– Да нет, вроде все в порядке.
– Вот еще какие новости: в этот раз я не стал голосовать за тори на местных выборах, в знак протеста против этого гребаного подушного налога. Притом что протестовать следовало против гребаных лейбористов, которые сидят в горсовете, ведь это они дерут с нас бабки. Я проголосовал за НПШ (Национальная партия Шотландии), и не потому, что я верю в независимость Шотландии. Шотландцы создали империю, а эти придурки англичане не могут ею управлять. Вот такая моя позиция, правильно, Вет?
– Ну да, покеда, Рой.
– Бывай, сынок.
Они выключают магнитофон и уходят, их сменяют сестры, которые переворачивают меня, чтобы поставить клизму. Это делает Патриция Дивайн.
Для кого-то это могло бы стать сексуальной фантазией.
10. Посещения Бернарда
Ко мне в больницу пришел Бернард. Он приходит каждые несколько дней, или недель, или месяцев, я так думаю: в моем положении время не имеет значения. Бернард приходит читать мне свои стихи. Грустный пидор, наконец-то он нашел слушателя, который никуда не сбежит.
В посещениях Бернарда есть только один интересный момент: похоже, он единственный, кто на самом деле верит, что я его слышу. Голоса других звучат напряженно, они говорят через силу, они полны всепоглощающей жалости, они исповедуются и оправдываются. И только Бернард, похоже, чувствует себя свободно. Мы никогда так свободно с ним не общались. Почему он так добр ко мне?
– Помнишь Южную Африку, Рой? Йобанесбург, – он сплевывает. – Как мне там остоебенило! А ты, я помню, подавал надежды. Я тогда еще не раскрылся по-настоящему; тамошние мальчики – сборище отбросов всех рас и национальностей… но ты, конечно, преуспел там больше моего, – хихикает он. – Тискался по чуланам, как жадный до денег мальчик по вызову.
Э, ЧЁ ТЫ ТАМ ПИЗДИШЬ, ПИДОР ГРЁБАНЫЙ…
– Да-да, я все знал про тебя и Гордона. Бедный старый дядя Гордон! Фашиствующий урод.
Какого хуя…
– Он и со мной пробовал потешиться. Сначала со мной. Ты разочарован, дорогой? Да, я пидор по всем правилам, но уж всяко поразборчивей тебя. То есть вы с бабулей оба вроде гетеросексуалы, так ведь? Я, возможно наивно, полагаю, принимая во внимание твой послужной список, что ты не стал бы лизать ее старую заскорузлую пихву. – Интонация у него, скорее, дразнящая, насмешливая, нежели злая.
ПОШЕЛ ТЫ НА ХУЙ, ГНУСНЫЙ УРОД…
– Вот и я вряд ли стал бы отсасывать у дяди Гордона. А ты сосал, ведь было? Паршивая жизнь, до чего она тебя довела, Рой.
МЫ ЕБАЛИСЬ?.. ДА НЕТ ЖЕ… ОН ДРОЧИЛ, ТОЛЬКО И ВСЕГО…
– Прости, Рой. Я вышел за рамки правил. Так ты помнишь Африку? Я думаю о ней до сих пор. Эти воспоминания вдохновили меня на несколько стихотворений. Помнишь, как Гордон взял нас в Сан Сити на уик-энд?
Да, помню. Короткий перелет из Золотого города до Африканского Вегаса, расположенного на территории формально независимой Бопутацваны. В ЮАР азартные игры, понятное дело, были запрещены.
Увеселительная поездка была подготовлена Гордоном, он взял с собой Джона и Вет с единственной целью: показать свое благосостояние и многочисленные деловые связи, чтобы они прочувствовали свою неполноценность.
Я все отлично помню. Было здорово. Мы остановились в отеле «Каскад» – самом дорогом, самом шикарном в Сан Сити. Как и предполагает название гостиницы, основной темой в ее оформлении была вода. Ее свободное использование позволило создать живописные мини-тропики с богатой растительностью. Мы с Ким постоянно бродили по тропинкам рукотворных джунглей, открывая для себя ручьи, мосты, водопады. Кроме нас, детей там больше не было, и рай этот принадлежал нам одним. Возле озера мы обнаружили полянку. Мы любили посидеть там, воображая, будто все это наше и нам не придется возвращаться домой. Бывало, я вел себя как подонок и доводил Ким до слез, утверждая, что мы вернемся в Муирхаус. Уж лучше бы я так не шутил. Она, как и я, любила Африку. Но эти сады были просто как земля обетованная. На самом деле территория отеля представляла собой Сан Сити в миниатюре. Чтобы создать этот оазис посреди пустыни, потребовались огромные объемы воды. Цветы, поляны, экзотические деревья и бурные ручьи были расположены здесь с большим вкусом и создавали удивительный пейзаж.
Мы чудесно провели время.
– мы с Тони были уже достаточно взрослыми и могли ходить по казино да кабакам с мамой, папой и Гордоном
это был рай
– тошнотворная жадность и жажда наживы, парадный фасад апартеида, развлекательный комплекс, где поселенцы наслаждаются украденными богатствами
ЗАТКНИСЬ ТЫ, ПИДОР, ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК, ТАМ БЫЛО ЧУДЕСНО
– еще ужаснее казино были эти ебаные кабаре. Вам с Ким повезло, вас оставляли в гостинице. А мне приходилось сидеть тише воды на шоу Дорин Стар. Безвкусица и сплошной расизм. Я написал об этом стихи.
