— Какая суть, — пробормотал Валикбеев, пряча глаза в пол, — чушь несете, да и все...
— Сейчас поясню. — Потеряв визуальный контакт с подозреваемым, рыжеволосый детектив повернулся к остальным. — Вы, Ираклий Имранович, уже больше двадцати лет работаете над проблемой мужского бесплодия. Десять лет из них вы потратили совершенно впустую, но потом судьбе было угодно дать вам шанс — она послала вам Юльку. Но, как и всякий нормальный мужчина, вы этот шанс не использовали.
— Что вы этим хотите сказать? — насупил густые брови Валикбеев.
Даша обернулась. Юлька смотрела на нее прозрачными светлыми глазами. На секунду даже почудилось, что та хочет, чтобы она сейчас сказала всю правду. Но Даша покачала головой. Семейные тайны должны оставаться тайнами.
— Я хочу сказать, что успехи стали появляться только с приходом Юли, — ответила она. — Работа шла к завершению и к заслуженным наградам, но вмешалось одно досадное но. Часть исследований, вполне вероятно крайне малая их часть, имела весьма неприятные негативные последствия. Люди, принимавшие участие в этом эксперименте, пострадали. Причем пострадали настолько, что решили обратиться в суд. Это имело бы для вас катастрофические последствия...
— Какие, например?
Даша развела руками:
— Я не знаю, как в таких случаях реагирует медицинское сообщество, возможно, ваши исследования закрыли бы, вас уволили, а может, и судили.
— «Возможно, может быть»! Не знаете, так и не говорите. Любому мало-мальски сведущему человеку понятно, что всегда существует определенный риск. Все эти люди подписали соответствующие бумаги, они знали, на что идут...
— И вы можете предъявить эти документы?
Валикбеев помрачнел.
— Нет, не могу. Документы, касающиеся именно этой серии исследований, пропали.
— Неужели? — Даша покачала головой. — Ай-ай-ай, какое совпадение. И не потому ли вы пытались обчистить Юлькин сейф, что в нем хранились копии этих документов?
Валикбеев готов был взорваться, но вместо ругательств или угроз осторожно вздохнул и заговорил как можно более спокойно:
— Разве я один пытался заполучить их? Вы обвиняете меня, а кто задавался вопросом, зачем понадобились документы Пантелееву или Шуваловой?
— Вот мы сейчас и спросим. — Даша повернулась к доценту: — Юрий Иванович, вам зачем документы нужны были?
— Затем же, зачем и остальным, — буркнул тот.
— То есть все побежали, и я побежал?
— Да.
— Это все?
— Все. — Под пристальным взглядом доцент начал нервничать. — Что вы на меня так смотрите? Я-то хоть участвовал в этом проекте, а вы спросите, зачем документы Артему.
— Хорошая мысль. — Даша перевела взгляд на Истомина. — Мы вас слушаем.
Неожиданно Валикбеев возмутился.
— А по какому праву вы здесь нас допрашиваете? Если я арестован, то предъявите соответствующий документ, что касается остальных, я бы на их месте просто покинул это сомнительное мероприятие. Прежде всего, Артем, это касается тебя, ты даже не работал у нас, и потому...
— Ираклий, — Истомин не дал ему договорить, — я понимаю, что у тебя сложная ситуация, но все же давай расставим все точки над «1». Мне совсем не улыбается быть подозреваемым хоть по какому поводу, поэтому я расскажу все, как было. — Голос звучал мягко, ровно, без малейшего намека на нервозность. — Документы я пытался заполучить не для себя.
— А для кого? — тут же спросила Даша.
— Для Ираклия. Он сказал, что готов заплатить за них любые деньги. Я всего лишь хотел совершить сделку.
— Сколько же он предлагал, если мне ты обещал две тысячи? — полюбопытствовала Даша.
— Десять. Но в свете открывшихся обстоятельств, полагаю, заплатил бы и больше.
— Я думал, ты мне друг, — горько усмехнулся Валикбеев.
— Разумеется, друг. — Истомин, казалось, даже обиделся. — Просто бизнес есть бизнес.
Профессор махнул скованными руками, в глазах его читалось такая ненависть, что становилось страшно. Даша искоса посматривала на разъяренного директора института.
— Знаете, глядя на вас, поначалу даже не подумаешь... — вполголоса проговорила она. — Я, признаться, Дианке не поверила, когда она рассказывала, какой вы жестокий человек.
— Черт, и как я сразу не догадался! — Красивое кавказское лицо исказила гримаса ненависти. — Значит, это моя дорогая женушка вам заплатила?
— За что, Ираклий Имранович? — Вопрос прозвучал спокойно, даже сочувственно.
— За то, чтобы от меня избавиться! Посадив меня в тюрьму, она вместе со своим любовником спокойно может наслаждаться моим имуществом. Ведь если меня признают виновным в убийстве шестерых человек, на волю я уже никогда не выйду.
Даша отрицательно покачала головой.
— Нет, Ираклий Имранович, меня нанимала не ваша жена, а Юля, и с совершенно другой целью. Вы же не будете утверждать, что и ей надо было вас устранять?
— Буду! — Валикбеев возмущенно зашевелился. — Юлии тем более есть за что мстить.
— Валико, не смеши... — отмахнулась Паэгле.
— Какой уж тут смех! Все знают: если меня посадят, то проект возглавишь ты. Шувалова мертва, я в тюрьме, Пантелеева ты раздавишь, как козявку. Здорово получается — все разработки мы вели вместе, а славу и деньги получишь ты одна. А если к тому же окажется, что наше открытие тянет на Нобелевскую премию...
