушла к себе в комнату, однако вскоре мачеха позвала ее помочь.
Даже для семьи из трёх человек, где двое – дети, на рождественский стол требуется приготовить массу еды. Они месили тесто, лепили из него или формовали, и противень уходил в духовку. В этом было что-то магическое: смотреть, как на столе появляются ёмкости и тарелки с печеньем, пирогами, булками, вафлями и хворостом. Светились розовым марципановые свинки. Дети достали из рождественского календаря последние предпраздничные шоколадки. Пряничный домик был готов к полудню.
После обеда Рике собралась к Илзе Лунд, но застала свою наставницу в изрядном возбуждении. Оказалось, что должны звонить приемные дети Илзе – одна из Осло, другой из Тигали. Госпожа Лунд сновала по дому, то и дело вытирая пот со лба розовым платочком, хотя было совсем не жарко.
Рике помаялась несколько минут, и потихоньку ретировалась. На крыльце дома Лунд вместе с Юлениссен сидела в креслице-качалке его жена, бабушка Ниссемурь.
Снега не было, накрапывал дождь, тучи низко висели над горами. В Тролльхавене снег выпадает хорошо, если в январе, но горожане давно к этому привыкли. На каникулы многие уезжали в свои горные хютте, где сугробы выше крыши.
Вечерние новости по ТВ: король поздравил народ Норвега с наступающим Юлем. Королевская семья приняла участие в празднествах в Осло. Президент Соединённых Государств заявил о возрастающей угрозе со стороны Остланда. Муниципалитет Тролльхавена приглашает всех мужчин возрастом от восемнадцати до шестидесяти лет записываться в группы самозащиты, в связи с остландской угрозой. Запись в отряды начнется с двадцать восьмого декабря.
– Что за группы? – спросила Рике. Ирма только пожала плечами.
– Может, власти решили чем-нибудь занять этих… Ну, кому не нравится ситуация с мигрантами и все такое. Заодно и составят их списки.
Ирма улыбнулась и облизала пальцы от сладкого теста.
К ужину на столе появились, наконец, все вкусности. Главным блюдом в это Рождество стали риббе – жареные в духовке свиные рёбрышки с картофельным пюре. Улле с Ирмой снова зажгли первые три свечи, а Рике – четвертую в венке адвента на камине. Девочка прочла запомненные ещё со второго класса стихи:
Сегодня три свечи зажжём,
Любовь, надежду, радость,
И рядом с трепетным огнём
С тобой мы вместе чуда ждём,
Сегодня три свечи зажжём,
Любовь, надежду, радость.
Четыре свечки мы зажжём,
Пусть так оно и будет:
Любовь, надежда, радость, мир.
Всего нужнее людям мир,
На этой маленькой земле
Всего нужней он людям![9]
Сели ужинать. Позвонил Ларс – на две минутки, потому что остальным членам команды тоже хочется поздравить свои семьи. Ирма никому не звонила: отношений с родственниками она не поддерживала, и не любила об этом говорить. На окне уютно горел светильник – семь рождественских электросвечей. Вынесли на двор и поставили у двери сарая тарелку с кашей для Юлениссен. Чтоб согреться, попили горячего глёга с соком черной смородины.
– Пойдёмте со двора! – шутливо заторопила Ирма. – Сегодня самый разгул нечистой силы – в ночь перед Рождеством!
Рике не стала смотреть рождественскую программу по ТВ, и поднялась к себе.
Улегшись на кровати, она думала, почему этот Юль не такой, как прежние. Конечно, многое произошло. Всякие неприятности. Или она взрослеет?
Девочка представила, что она репортёр, и пришла брать интервью о себе в школу. Вот один из одноклассников, она подносит микрофон к его рту.
Эйнар М., ученик девятого класса, четырнадцать лет:
– Эрика? Она всегда была немного замкнутая. Странноватая. Но хорошая девушка, честная, без дури этой девчоночьей.
