— Боже мой! А если это был не Эжен?
— Почему вы так говорите? — быстро спросил комиссар.
Она снова опустилась на стул.
— Я не знаю… Его голос показался мне странным. Он мне сказал, что у него насморк. Телефон часто искажает голоса, но я помню, что у меня сразу же создалось впечатление, что у него какой-то странный голос.
— Какой это был день? Когда он вам позвонил?
— В субботу вечером… поздно… Я собиралась ложиться спать. Мне пришлось накинуть шаль, чтобы спуститься к телефону… Я отлично помню. Мне хотелось спать, но я подумала, что его голос какой-то странный. Наверное потому, что я наполовину спала.
Внезапно она встала. Выражение ее лица изменилось.
— Что все это означает, месье? Хитрость? Вы считаете, что Эжена заставили позвонить мне, чтобы успокоить меня и помешать пойти к вам, после того, как я прочитаю газеты. Или…
Она замолчала и прикусила губу.
— Или кто-то просто подделал голос Эжена?
Наблюдая за ней, Сатурнин видел по ее лицу, что она обеспокоена и волнуется за Видмера.
— Это очень возможно. Мы допускаем, что был заговор против Видмера и что его похитили.
— Похитили? Чтобы получить за него выкуп?
— Чтобы забрать у него драгоценности и деньги, которые были при нем. Не знаете ли вы, не арендовал ли он в банке сейф? Может быть под чужим именем?
Она жестом ответила, что ничего не знает, на глазах у нее стояли слезы.
— Это ужасно! — проговорила она. — Бедный Эжен! Он не смог вынести дурного обращения.
Она замолчала и прошла в другой конец комнаты.
— Я дам вам письма, месье. Может быть, ему угрожает серьезная опасность, а письма помогут вам что-нибудь прояснить.
Она открыла крышку секретера и, вернувшись с большим конвертом, в котором лежало несколько писем, сказала просто:
— Я доверяю их вам.
Он поблагодарил и быстро просмотрел их. Она не спускала с него глаз. Все письма были лаконичными и вне всякого сомнения написаны Видмером. Датированные летом или зимой все они отличались чистосердечием. В одном из писем, более пространном, Видмер сетовал о том, что она отказывалась от его предложения создать ей капитал. Он писал:
«Я говорил вам не о большой сумме. Для меня она незначительна. Но в нынешних обстоятельствах я содрогаюсь при мысли, что экономическая революция может ввергнуть вас в нищету. Не упрямьтесь, Урсула, я вас умоляю! Разрешите мне закрепить за вами по крайней мере пятьсот тысяч франков в драгоценностях или в движимости. Как я вам часто говорил, у моей жены и ее сына есть все возможности для роскошной жизни».
Пробежав коротко содержание писем, Сатурнин положил их в карман.
— Они будут у меня в сохранности, мадам. Я хочу их получше изучить.
— Хорошо, — равнодушно проговорила она.
Вдруг она вздрогнула и вполголоса произнесла:
— Это невероятно, месье! Я чувствую, что вы правы. Я вспоминаю этот голос по телефону и все больше убеждаюсь, что он был не нормальным. Обычно Эжен говорил со мной не так. Но что же произошло? Что все это может значить?
И она снова вздрогнула.
— Вы спрашивали меня, дарил ли Эжен мне драгоценности, а я ответила вам, что отказывалась от его подарков. Вы считаете, что он купил их для меня… рассчитывая, что в конце концов уговорит принять их… И что он попал в руки грабителей?
— Возможно, — ответил Сатурнин. — Нам придется принять это за отправную точку и действовать соответственно. Скажите мне, зачем он купил отвратительный костюм, чтобы переодеться в бедняка? У вас есть какие-нибудь догадки?
Она с удивлением смотрела на него.
— Нет, ни малейшего представления. Это невероятно. Со стороны Эжена это совершенно нелепый поступок.
— Если предположить, что он узнал о редкой марке, принадлежащей бедному человеку… может быть, торговцу… который не знал истинной цены, как вы думаете, способен ли Видмер прикинуться бедным, чтобы добиться своего?
Мадам Мендоза немного подумала.
— Нет, я не считаю его способным на такое. Эжен никогда не держался за деньги. Он счел бы такой поступок недостойным. — Она улыбнулась. — Это безнравственно! Это любимое слово Эжена. По моему мнению, он сообщил бы бедному человеку истинную стоимость марки и дал бы ему настоящую цену. Если бы он поступил как-то иначе, то считал бы себя нечестным человеком.
Взяв свою шляпу, Сатурнин снова обратился к мадам:
— Вам больше нечего сказать мне? В конце прошлого месяца вам ничего не бросилось в глаза в поведении Видмера? Или его словах? Вы ничего не видели и не слышали?
— Несколько раз мне казалось, что кто-то следил за студией и за выходом на двор.
— Да?
— Да. Может быть, мне показалось, но два или три раза я видела молодого человека на улице Пасси, и у меня создалось впечатление, что он следит за мной или за двором.
— Что за человек?
— Очень юный. Почти ребенок. Вот почему я не придала этому никакого значения.
— Не можете ли вы описать мне его, мадам?
— Нет, месье. Видите ли, он всегда был на мотоцикле со шлемом на голове и… не знаю, как это называется… большие очки.
Она испуганно продолжала:
— Теперь мне это кажется зловещим. А вы что думаете об этом?