О БОЖЕ, ВОТ ОН, СЮРПРИЗ, ВАЛЯЙ.
Он переходит на декламационный шепот:
– Оно называется «Дорин Стар больна раком».
Ты по телику не видел
Передачку про нее –
Теле-еле-пустобрехи
И газетное вранье?
Что там только ни покажут,
В основном все сраный треп
И фигня про силу воли –
Бьют мне в темя или в лоб.
То ль певичка, то ль актриска,
Ну, из уличных она:
Мне и дела никакого,
Что, мол, рак у ней, больна…
Из Британии приперлась
И комедию за грош
Для расистов там ломала,
Прям в ЮАРе – ну хорош!
А теперь она вся в раке,
Надо же, какой кошмар!
Но слыхал я все те враки,
Что она несла в ЮАР.
Мол, "они спустились с древа,
Форма черепа не та,
Дескать, недочеловеки" –
Вот такая хренота.
От неонацистских бредней
Я едва не охуел,
А расисты эту жвачку
Каждый лопал, как хотел.
Только если что посеешь,
Говорят, то и пожнешь:
Если ты стояла раком,
То от рака и помрешь.
Не поможет терапия
Вместе с химией крутой,
Ну а мне какое дело:
Сдохнешь ты – и хуй с тобой.
– Ну и как тебе стих, Рой?
Он спрашивает, как будто ждет ответа. Он знает, что я его слышу. Бернард в курсе. Бернард.
– В клубе он произвел ебанический бум.
Бернард.
Думаю, это одна из твоих самых удачных попыток.
Часть третьяПо следу Марабу
11. Кэжуалсы
С Лексо мы познакомились в поезде Глазго-Мотервел. Мы с Дикси и Вилли сидели через проход от основного стола, за которым собрались топ-бои. Это был мой первый выезд с кэжуалсами, и я определенно должен был произвести впечатление.
Дикси и Вилли, поднявшись из baby crew, участвовали уже в нескольких вылазках. Сначала их рассказы нагоняли на меня скуку: они казались неправдоподобными, и я не мог всерьез воспринимать их версии и, тем более, их роль в описываемых событиях, как они ее преподносили. Но все равно – интерес они заронили, и я решил сам посмотреть буйство на домашних матчах, в котором участвуют специально для этого собирающиеся кэжуалсы, лучше всего для этого подходили матчи против Абердина. Так я подсел на адреналин.
И вписался я впервые, когда фирма Абердина приехала к нам на матч огромной толпой. Эти бараны только что выписали Чарли Николаса из «Арсенала», того моталу; атмосфера была напряжена. Они переоценили свои шансы. Я поорал и потолкался немного на Реджент-роуд, но вокруг было слишком много «мусоров», так что попинаться реально возможности не было.
Была среда, унылый вечер. В поезде нас убедили, что на этот раз все будет иначе. Дикси, Вилли и я вели себя как горячие новички-лейтенанты: мы смеялись как психопаты над любой шуткой топ-боев, которые работали на ближних трибунах, и были строги, непричастны и безразличны, когда слово брал кто-нибудь из психов.
Лексо ходил по вагонам и подбадривал банду:
– Смотрите, чтоб никто не обосрался. Помните, кто отступает – тот умирает. Мы самая крутая банда в Европе. Мы никогда не съебываем. Имейте это в виду. Никогда.
Встречи с мотервеловскими кэжуалсами долго ждать не пришлось. Они встретили нас прямо на вокзале, и тут я чуть не обосрался от страха. Не знаю почему, ведь всю жизнь меня окружало скрытое и явное насилие. Однако данная ситуация была для меня новой. Только теперь я понимаю, что любое поведение определяется ситуацией и соответствующим опытом; и больше зависит не от того, кто ты есть, а от того, как ты действуешь, хотя часто мы так до конца и не понимаем ситуацию и не отслеживаем опыт, определивший наше поведение. Помню, я подумал: проглоти страх, почувствуй напор. Так говорил Лексо. Потом я увидел, как худой белобрысый парень, почти альбинос, просто вклинился в толпу мотервелцев, и они сразу пошли на попятный. Я рванул и стал бить, крушить, кусаться. Тот, кого я бил, отвечал мне ударом на удар, но я будто не чувствовал боли; я знал, что противнику больно, потому что глаза его были наполнены страхом, и от этого я получал неземное удовольствие. И вот он уже на земле. Потом, помню, кто-то из наших парней оттащил меня от этого гада и увел с вокзала, когда воздух наполнили полицейские сирены. Я рычал как зверь и все хотел вернуться и вогнать гниду в землю, отправить его к праотцам.
На матче внутри у меня все дрожало от возбуждения. Как и у всех. Любая банальная шутка по поводу махача вызывала приступ истерического, разряжавшего атмосферу смеха. Из игры я ничего не помню. Помню только, как Микки Веир бегал взад-вперед по флангу, тщетно пытаясь показать футбол, а вокруг него носились великаны в красно-желтой форме и подслеповатый судья. Мы продули 1:0. В поезде на обратном пути полиция сопровождала нас до Глазго, а потом и до Эдинбурга. О матче не было сказано ни слова, мы говорили только о махаче.
К нам в купе зашел Лексо. Дикси как покорная овечка поднялся, чтобы уступить ему место рядом со мной, и встал рядом, опершись на стол. Лексо прогнал его, выпалив:
– Куда нос суешь, скотина!