Магнус Л., ученик девятого класса, пятнадцать лет:
– Ну да. Нормальная. В гандбол хорошо играет. Соображает. Большинство девчонок глуповаты – им только парней в инстаграме разглядывать, а Рике не такая. Читает много, я заметил.
Инге К., ученица девятого класса, четырнадцать лет лет:
– Не знаю. В последнее время Тьоре совсем с катушек съехала. Воображает о себе невесть что. Перессорилась со всеми. Не знаю, не знаю.
Грете А., ученица девятого класса, четырнадцать лет:
– Да, я согласна. Была Эрика тихой, как мышь, захотелось ей известности, что ли. Много о себе возомнила! Тоже мне. Суёт свой нос, куда не просят! Королева ведьм, блин!
Кирстен О., ученица девятого класса, четырнадцать лет:
– Девочка как девочка. Поссорились с Грете, а потом что-то не так пошло. Я бы с ней дружила, но она стала такой высокомерной. Хорошо бы, чтоб Рике перестала себя так вести.
Георг Б., учитель средней школы, тридцать четыре года:
– В классе сложилась нездоровая атмосфера. Эрика сознательно идет на конфликт с учениками, и администрацией. Переходный возраст – всегда сложный период. Надеюсь, общение со школьным психологом принесет Эрике пользу. Если у неё в голове прояснится, я буду очень рад – ведь Эрика одна из лучших учениц.
Рождественский ангел, пролетая мимо, сел на окно:
– Спи-спи, Рике, засыпай. Юль волшебный, Рождество, знай – всё будет хорошо. Все отлично, так и знай, спи-спи, Рике, засыпай…
Катя Т., мама Рике, двадцать шесть лет на момент смерти:
– Рике, моя доченька, ты самая лучшая девочка на свете. Не бойся. Иди своим путём, всё у тебя получится. Я буду за тобой присматривать. Я всегда рядом, малышка моя…
Иешуа из Н., плотник, распят на кресте:
– Когда в сердце достаточно любви, оно открывается божественному свету. Бог несёт такого человека в своих ладонях. Быть может, ему придется пройти период тяжких испытаний – но это не наказание. Это уроки, чтобы стать мудрым и сильным. В сердце этой девочки достаточно любви. Она сумеет.
Рике открыла глаза. Ей снился сон, но что именно? Она не помнила. Что-то хорошее. На душе было легко. За окном еще стояла темень, но часы на тумбочке показывали 8:55 утра. Наступило Рождество, Юль.
Рике скатилась по ступенькам вниз, в гостиную, где мерцала огоньками ёлка. Ирма ночью положила под неё подарки (ну не Санта-Клаус же). «Рике», прочитала девочка на своём. Она сняла ленту и осторожно развернула обёрточную бумагу. Ух ты!
В красивой коробке лежал ПокетБук последней модели – непромокаемый, с экраном, который поддерживает цвет! То, что надо!
– Урра! – закричала Рике шепотом. На лестнице послышался шорох. Девочка подняла голову, готовая увидеть удирающего ниссе[10] – но там была лишь Ирма. Она улыбалась.
– Нравится? – спросила. Рике энергично закивала.
– Тогда давай Улле будить.
Брат сам приковылял к ёлке – память не подвела. Его ждала большая коробка в праздничной обертке – оказалось, железная дорога «Лего». Улаф потряс коробку, и внутри загремели сотни маленьких деталей.
– Де-ти, зав-тра-кать! – пропела Ирма. Настроение у неё было отличное, несмотря на едва начавшее светлеть серое небо за окном.
После завтрака мачеха взялась почитать им Рождественское Евангелие. Из всех католических традиций Ирма крепко держалась, пожалуй, лишь за эту. Рике и ушедший в прострацию Улле послушали про рождение младенца Христа, и как злой царь Ирод приказал перебить кучу детей, чтоб уничтожить будущего мессию. Раньше кровожадность людей из библейских рассказов ужасала Рике. Но последние пару лет она уже научилась принимать её как должное, – что поделать, времена такие были.
