И ничего не могла поделать с улыбкой.
Мой. Костюм. Штатной. Ведьмы. И я уже штатная ведьма, я добилась штатной – пусть временной – должности первая в выпуске. Раньше аристократиков, считавших меня безродным ничтожеством.
Ну что, съели?!
Выпрямившись, я запрыгала на месте: «Ура! Ура! Ура!» Крутанулась, выдохнула и стала переодеваться. Торопливее, чем хотела бы, но, если гнездо запущено, каждая минута на счету.
Сумка с вышитыми кольцами магического знака ждала у двери, внутри был не только жезл, но и предписанные инструкцией принадлежности и памятки по уничтожению клещей и наложению охранных чар на пшеничные поля и амбары. И учебник первого курса с дополнительными пояснениями. Да, чувствовалось, что Саги гомункул штатного мага.
И он заботился обо мне – на сердце потеплело, стало щекотно. Обо мне никто не заботился четыре года. С тех пор как умерла мама.
Она бы мной гордилась. Я перекинула сумку через плечо, представляя восхищённо улыбающуюся маму, как она обнимает меня и желает удачи на первом самостоятельном деле.
Но мама больше не обнимет меня… Улыбка погасла, глаза снова подозрительно увлажнились, я закрыла лицо руками. Ну что за плакса! Совсем расчувствовалась. Шумно вдохнув и выдохнув, расправив плечи, я открыла дверь.
Саги стоял напротив. Протянул широкий чёрный пояс с набитыми карманами:
– Разложено в порядке, предусмотренном инструкцией. Ты ведь правша?
Я кивнула и застыла, глядя на него снизу вверх. Он настойчивее протянул пояс, и, едва я взяла, отдёрнул руку, будто не желая лишний раз ко мне прикасаться.
– Конь осёдлан, – Саги развернулся. – Но осторожнее, он любит кусать за колено.
– Как ты?
– Я за шею кусаю, – отозвался Саги на ходу.
– В смысле?
Повернувшись, он хищно улыбнулся:
– Понимай как хочешь.
Сердце ухнуло в пятки, а я…
Воспоминание о родном доме нахлынуло внезапно.
Изумрудную гостиную озаряли свечи. На софе спиной ко мне сидела женщина в кровавом атласе. Мой взгляд приковали россыпи бриллиантов на её скрученных в чёрные рога волосах, и я не сразу заметила золотоволосого мальчика, почти юношу, на которого очень внимательно смотрел сидевший в кресле папа:
– Говоришь, у него, созданного без образца, есть собственная воля и магические способности?
Женщина кивнула, сверкнули в «рогах» капельки бриллиантов.
– Невозможно, – отмахнулся отец, и в его перстне в ответ бриллиантам блеснул обманный камень аквамарин. – Без человеческого образца – немыслимо.
– Ивес, – царственно произнесла женщина. – Покажи.
Юноша вскинул отороченные кружевами ладони, и на кончиках пальцев расцвели огненные цветы. Папа вскочил:
– Гомункул с магическими способностями? Ты с ума сошла, Алвери? Да тебя за это… меня. Нас обоих, – он кинулся к ней, застыл, глядя сверху, но с таким испуганным выражением лица, будто это она возвышалась над ним, возвышалась с занесённым для удара оружием. – Это была лишь теория, разговор ни о чём.
Огненные цветы на пальцах юноши погасли, он, склонив голову набок, смотрел на папу. От предчувствия беды сердце заходилось, я отступила на шаг.
– Но, любезный Фабрис, это была изумительная теория, – проворковала женщина. – Разве вам не хотелось снова вложить в свои создания хоть каплю живого волшебства, хоть толику воли, чтобы они могли стать людьми? И сотворить не копию, а настоящего чело…
– Алвери! – Побледнев, папа схватился за седые волосы и вдруг заметил меня, испуганно вытаращил глаза: – Сандри, уйди немедленно. Уйди!
Вздрогнув, я попятилась быстрее. Женщина обернулась. В её правом глазу полыхнул красный отсвет, улыбка тронула алые губы:
– А, твоя очаровательная…
У меня ноги подгибались от ужаса, руки холодели.
– Нет! – Обежав женщину, папа схватил меня под локоть и поволок в коридор.
– Госпожа Алвери, почему этот человек грубо обращается с ребёнком? – Юноша следил за нами тёмными глазами.
– Боится, как бы она не услышала лишнего…
Их отсекла от нас захлопнувшаяся дверь.
– Сандри, – папа привалился к расписной створке, тяжело дышал. Его руки в пятнах химических ожогов дрожали. – Сандри, свет мой, забудь, что ты слышала и видела, просто забудь и иди… иди поиграй. И ничего не говори маме. Никому не говори, умоляю.
Он был в таком ужасе, что меня трясло.
Шумно вдохнув, я снова обнаружила себя в коридоре второго этажа дома штатной ведьмы Холенхайма.
Да, я забыла этот разговор… Гомункул со свободной волей, гомункул-почти-человек… Саги – он из таких? Я взглянула на поворот, за которым он скрылся.
Или от скуки и одиночества Гауэйн научил Саги изображать человека, как это делали с гомункулами для развлечений? Насколько знаю, те тоже могли удовлетворять примитивные потребности в общении…
«Ох, – я прижала ладонь ко лбу. – Ну сколько можно думать о Саги? Свет клином на нём сошёлся, что ли? Ну возражает он, но делает всё что надо. Может, Гауэйн любил поспорить и воспитал себе оппонента».