— Нужно надеяться и… действовать. После моего ухода вы, возможно, вспомните еще что-нибудь. В таком случае дайте мне знать. Как бы это не показалось вам малозначительно.
— Это я вам обещаю. Я страшно беспокоюсь за Эжена.
Сатурнин вышел из студии. Где-то над его головой уборщица двигала мебель, продолжая напевать какую-то мелодию.
Глава 22. Прерванный концерт
Когда комиссар вошел в холл дома на бульваре Сюше, юный Поль, сидя за пианино, трудился над фрагментом Равеля.
— Мама, — сказал он, не оборачиваясь, — это невероятно трудно.
— Но не невозможно, — проворчал комиссар. — Никого из слуг не пускайте, мне надо сказать вам несколько слов.
Мальчик повернулся на табуретке и закричал, вскакивая:
— Доктор Ватсон! Как вам удалось войти? Почему никто не объявил о вашем приходе? Пойду посмотрю, в чем дело.
Он хотел выйти, но Сатурнин загородил собой дверь.
— Мне нужны объяснения по поводу ваших анонимных писем.
— Анонимных писем?
Поль стал грызть и без того уже достаточно обгрызенные ногти и посмотрел на Сатурнина поверх грязных пальцев.
— Это серьезно, малыш! Я могу доказать, что это вы их отправили. Известно ли вам, что сокрытие важных сведений о преступлении карается законом? Предупреждаю, это серьезно, очень серьезно!
Мальчик бросился на кушетку.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Мне будет очень легко доказать, что это вы написали письма и сделали фотографии Колла и его товарища. В каком кафе вы их фотографировали?
Поль отвернулся, спрятав лицо в подушку.
— Уходите прочь! — крикнул он.
— В пятницу 26 сентября вы на мотоцикле проследили Колла, не так ли? Где он высадил в тот вечер отчима? «Испано» отправилась на вокзал Сен-Лазар и оставалась там около получаса. А потом?
Поверх подушки черные глаза Поля неприязненно смотрели на комиссара.
— Вы надоели мне, доктор Ватсон, — сказал он.
— Если желаете, я могу отвезти вас на набережную Орфевр. Но позже. А сейчас я хочу знать, что вы видели, когда шпионили за своим отчимом? Вас видели на мотоцикле на улице Пасси и легко могут вас опознать. Будет лучше, если вы расскажете мне, что вам известно.
— Уходите прочь! Вы мне надоели! Уходите отсюда!
Сатурнин подошел к кушетке и склонился нал мальчиком.
— Вы отдаете себе отчет в том, что то, что вам известно, опасно для вас. Игра в шпионов — не забава. Колла тоже хотел поиграть в эту игру, не так ли? А потом заняться шантажом. Но кто-то напал на него в темноте и перерезал ему горло. Колла мертв. Если бы он пришел к нам и рассказал все, что ему известно, он был бы жив.
— Вы так считаете?
Мальчик подозрительно взглянул на комиссара, его смуглое лицо слегка побледнело.
Сатурнин кивнул головой.
— У нас достаточно могущественная организация, чтобы защитить и вас и других. С кем Колла общался? Опишите мне этого человека. Он был в черных очках и с белой тростью. Где вы его видели? Вам известно его имя?
Мальчик по-прежнему недоверчиво покачал головой.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Послушайте меня, ведь вы же не полный идиот. Вас заставила следить за отчимом ревность, не так ли? Вы сказали об этом матери? Рассказали ей о том, что видели?
— Я не хочу говорить с вами о маме, и вы не заставите меня сделать это. Я имею право пригласить адвоката, если буду вынужден отвечать на ваши вопросы. Уходите!
— Вы следили за вашим отчимом, и он исчез. Вы что-то знали, даже если и не следили за «испано» в пятницу вечером. Впоследствии вы стали следить за Колла, потому что решили, что он собирается сделать глупость. Вы отказываетесь сообщить полиции то, что вам известно? Дело ведь идет о преступлении. Попробуйте вспомнить.
— Я ничего не знаю ни о каком преступлении. — В глазах мальчика было любопытство. — Колла был убит в то время, когда мы с мамой были в театре.
— Откуда вам это известно?
— Потому что машину, которую мы ожидали на тротуаре возле театра и которая проехала мимо нас, вел не Колла.
— Кто же был за рулем?
— Откуда я знаю?
— А почему вы думаете, что это был не Колла?
— Это был более худой человек, чем Колла.
— А человек, которого вы сфотографировали на террасе кафе? Он был худым? Это он проехал мимо театра?
— Нет… я не знаю. Откуда я могу это знать?
В глазах мальчика сквозили недоверие и злость.
— Послушайте, — произнес Сатурнин. — Мне необходимо знать все, что вы можете сказать, даже мелочь, о человеке, которого вы видели в кафе вместе с Колла. Как называется кафе? Когда вы видели их вместе? Что вы знаете об этом человеке?
— Ничего. Ровно ничего. Я не знаю, кто он такой.
— Но вы его видели. Вы даже сфотографировали его, вы не можете этого отрицать. Подумайте о положении, в котором вы оказались. Вы считаете себя очень ловким, играя в детектив, да? Колла тоже считал себя ловкачом, но ему перерезали горло. Вам хочется, чтобы и с вами поступили так же? Осторожно, малыш, вы играете с динамитом!