– Пойдёшь с нами на службу? – спросила Ирма. Улле уже распотрошил коробку, и с отсутствующим видом быстро собирал поезд, вроде и не смотря в инструкцию.
– Я бы погуляла лучше, если ты не против, – сказала Рике. Ирма не стала настаивать. Католическая церковь св. Иакова, единственная в Тролльхавене, и так с трудом вмещала всех прихожан. Рике же ещё и не была крещена до сих пор – Ларс настоял, что девочка должна сама определиться с религией, когда повзрослеет.
Когда Ирма с Улафом укатили на машине в хмурое утро, Рике накинула дождевик, натянула сапоги, и поспешила к дому Илзе Лунд.
– Год Юль! С Рождеством! – приветствовала её целительница. – А я собираюсь навестить хозяйку Рисвик. Разгул нечистой силы у нас кончился, сегодня день светлый. Пойдём?
Они взяли с собой пакет юлекакер – рождественского печенья, и сели на Тибанен. Дом на улице Ведьминого ручья был таким же, как и запомнился Рике. Она расфокусировала взгляд, попробовав уловить дымку, но и тут не было ничего нового или необычного.
Илзе позвонила в дверь. Открыла Магрит, черноволосая, смуглая и красивая, в зелёном спортивном костюме.
– Год Юль! – приветствовала её госпожа Лунд.
– Год Юль! – отозвалась Магрит. – Заходите.
Женщина и девочка вошли в прихожую.
– Прошу прощения, что не приглашаю вас в дом, – вежливо, но сухо сказала Магрит, – у меня уборка в разгаре. Вы по какому делу?
– Хотели вот матушку вашу повидать. – Илзе потрясла пакетом с печеньем. – Угощение принесли.
– За угощение спасибо, – дежурно улыбнулась Магрит. – Но мамы сейчас нет. Она позавчера уехала к сестре в Тромсё. Месяц не будет, может больше.
– Понятно, понятно. Ну что ж, мы тогда пойдём. Пусть позвонит мне, если будете разговаривать с ней.
– Да-да, конечно, я передам. До свидания.
– А почему у неё такая смуглая кожа? – спросила Рике, идя вниз по улице с Илзе. – От папы?
– От солярия, – буркнула Илзе. Она достала мобильник, полистала номера. – Посмотрим, когда теперь Хозяйка позвонит.
Магрит поднялась на верхний этаж своего дома. Там у окна, скрытая от взглядов с улицы занавеской, покачивалась в кресле-качалке Астрид Рисвик.
– Мама, вот молоко и пирог. – Магрит поставила еду на столик рядом с креслом матери. Та молча взяла кусок пирога и принялась жевать.
– Заходила эта Лунд, – неприязненно произнесла дочь. – Надо будет ей сегодня позвонить. Часов в восемь. Скажешь, что ты у сестры в Тромсё.
– У сестры в Тромсё, – механически повторила хозяйка Рисвик. – Позвоню Илзе в восемь.
– Хорошо, мама. Потерпи ещё немного. Скоро всё кончится.
Глаза госпожи Рисвик сделали небольшое движение, словно попытку посмотреть на дочь, но через секунду вернулись к обзору улицы за окном. Крошки от пирога падали на грудь, на чистую шерсть свитера, но она даже не пыталась их убрать.
3
– Ханука – это праздник света, – объяснял Симон. – В Хануку делают подарки самым близким и дорогим людям. У меня есть такой для тебя.
Держась за руки, они с Рике шли по Хокон-Атлантистен вниз, к фьорду. Юль прошёл, но через день будет Новый год, и город по-прежнему мигал огоньками гирлянд. На широком ремне через плечо у Симона висела вместительная сумка.
– Давай сюда, – парень потянул Рике за собой в проход между зданиями.
Они прошли с десяток метров, и кирпичные стены сменились бетонным монолитом. В горле девочки образовался тяжелый комок. Это был тот самый проход, в котором на них напала банда Валета!..
