Цвета вдруг стали ярче, теплее. Мерещится? Я приподняла голову: огромное полотно белых облаков только что освободило солнце.
Облака – огромные, пухлые, а за ними – пронзительная синева.
Спокойная величественная красота… от неё душа пела.
Дверь отворилась. Саги вышел в голубой рубашке и чёрных шароварах, прихваченных снизу ремешками сандалий, плотно обхвативших узкие стопы…
Я подняла взгляд на строгое лицо:
– Почему ты был в маске?
Поморщившись, Саги подошёл и протянул руки:
– Всегда так выхожу в город.
– Почему?
В его потемневших глазах мерцали блики:
– Ты слезать собираешься?
Кивнув – мир качнулся, – я ухватилась за луку, перекинула ногу через круп и соскользнула в сильные руки. Прикосновение отдалось жгучей болью в синяке на бедре, дыхание перехватило, я стиснула зубы. Саги качнулся отступить – я впилась в его рукав:
– Почему ты так одеваешься?
– Проблем не хочу, – глаза у него были немного разные.
Левый глубоко синий, а правый ближе к фиолетовому.
Вскинув руку, я козырьком прикрыла его лицо от света. Оттенок глаз всё же отличался, и в равномерной тени разница стала заметнее.
– Что? – Саги нахмурился, но оставался на месте.
Что-то было не так. Окружающий мир отхлынул и исчез. Остались только я, Саги и его руки у меня на талии.
– У тебя глаза разные, – прошептала я сквозь учащённые вдохи, от волнения по коже бежали мурашки.
– Да, немного, – шёпот Саги отдавался в груди вибрацией.
Тёплые пальцы коснулись запястья моей поднятой руки, по коже будто потёк огонь… В корсаже стало тесно, жарко в одежде, мне было как-то сильно не так. Я сглотнула. Зачем-то провела по густо-чёрной шелковистой брови – какой упругий, чарующий изгиб.
– Ты красавчик, – вырвалось из полной томительного трепета груди.
Гневно заржав, Рыжик толкнул мордой между лопаток. На секунду я оказалась на груди Саги, вдохнула запах дрожжей и трав, а в следующую секунду он резко отстранил меня и подхватил коня под звякнувшие уздцы:
– Прости, Рыжик, сейчас покормлю.
Они направились в конюшню. «Цок-цок», – звучало размеренно. Вот бы столь же спокойно билось моё сердце, но оно заходилось так, что немели пальцы. И возбуждение: оно согрело, вытравило ужас и холод магического опустошения и пьянило, кружило голову, аж поджилки тряслись.
Я глубоко дышала и повторяла: «Спокойно. Сейчас нельзя. Нельзя». И снова дышала очень глубоко…
Свет в конюшню попадал из дверного проёма и окна напротив. Рассёдланный Рыжик сунулся в ясли, туда Саги шумно высыпал из мешка золотистые зёрна, они ударялись о наглую морду и отскакивали. Конь довольно похрапывал.
Фигура Саги дышала силой, но он сохранял почти женское изящество – настоящее произведение алхимического искусства. Сложив мешок и повесив на перекладину у стены, Саги вернулся к яслям и остановился, наблюдая, как Рыжик хрустит зёрнами, всхрапывает довольно и прядет ушами.
Почему сердце ёкало? Словно пытаясь защититься от чар Саги, я потуже стянула на груди плащ и повторила:
– Почему ты был так странно одет?
– Потому что я красавчик, – Саги выковырнул грязь из-под ногтя указательного пальца.
– А подробнее, – я прислонилась к подпиравшему потолок столбу. Ноги, будь они неладны, подгибались вовсе не от усталости.
Саги неопределённо качнул головой:
– Мне не нужны проблемы с женщинами. И особенно с ревнивыми мужьями.
– Но ты всего лишь гомункул, ты… – От косого взгляда сжалось сердце, всю охватило неприятное беспокойство. Хоть за столб прячься: подальше от тяжёлого прожигавшего взгляда.
– Для некоторых мужчин не имеет значения, чей член влез на его территорию, главное – влез.
Щёки обожгло приливом крови, я с трудом не опустила взгляд.
– Лишние вопросы о несоответствии моего качества этому захолустью тоже не нужны, – Саги продолжил небрежно порывисто чистить под ногтями. – Для всех я настолько грубо сделанный гомункул, что прячу уродство под маской. Только Гауэйн знал правду. Увидел, как я переодеваюсь.
– Э-э, – я опустила голову. Конечно, гомункул не человек, но постоянно прятаться, притворяться кем-то другим… это утомляет. – Мм. Да, думаю, девушки бы на тебя заглядывались.
И даже выстраивались бы в очередь… Я поковыряла носком сапога щель между досками. Искрой мелькнуло светлое воспоминание: объятый солнцем Саги стоит надо мной с чашкой горячего шоколада.
– Мне ты показался. Почему?
Задумчиво глядя на счастливого Рыжика, Саги пожал плечами. Мягко провёл по жёлтой чёлке, очертил пальцем тонкую царапину над глазом так осторожно, что конь не дрогнул.
– Ты столько всего пережила, подумал, тебе надо увидеть лицо, а не чёрную маску.
То утро, вместо «ангела» – закутанное в чёрное безликая фигура. Я передёрнулась:
– Спасибо, это было правильное решение.
Рыжик дёрнул ушами, Саги погладил его по носу и, кивнув, развернулся ко мне, оглядел с головы до ног:
– Сигнальные кристаллы искрили, что стряслось?