— Стоп, стоп, стоп! — Полетаев поднял руки. — Давайте на этом и закончим. Имущество, премии... Я смотрю, Ираклий Имранович, у вас, куда ни поверни, всюду враги и завистники. Вот если бы существовал один человек, который получил бы все: и имущество, и славу, — я бы еще подумал, а так...
Валикбеев предпринял последнюю попытку оправдаться, невероятным усилием он заставил себя успокоиться и говорить тише.
— Хорошо, допустим, я убил этих четверых, но зачем мне понадобилось убивать домработницу? Какой мне с этого прок?
Смотрел он на Полетаева, но, как всегда, ответила Даша:
— Как зачем? Убив участников эксперимента, вы тут же уничтожили все документы, где упоминались их имена. Однако кое-какие бумаги оказались у Юльки в сейфе, и вам любой ценой необходимо было их заполучить. Не мудрствуя лукаво, вы решили действовать через домработницу: сначала пытались ее соблазнить, потом подкупить, а когда Юлька поймала Зою на переговорах с вами, испугались и решили ее убрать, пока та не проболталась.
— Что за чушь!
— Нет, не чушь! — резко оборвала Даша. — Существуют стопроцентные доказательства, что Зоя покинула Юлькин дом не по собственной воле.
— Какие еще доказательства?
Даша кивнула на дверь чулана, в котором перед ней жила домработница.
— Преступник, пытаясь сделать вид, что домработница ушла навсегда, забрал все, что было в ее комнате, включая хозяйское постельное белье и фотографии родственников. Но не Зоиных, как логично было бы предположить, а Юлькиных. Ну, белье — ладно, всякое бывает, а зачем домработнице забирать чужие фотографии?
Валикбеев несколько раз ударил себя кулаками по лбу.
— М-м-м, проклятье! Ну как мне вам доказать, как? — Он поднял голову и заговорил с какой-то отчаянной страстью: — Хорошо, я скажу вам правду.
Даша чуть склонила голову, показывая, что сна — вся внимание.
— Это было бы весьма кстати.
— Вы можете мне верить, можете не верить, но за свою практику я провел сотни и тысячи экспериментов, большинство из них не вело к какому-то положительному результату, были и откровенно провальные. Но повторяю — это нормально. Да, тогда вышла промашка, наверное, стоило быть чуть осторожнее, но я очень хотел получить результат... — Валикбеев облизнул пересохшие губы. — Эти четверо устроили настоящий скандал, обещали подать в суд, требовали компенсации. Мы всеми силами пытались уладить конфликт и почти пришли к соглашению, как вдруг однажды вечером раздался звонок и женский голос сообщил мне, что мое дело может быть решено в кратчайшие сроки. Я спросил, что она имеет в виду? Женщина потребовала сто тысяч — и жалобщики снимут свои требования.
Даша нахмурилась.
— Сто тысяч? — переспросила она. — Интересно. — Точно такую же сумму требовали и с Паэгле.
— В тот момент я вообще не понял, о чем идет речь. Сказал, что она ошиблась адресом, а через несколько дней получил фотографию первого убитого. — Извернувшись, Валикбеев достал из кармана носовой платок, промокнул лицо. — В комнате висела тишина. — Через некоторое время женщина позвонила снова и опять потребовала деньги, я пригрозил, что обращусь в милицию, а на следующий день получил еще одну фотографию. И тогда мне стало страшно. Я действительно чуть ли не единственный, кто был заинтересован в смерти этих людей. Я испугался, запаниковал, попробовал уничтожить улики...
У Полетаева на лице застыло какое-то брезгливо-раздраженное выражение.
— Более бессмысленного оправдания я в жизни не слышал, — произнес он. — Вы взрослый человек, занимающий ответственную должность, хотите убедить нас в том, что совершаете поступки восьмилетнего ребенка? Бросьте.
Валикбеев поднял бледное лицо.
— Знаете, я принимаю, что вы подозреваете меня в убийстве четверых мужчин, но как вы могли подумать, что я ради выгоды могу соблазнить женщину? Вы меня совсем не знаете. Я бы не пошел на такое, даже если бы мне грозил расстрел.
— Ну, это все слова... — Даша со вздохом посмотрела на Паэгле и вдруг осеклась. — А ведь она не могла от него забеременеть, — пробормотала она.
— Кто? — вытянул голову Истомин.
— Да Шувалова...
Обхватив голову руками, Даша прикрыла глаза и зашевелила губами.
— Нет, я так и знал! — Полковник в сердцах чертыхнулся. — Что, что, паршивая моя, что опять тебя не устраивает?
Рыжая медленно подняла голову.
— Палыч, ты помнишь бритву Оккама? — спросила она.
— Чью, простите, бритву? — подался вперед Пантелеев.
Юлька усмехнулась:
— Юра, утихни, он уже умер.
— Ты же не станешь уверять, что к делу причастны бронтозавры? — прищурился Полетаев.
— Нет, не стану. Я просто подумала, что ни Диана, ни Марина не могли ждать от Валикбеева ребенка, значит, это был кто-то другой. Тот, у которого все в порядке с репродуктивными функциями, но плохо со всем остальным. Потом вспомнила, как ты сказал про человека, который имел бы все выгоды, и сразу же пришел на ум первый, кого я стала подозревать в этом деле.