– Давай не пойдём, – пробормотала она, сбавляя шаг.
– Не бойся, нам немного осталось, – увлеченно ответил Симон, тяня её за руку. – Тут отличное место есть, чтоб показать мой подарок.
Обернулся к ней, и остановился.
– Что случилось? Рике, скажи!
Девочка заморгала, и прижалась к Симону.
«Да ладно, – подумалось. – Расклеилась, как принцесса. Возьми себя в руки, тряпка».
– Ничего, – проговорила она. – Покажи подарок, пожалуйста.
Парень снял сумку, и поставил на ступеньки внутри той самой ниши.
– Помнишь, как ты водила меня в театр? Это было настоящее чудо. – Рике кивнула. – Я хочу тоже подарить тебе немного волшебства. Только об этом никто не должен знать, хорошо? Учитель строго-настрого запретил показывать мою магию непосвящённым. – Симон улыбнулся. – Так что ты теперь посвящённая. Умеешь держать язык за зубами?
Он вытащил из сумки коричневую фигурку, немного пониже Рикиного колена. Девочка была слегка разочарована. Грубо слепленный человечек с дырками вместо глаз и рта. Голова без шеи, длинные руки. В неверном свете дня, падавшем сверху в проулок, он выглядел гротескной пародией на скульптуру.
– Это подарок? – спросила Рике. – Ты учишься ещё и на скульптора?
– Не спеши! – торжественно произнес Симон. – Это гойлем! Сейчас ты сама всё увидишь.
Он вытащил из кармана клочок бумаги, и запихал его в рот фигурке. Они постояли, смотря на нее.
– И?.. – Рике уже начала жалеть, что пошла вслед за Симоном в этот мрачный закоулок.
– Смотри, – прошептал парень.
В дырках, замещавших гойлему глаза, затеплились два огонька. Это не были красные огни, как в фильмах ужасов у оживших кукол или злых роботов. Скорее, это были два туманных серых пятнышка. Но Рике могла бы поклясться, что глиняная скульптурка смотрит прямо на неё. Руки гойлема дрогнули.
– Именем Отца повелеваю тебе. – Симон выговаривал слова звонко и ясно. – Иди ко мне.
Гойлем сделал три шага по ступенькам, и остановился в метре от Симона.
– Теперь Эрика – твоя госпожа, – сказал парень. – Скомандуй что-нибудь, – шепнул он Рике.
– Эээ… – протянула девочка. – Иди налево.
Гойлем повернулся и зашагал. Через метр он упёрся в бетонную стенку ниши, но продолжал шагать, как заведённый.
– Стой, – сообразила сказать Рике. Глиняный человечек остановился. – Вынь бумажку изо рта, и дай мне.
Длинная рука потянулась к щели на коричневом лице и вытащила клочок тетрадного листа. Девочка взяла его, рассматривая загадочные значки. Огоньки в глазах гойлема потухли, рука упала. Глиняный человечек замер.
– Он вроде робота? – спросила Рике Симона. – А где батарейки? Зачем совать в рот этот листок?
– Не листок, а шем. – Симон взял мятую бумажку, и тщательно её разгладил. – Гойлему не нужны батарейки. Он работает, пока шем во рту. Исполняет несложные команды. Такой помощник по дому. Хорошая игрушка или развлечение для детей. Твоему брату должно понравиться. Только взрослым нельзя показывать.
– Улафу? – Рике в сомнении покачала головой. – А что написано на твоем шеме?
– Имя Бога, – важно сказал парень.
Выход на Хокон-Атлантистен заслонили какие-то тени. Подростки услышали эхо нескольких голосов.
– Как не вовремя, – скривился Симон, и запихнул гойлема в сумку. – Давай-ка. А то рабби меня убьёт.
Вместе с Рике они быстрым шагом двинулись по направлению к Пристани. Внезапно светлый прямоугольник выхода и там потемнел из-за вошедших между зданиями людей. Симон сбавил шаг.