Надо найти управляющую печать. Гомункул должен быть просто послушным гомункулом.
– Слушай, ты, ведьма недоделанная, – высунулся с лестницы Саги. – Ты на работу собираешься, или как? Обед давно закончился, конь взнуздан, шевели ногами.
Нет, ну как, как с таким жить?
Глава 17. О клещах
За свободу выбора приходится платить не слишком хорошей репутацией. Ведьме надо быть вдвое осторожнее в выражениях и действиях, чем любой другой девушке или женщине.
Бросив на меня недовольный взгляд, Саги развернулся – печати гомункула перламутрово блеснули – и громко затопал по лестнице вниз:
– Копуша, ты точно сама с зомби справилась?
– Сама! – Почему он меня так дико раздражал? У него дар выводить из себя? Я топнула: – Сама!
Меня, похоже, никто не слушал. Я перевела дыхание, уговаривая себя: «Это всего лишь бракованный гомункул. Ты молодец, ты справилась с зомби, ты уже штатная ведьма, всем нос утёрла – радуйся». Но думала о проклятом Саги и с каждым шагом холодела: «Ведьма недоделанная…» Он догадался, да? Или страх заставляет видеть то, чего нет?
Пройдя по лестнице и через коридор – как же здесь кристально чисто! – я вышла во двор. Возле небольшой конюшни ждал огромный рыжий конь. Он косил на меня нахальным взглядом и нетерпеливо перебирал копытами.
– Здравствуй, красавец, – улыбаясь, я осторожно коснулась светлой, солнечной гривы, провела по вздымавшемуся боку.
Конь потянулся к руке. Вспомнив предупреждение, я её отдёрнула. Клацнули зубы. Вовремя отдёрнула.
– Хулиган, – я погрозила коню пальцем и осторожно погладила бок, отступила к крупу, подёргала седло – сидело хорошо.
Конь всхрапнул, несколько раз вскинул голову. Приторачивая сумку к седлу, я заметила молодого – верхняя губа ещё только пушилась мягким волосом – кудрявого брюнета в кожаных доспехах.
– Подсадить? – Он белозубо улыбался.
– Давай, – невольно улыбнулась я в ответ.
Стражник был круглолицый, плечистый, немного выше меня, очень крепкий. И пах сеном. Его лучезарная улыбка не давала исчезнуть моей улыбке. Присев, он сцепил руки, я легко оттолкнулась от ладоней, взметнулась вверх – конь шагнул в сторону, и я повисла поперёк седла.
К лицу, скрытому свалившимся капюшоном, прихлынула кровь. Конь победно заржал – второй Саги! Стражник засмеялся. Звякнула сбруя, конь колыхнулся, и меня крепко ухватили за бёдра и потянули вниз. Приземлилась я в объятия стражника, он меня развернул. Капюшон закрывал обзор, но я видела пухлые губы, оказавшиеся слишком близко к моим… А крепкие руки не просто держали – скользили по спине, медленно покрывавшейся мурашками.
Нет, я знала, что к ведьмам, не отягчённым обязанностью блюсти невинность, проявляют повышенный интерес любители лёгкой добычи, но в институте нас не хватали!
Широкая ладонь скользнула на ягодицу и сжала. Я взвилась. Стражник белозубо ухмылялся. Инициировал бы меня как пить дать, но маги не работают простыми стражниками, такого прыткого лучше держать в узде.
– Ещё раз так сделаешь, руку наглую до плеча сожгу, – пророкотала я.
– Правда? – Улыбка чуть погасла, но только чуть, он потянул мой капюшон, открывая лицо. – Не нравлюсь?
– В развлечениях такого рода не нуждаюсь, – как можно равнодушнее ответила я, чтобы он не вообразил в этом кокетства.
– Почему? – искренне изумился стражник.
В пах его садануть, что ли?
– Руки убери – это последнее предупреждение, – я нахмурилась, сурово стиснула губы, хотя хотелось просто без предупреждений врезать ему в пах, чтоб неповадно было.
На загорелом лице отразилась широкая гамма эмоций от насмешливости и неверия до почти страха. Руки стражник всё же убрал, отступил.
Под шумок конь объедал с клумбы жёлтые разлапистые цветы. Кашлянув, одёрнув ремень, стражник направился к выходу со двора, то и дело оглядываясь с видом несчастного ребёнка, у которого отняли конфету. Я пошла к коню – конь с невинной мордой отступал. Как Саги, будет надо мной глумиться?
Сверху звонко свистнули. Всхрапнув в ответ, конь послушно ко мне подошёл. Застыл. Посмотрев вверх, никого в открытом окне второго этажа не обнаружила. Через несколько секунд решила попробовать ещё раз оседлать коня. Стремена были высоковаты. Ухватившись за изогнутую луку, я с трудом – корсаж впивался под грудь и в бедро – подтянула ногу на нужную высоту, постояла, переводя дыхание и ожидая подвоха, но конь напоминал статую, только бока вздымались. Ладно, поверим. Я оттолкнулась от земли и впрыгнула в седло.
Конь стоял. Что, теперь не пойдёт? Взяв поводья, я осторожно ими дёрнула, и конь пошёл к приоткрытым воротам. Ура! Я оглянулась на открытое окно. Прячась в тени, Саги хмуро за мной наблюдал. Сейчас его печати напоминали растёкшуюся от слёз краску.
Смотрел, как меня лапают, и не помог осадить нахала? Ну я хотела, чтобы Саги подчинялся без своеволия – он так и сделал. Без приказа не вмешивался. Так почему грудь спирало от негодования?