Альбина вздрогнула. Послышались шаги в коридоре? А что, если дежурный врач не такой уж лентяй, каким живописала его тетя Галя, и все-таки отправился на обход?
Скрипнула кровать. А вот этот звук уж точно не послышался. Шевельнулась раненая. Тихо застонала, пытаясь повернуться на бок.
Альбина пересилила себя и склонилась над постелью:
– Вам что-нибудь нужно? Хотите пить? Нет, лежите на спине, на бок лучше не надо, а то повредите ране.
– Ты… кто? – выдохнула больная. Какой у нее хриплый, тяжелый шепот! Совершенно мужской. Неужели правда все то, что украдкой, захлебываясь от возбуждения, бормотала тетя Галя? – Ты кто такая?
– Сестра, – шепнула Альбина, всматриваясь в грубоватые черты. Ну и что, это еще не показатель. Некоторые женщины умеют наживать себе с годами такие личики…
– Чья? – опасливо спросила больная. – Будешь уверять, что у меня еще и сестра есть?
Альбина растерянно моргнула.
– Да нет, дежурная сестра. Вы ведь в больнице – неужели и этого не помните?
– А еще чего? – жадно спросила незнакомка. – Чего я еще не помню?
– Ну… не знаю, – пожала плечами Альбина. – Говорил же следователь, будто вы очень многое забыли после удара головой.
– По-нят-но… – протянула больная. – То-то смотрю, башка раскалывается, просто спасу нет. А где это я так тресну…
Больная запнулась, не договорив. У Альбины мороз по коже прошел. Интересная заминка!
В синюшном, бледном полусвете инкомбанковской рекламы она отчетливо видела, как больная ощупывает себя дрожащими руками. Движения были беспорядочны, путаны. Точь-в-точь так обирают себя умирающие, но глаза у больной блестели хоть и мрачно, но вполне живо.
Первым делом она ощупала длинные белокурые пряди, разметавшиеся по подушке и ее плечам. Один затейливо закрученный локон поднесла к глазам и даже понюхала.
– Парик, что ли? – спросила себя и с удовольствием констатировала: – Точно, парик.
Альбина непроизвольно кивнула. Тетушка говорила, что парик этой странной особе оставили нарочно. В приемном покое заартачились было, но милиция настояла. Дескать, надо учитывать каждую мелочь, которая позволит памяти вернуться.
Больная намотала на кулак роскошные кудри и дернула. Парик полетел на пол, а она принялась левой рукой ощупывать свою коротко остриженную голову.
Альбина пожала плечами. К чему вообще этот парик? Такие тифозные стрижки теперь носят очень многие, а если мелировать челку, вообще вид бывает очень даже недурной. Правда, челки у незнакомки не было: короткие волосы жестко топорщились надо лбом. Но все-таки ей без парика лучше. Белокурая путаница придавала лицу неприятное, лживое выражение. А так, пусть и грубоваты черты, но довольно приятны. Хотя…
Хотя без парика она еще больше похожа на мужчину.
Между тем раненая продолжала исследовать себя. Осторожно, чуть касаясь, трогала повязку, стягивающую правое плечо. На лице выражалась досада.
Рука скользнула на грудь, на живот и ниже.
Альбине стало неловко. Эта женщина с таким недоумением ощупывала собственное тело, как будто не может его узнать! А ведь небось все, что с этим телом сделано, произошло с ее собственного согласия. Впрочем… впрочем, амнезия порою вытворяет с людьми странные штуки.
Стоп… А что, если амнезия тут вообще ни при чем?! Недавно Альбина видела по телевизору в «Секретных материалах»: одновременно подстрелили преступника и полицейского, и когда врачам удалось одолеть клиническую смерть (кстати, не без помощи дефибриллятора!) и вернуть полицейского к жизни, в него каким-то образом вселился дух умершего преступника и начал принуждать совершать всякие гнусности, доведшие в конце концов опять до смерти. А тетка что-то такое говорила, будто эта женщина – или кто она там? – была ранена той же пулей, которой убили какого-то мужчину. Но что, если незнакомка тоже была убита? Что, если в миг убийства душа того человека вылетела из тела и через рану вселилась в новое? Теперь она обитает в новом теле, но никак не может понять, что же с ней произошло, куда она попала? То есть перед Альбиной сейчас находится мужчина, переселившийся не просто в тело женщины, а…
Альбина мысленно постучала себя по лбу. Все, конечно, гораздо проще. Говорят, операция вроде той, которую перенес (перенесла) этот (эта) особа, стоит безумных денег. Скорее всего, она (бывший он) просто беспокоится, все ли новоприобретенное на своем месте.
А может, тетя Галя, как всегда, что-нибудь напутала или наврала – с нее станется! – и перед Альбиной лежит самая обыкновенная женщина?
– Слушай, сестра! – В голосе чуть ли не рыдание. – А я – кто?
– Трудно сказать… – наконец проронила уклончиво. А и правда – трудно! Не брякнешь ведь вот так, с бухты-барахты: «Вы – мужчина, транссексуал, недавно перенесший операцию по перемене пола!» – Вы ведь ничего о себе не рассказали. На все вопросы милиции отвечали, что ничего не помните.