Сближаясь с группой, идущей им навстречу, Рике все больше утверждалась в мысли, что один из них ей точно знаком. Еще несколько метров, и – да. Тормунд Торссон. Копна его светлых волос мелькала уже совсем близко. Пять-шесть парней, с ними три девушки. У многих, в том числе и у Тормунда, в руках бутылки пива.
– Ну-ка, – сказала девочка, и круто развернулась, увлекая Симона за собой. Они почти побежали навстречу тем, кто шел от Хокон-Атлантистен. Правда, уверенность Рике стала таять еще быстрее, чем при сближении с компанией Торссона. Не надо было долго разглядывать их, чтобы понять, что это шайка Валета. Подростки оказались меж двух огней.
Симон замер рядом с Рике. Девочка заметила, как участилось его дыхание. Парень явно не горел желанием проталкиваться сквозь ряды Валетовых отморозков. Рике оглянулась, выбирая меньшее из двух зол. В этот момент Валет узнал её.
– Эй, Тьоре! – его голос гулким эхом разнесся по проулку. – Какая встреча! На том же месте, в тот же час!
Рике с ее спутником переглянулись.
– Туда, – шепнул Симон, качнув головой назад. Девочка кивнула. Они повернулись и снова пошли к компании Тормунда.
– Куда же ты? – глумясь, крикнул Валет. – А кто там с тобой? Не еддейчик ли? Эй, пархатый! Бросай его, Тьоре, я лучше!
Компания Тормунда стояла плотной толпой, полностью перекрыв выход к Пристани. Большинство в кожаных куртках и черных вязаных шапках. На парнях – джинсы, или камуфляжные штаны, и тяжелые ботинки.
– Пустите, – Рике стала вклиниваться между ними, пытаясь пройти.
– Погоди-ка, – Тормунд придержал Симона за плечо. – Эрика? Ты теперь с этим гуляешь? – он недобро ухмыльнулся.
– Не трогай его. Дайте нам пройти, – сердито сказала Рике. Симон молчал, как воды в рот набрал. Ухмылки появились на лицах почти всей компании.
– Тор? Твоя знакомая, что ли? – еще один парень, на вид даже постарше Торссона, пропустил Рике, но загородил дорогу Симону. – С жидёнком гуляешь?
Он прижал её спутника к стене.
– А тут у нас что? – парень схватил сумку.
– Ничего, что было бы тебе интересно, – ответил Симон. Голос его дрогнул.
– Да ну? – парень быстро поднял колено, и ударил им по сумке. Раздался звук бьющейся посуды. Симон вырвал сумку и прижал к груди. Зрачки его стали просто огромными.
– Горшки, что ли, носишь? – заржал парень. Загоготала и остальная компания.
– Ладно, Сверре, пусти их, – сказал Тормунд, тоже смеясь.
Рике, а вслед за ней Симон с каменными лицами стали проталкиваться сквозь два ряда расступившейся молодёжи.
– Слышь, Рике, – крикнул Торссон ей вслед. – Ты бы, правда, не ходила с этим лохом. Тут изнасиловать могут, а он бы стоял и смотрел. И плакал, га-га-га!
Подростки выскочили на Пристань. Здесь, будто ничего и не было, ходили люди. Волны бились о причалы, гомонили чайки. Рике казалось, что всё лицо у неё горит. По Симону трудно было определить, что он чувствует. Остановившись у ближайшей скамейки, парень открыл сумку.
– Сломался? – сочувственно склонилась Рике. Симон засопел. В сумке звякали глиняные черепки.
– Два месяца работы, – тихо проговорил он.
– Пойдём отсюда, – сказала девочка. – А то ещё эти уроды вернутся.
– Давай я тебя домой провожу, – Симон смотрел в сторону. – Мне тоже пора.
– Не расстраивайся, – попыталась утешить его девочка. – Сделаешь нового.
– Ага, – ответил её спутник, все так же глядя в сторону. – Обязательно.