Воспоминания налетели чёрной визжащей стаей.
– Кровососы прорвали защиту, – голос дрогнул. – Их так много было, накинулись внезапно, и…
Вздыхая, я опустила голову.
– Кто-нибудь умер? – строго спросил Саги.
Я отрицательно качнула головой.
– Печати восстановлены?
Кивнула.
– Значит, всё в порядке, – Саги на миг прикусил тонкую губу. – Там тёплая вода есть, искупаешься?
– С радостью, – оттолкнувшись от столба, я поплелась в дом. – И поем, и посплю.
В могилку я бы тоже закопалась с радостью, лишь бы спрятаться от проблем.
Под одеялом холодно, изморозь ползёт по костям, сводит мышцы, а птица колотится, раня крылья о шипы опутавших клетку ядовитых роз. Чёрные щупальца холодной пустоты проползают в сердце…
Я осознаю, что сплю. Лежу, уткнувшись щекой в подушку, вокруг темно, и сорочка соскользнула с плеча, одеяло замялось под рукой неудобной складкой. Так же ясно осознаю щупальца – мерзкий образ пожирания души пустотой. Душа кричит о потере магии, магия требует восполнения, но не могу утешительно сказать: «Потерпи, скоро что-нибудь придумаю». Ничего не могу, неподвижно лежу под негреющим одеялом в нелепой надежде, что меня оставят спать пару дней.
Может, дадут выходной?
Не солгал ли Саги о плотном графике? Почему я так безоговорочно ему верю?
Потому что он гомункул, а гомункулы не лгут без приказа хозяина, а его хозяин уже несколько дней мёртв.
Но как было бы здорово, окажись «много работы» страшилкой, и я бы спала, просто спала…
Горячая ладонь легла на плечо. Чувственно скользнула к основанию шеи – мурашки побежали, а за ними тело мигом охватил жар.
– Пора вставать, – прошептал Саги, вырывая меня из дрёмы.
– Как жаль, что ты не человек, – прошептала я.
Он повёл ладонью по спине, медленно сдвигая одеяло к пояснице:
– Следователь будет через полчаса.
Следователь?! Я открыла глаза. Плотные шторы закрывали окна, жёлтый густой свет лился в открытую дверь. Саги вновь нарядился в балахон, под острым подбородком чёрными складками лежала маска. Тёплая ладонь исчезла с поясницы. Я перевернулась на спину:
– И перед следователем будешь притворяться?
– Следователи склонны задавать неудобные вопросы ещё больше, чем обыватели.
О да! Прикрыв глаза, я сосредоточилась на магии: немного восстановилась, но героические подвиги в ближайшее время мне явно не по силам.
– Просыпайся, – пальцы Саги скользнули по моей щеке, отвели прядь и застыли возле уха. – Наверное, тебя в детстве было тяжело будить.
Мурашки побежали по спине.
– Мм? – Я старалась думать о следователе, о вопросах, которые хотела задать, но тёплые пальцы возле уха перетягивали внимание. Почти горячие пальцы. – Гауэйна ты так же будил?
– Он бы не оценил, – щекотно задевая острым ногтем, Саги повёл пальцем по шее, по ключице, увёл ниже, к ложбинке между грудями…
Дыхание перехватило. Широко распахнув глаза, я смотрела в сосредоточенное лицо Саги. Что он творит? Он внезапно очертил грудь по широкой дуге и зарылся пальцами под мышку. Щекотное царапанье пустило волну спазма, я изогнулась, взвизгнула. И окончательно проснулась.
– Так-то лучше, – улыбнулся Саги, татуировка возле его почти фиолетового глаза блеснула в жёлтом свете. – Поднимайся. Я приготовил платье.
Он махнул на стул, закрытый моим багряным платьем и белым кружевным подъюбником. На самом верху лежали панталоны. Очень удобная у них щель в промежности, достаточно поднять юбку – и можно за минуту расправиться с моей большой и страшной проблемой.
Всего за какую-то несчастную минуту.
Дел на минуту! Губы у меня задрожали, кривясь в нервную улыбку.
– Что такое? – Удивлённо вскинув брови, Саги обернулся к одежде. – Что-то не так?
Он взглянул на меня. Недоумение шло его изящному треугольному лицу.
– Всё в порядке, – выдохнула я и оттолкнулась от постели. – Поможешь затянуть корсет?
Глаза Саги потемнели. Помедлив, он кивнул.
Треногие медные подсвечники озаряли гостиную с уютными, хоть и старомодными бархатными креслами, тахтой, пуфиками, тиснёными зелёными обоями, клавикордами и зеркалом из семи полос в локоть ширину каждая. На колченогом столике дымился кофе.
«Тик-так», – лепетали часы. В два раза быстрее трепетало моё сердце:
– Простите, что заставила ждать.
Жилистый брюнет в возрасте, сидевший вполоборота к тёмному окну, поднялся с кресла. Синяя лента на воротнике рубашки, утопавшем в воротнике чёрного сюртука, заставила сердце сжаться: маг!
Силясь унять дрожь в ногах, я подняла взгляд на желчное лицо с припухшими, тяжёлыми веками. Нос мага сильно выступал над тонкими, сухими губами, собранными в «куриную гузку».
Я сглотнула. Слова застряли в горле сухим колючим комком. Вместо приветствий, расспросов, действий я только шевелила немевшими пальцами.
Маг.
Кажется, я его сейчас изнасилую.
Прямо здесь, на пёстром ковре.