– Не помню, век воли не видать! – кивнула раненая (Альбина, умаявшись тасовать прилагательные, глаголы и местоимения из рода в род, решила все-таки принять за основу женский). – Они мне: каковы, мол, отношения с Рогачевым, как попала на его квартиру и кто в него стрелял? А я ни бэ, ни мэ! По идее, что-то ведь должно шевельнуться в мозгах, если его на мне чуть ли не без штанов нашли, а меня под ним, как говорят, и вовсе… – Она махнула рукой. – Ни-че-го! Ничегошеньки! Показали мне его фотографию – опять же абсолютный нуль. И вот сейчас лежу, мозги тасую, выжимаю, наизнанку выворачиваю – а ни капли информации. Кошмар прямо! Единственное, что помню, – какую-то девочку в белой шубке. Стоит, сапожком снег ковыряет… лет семи девочка. Глазки такие светленькие. И волосики светленькие, кудельками из-под шапки…
Шепот стал бессвязен и неразличим, а потом и вовсе стих. Больная замерла с закрытыми глазами, слабо перебирая простынку крупной красивой рукой. На среднем пальце мерцал перстень – массивная печатка. Об этой печатке Альбина тоже была наслышана от тетушки. Дескать, перстень красоты и ценности невиданной, с рельефной платиновой вставкой. Милиция будто бы пыталась снять его – в целях, так сказать, пущей сохранности личного имущества потерпевшей, – да не удалось. Только если с пальцем – так вросло кольцо. А в нем не меньше тридцати граммов золота!..
Алчный шепоток тети Гали прошелестел в памяти – и утих.
«Девочка со светлыми глазками, – задумалась Альбина, – в белой шубке… Может быть, у нее была дочка? Надо бы про эту девочку тете Гале сказать, пусть бы сообщила следователю. Наверное, это хоть какой-то след…»
Охотничья мысль была прервана легким порывом сквозняка. У Альбины зашевелились на шее легкие прядки, выпавшие из чепчика, а по спине снова пробежал озноб. Даже не сознавая, что делает, она невесомо отпрянула в сторону – в темноту, не тронутую мертвенными рекламными отблесками.
Фигура, стоящая в проеме двери, была неразличимо-темна, однако белизну халата Альбина заметила при слабом освещении из коридора.
Так и есть. Врач притащился.
Альбина уцепилась за спинку кровати, чтобы не сбежать панически и не угробить все дело. «В случае чего, скажу, что я из другого отделения, – решила быстро. – Скажу… скажу, что следователь, который сюда днем приходил, – мой знакомый, сосед, что ли, и он просил приглядеть за этой странной пациенткой».
Мысль показалась замечательной. Нет, все-таки она себя патологически недооценивает! Не столь уж она беспомощна и не приспособлена к жизни, как наперебой талдычат матушка с тетушкой!.. Только вот вопрос: первой поздороваться с доктором и начать объясняться или подождать взрыва его изумления?
Нет. Не стоит суетиться. Тем более, что он, кажется, и не замечает Альбину в ее укромном уголке за кроватью. И вообще доктор вроде бы не расположен к длительному осмотру. Может быть, он сейчас повернется – и…
Не повернулся, увы. Но и не сделал шага в палату. Стоял на пороге, пытаясь проникнуть взглядом сквозь синеватую полутьму.
Задремавшую больную, похоже, обеспокоил свет из коридора. Она приподнялась, опираясь на левую руку:
– Сестра? Сестра? Это вы? Пить мне дайте.
Альбина подавила милосердный порыв. Сейчас, сейчас. Вот только закроется за доктором дверь.
– Эй, кто там? – В голосе раненой зазвучал испуг. – Вам чего? Вы доктор, что ли? Ну так дайте попить.
Человек, стоявший в дверях, вошел в палату.
– Дашенька… – шепнул он чуть слышно, и Альбина почувствовала, как защемило вдруг сердце.
Кто такая эта Дашенька, чье имя он произносит с такой болью?.. А, вон что. Доктор перепутал ее с какой-то другой медсестрой.
«Я не Дашенька», – чуть было не заявила она, но онемела, услышав мучительный стон раненой.
Странная женщина уронила на подушку голову и забила по постели здоровой рукой. Игла капельницы вырвалась из-под полоски пластыря, но больная этого даже не заметила. Тело выгнулось дугой, с губ срывались бессвязные, хриплые звуки:
– Ты… ты пришел! Нет, нет, не надо больше! Отпусти, я не… Отпусти!
Альбина едва узнала голос раненой, так сдавил его страх.
– Тише, тш-ш! – успокаивающе шепнул доктор. – Я пришел за тобой. Пора домой возвращаться. Домой, понимаешь?
– Нет, нет! – Стриженая голова мучительно заметалась по подушке. – Больше не надо, не трогай меня!
– Вставай, вставай! – настойчиво шептал доктор. – Пора идти…
Раненая начала приподниматься, жалобно постанывая и поохивая.
– Нет, не хочу, не хочу! – слабо бормотала она, однако послушно спустила на пол босые ноги – и вдруг резко повернулась к Альбине, застывшей в полутьме так неподвижно, что она и сама, чудилось, забыла о своем существовании. – Сестра, сестра! Не отпускай меня! Спаси!
Альбину залило холодным потом от головы до пят.
Доктор угрожающе набычился, вглядываясь в нее, – и вдруг, вздрогнув, вскинул голову, замер, вслушиваясь в торопливые шаги, доносившиеся из коридора.
На миг Альбина увидела его четкий профиль, словно бы начерченный в ночи раскаленным лезвием: нахмуренный лоб с упавшей на него светлой прядкой, хищный нос, твердые губы. Нервно дернулась щека, и доктор прижал угол рта пальцем.