– Ну, знаешь, я тоже не виновата, – обиделась она.
Расстались в молчании.
Дома Рике залезла на подоконник с ногами, глядя на тёмную улицу. Жёлтый свет фонарей выхватывал машины и немногих прохожих. Девочка вытащила телефон.
Перелистывая фотки в галерее, она остановилась на тех, где впервые появились Грете и Кирс. Потом нажала на «удалить». И на следующую. И на следующую. Раз за разом. Одну за другой.
4
На прошлый день рождения Кирстен разрешили устроить первую «взрослую» вечеринку. Родители свалили надолго, и подростки разгулялись вовсю.
Веселье длилось уже часа два, когда Рике в коридоре перед туалетом прижал подвыпивший парень (кто-то из родственников Кирс, даже не с их школы). Одну руку пытался сунуть ей в трусы, а другой толкал в пустую спальню.
Рике врезала ему коленом в промежность и выскочила в гостиную. Её трясло.
– Да брось, – крикнула ей в ухо Кирс (музыка гремела невыносимо). – Это мой кузен Томас, полный придурок! Не парься!
– Пора уже привыкать! – присоединилась Грете. – Или ты всю жизнь будешь от парней бегать?
Через пару минут злая Рике уже крутила педали байка. Ну и подруженьки! Глядишь, они и сами её подложат под пьяного козла! Правда, подъезжая к дому, она уже поостыла, и потом эту историю старалась не вспоминать. Хотя Грете не упускала случая подколоть её: «наша недотрога» звучало не часто, но от этого не менее обидно. Да, нефиг трогать людей, если они вас не просят!
Хотя девчонки ведь и поддерживали её… Взять ту историю в спортзале, с упавшим щитом. Но других историй было больше.
Как-то они принесли в класс свои любимые книги.
Большинство притащили детские книжки, типа «Путешествия Нильса с дикими гусями», но были и посерьёзней – Эйнар, например, принес «Ночных птиц» Хаугена. Инге пыталась блеснуть «Пятьюдесятью оттенками», но господин Берг сказал быстро убрать это в рюкзак. А Рике выложила на парту «Раксу-плаксу» Уве Вальтца.
Когда подошла её очередь рассказать о книге, Грете засмеялась первой:
– Да это же книжка из детского сада! – крикнула она.
– Ну и что, – не стушевалась Рике. – Зато там нет натужного веселья, глупых зверей или какашек. Она про эмоции.
– Да ладно, какие эмоции, – присоединилась Кирстен. – Ракса постоянно ревёт, и все эмоции.
– Зато она добрая, и у неё всё получается. Хоть и грустная, но люди ей помогают. А плачет потому, что у неё мама умерла.
– Ой, ладно, – томно сказала Инге и поправила прядь за ухом. Историю с мамой Рике в классе, конечно, знали. – Пора взрослеть, Эрика. Сколько можно сидеть в детских травмах?
– Вот-вот, – поддержала ее Грете. – Книжки надо читать про весёлых героев. Про активных! А не слёзную муть для пятилеток!..
Рике обняла «Раксу-плаксу» и прижала книжку к себе.
– Ладно, ребята, кто следующий? – перебил господин Берг…
Почему подруги так к ней относились? Потому что она была удобна им такая – молчащая, не отвечающая на подначки, терпеливо сносящая пренебрежение? Не потому ли Грете так взбесил её «шаг в сторону»? Стоило начать отличаться от привычной мышки-Рике, и дружба растаяла, как снег под дождём. А что связывало её с Грете и Кирс, кроме привычки прислушиваться к их мнению?
Почему-то вспомнился Иешуа из Назарета. Пока он был простым плотником, до него никому не было дела. А когда стал сильно отличаться от других, большинство это взбесило настолько, что они предпочли его убить, лишь бы не принимать таким, как есть.
– Да, девочки? – спросила Рике в пустоту. – Лишь бы не принимать меня такой, как я сейчас?