– Прошу вас, – пробормотал он и вернулся на свое место.
Женщина торжественно подняла бокал.
– Ваше здоровье, доктор Зигфрид Левенштайн! – промурлыкала она. – Думаю, что эти изменения пошли вам на пользу! Потому что тот, кого я знала раньше, никогда не стал бы судить меня со стаканом воды!
Уже второй раз адвокат схватился за стакан и поднес его к губам. Он сделал глоток и со звоном опрокинул стакан обратно на стол. Он неотрывно смотрел на женщину и кусал губы.
– К черту, – прошипел он, – к черту.
Молниеносным движением он схватил бутылку красного вина, стоявшую перед его соседом, графом, наполнил бокал до краев и залпом осушил его.
– Надо же, – насмехалась Мари Стуйвезант. – Вот это да.
Не говоря ни слова, доктор Левенштайн отодвинул свой портфель вправо, и банкир Ульбинг взял его.
– Мы подошли к нашему исследованию с разных сторон, сударыня, – начал он. – В то время как мы собирали информацию обо всех бедах, которые вы принесли в этот мир, мы также старались отыскать факты, которые будут свидетельствовать в вашу пользу, и собрать их насколько возможно больше. Это было поручено мне, так как господа сошлись во мнении, что поскольку я по природе своей довольно скептичен, то смогу отличить просто блестящую монету от чистого золота. Кроме того, у меня были все основания добавить немного хорошего о вас. Вы, сударыня, как вы, наверное, помните, приобщили меня к одному методу денежных операций, который, скажем так, не вполне соответствует традициям банков Ульбинга.
Она перебила его:
– Вы утомляете меня! Вы ведь знаете, что я ничего не смыслю в денежных операциях. Точно так же вы утомляли меня несколько лет назад в Гамбурге своими скучными лекциями о всевозможных комбинациях и вероятностях, заставляя меня против моей воли все это выслушивать. Лишь по случаю сказала я вам, что ваши рассуждения о деловой этике кажутся мне совершенно детскими. Что каждый богатый человек, по моему мнению, заполучил свои богатства обманом, что каждый в таком случае является мошенником, лжецом, шарлатаном и вором. Одним из них точно. И что, несомненно, только таким способом можно в конце концов заставить деньги других стекаться в твой карман. Только такой человек должен, по крайней мере, быть честным с самим собой и не пытаться постоянно, как вы это делали, обмануть самого себя и извиняться перед всем миром за каждый награбленный миллион, будто вы не имеете отношения к его появлению. Все это были просто теории. Я не имела ни малейшего представления, какое дело вы провели, и совершенно точно сама не заработала на этом ни геллера.
Рандольф Ульбинг кивнул:
– Да, именно так все и было, сударыня! Но я очень долго размышлял над тем, что вы сказали, и пришел к заключению, что рассуждаете вы в правильном ключе. И теперь я еще больше склоняюсь к этому мнению, учитывая накопленный за год опыт. Я действовал, как и любой другой спекулянт, и теперь стал намного миллионов богаче, чем был тогда.
– Тогда вы должны быть благодарны мне, – сказала госпожа Стуйвезант.
– Но я НЕ благодарен, – отрезал он. – Репутация дома Ульбингов, который основал мой прадед, была безупречной в деловых кругах. Ни один другой дом не имел такой репутации. И так было ровно до того дня, как вы мне все разъяснили! Узнайте, что теперь говорят об Ульбингах. Я десятикратно умножил капитал своего дома и, казалось бы, не сделал ничего такого, чего бы не делали другие представители моего круга. Но все же мои предки никогда бы не совершили подобного, да и я сам раньше о таком и не помыслил. Все эти маневры я могу легко объяснить суду и даже самому себе, когда сижу в своем кабинете. Но я не могу сдержать своего отвращения, когда открываю газету и из каждой строчки на меня смотрит нужда всего мира, которую я так ловко использовал ради собственной выгоды. Я последовал вашему совету. И это сделало мою жизнь невыносимой.
– У меня нет ни малейшего желания выслушивать этот плач Иеремии[10]! – отмахнулась женщина. – То, что я вам сказала, не было призывом к действию. Подобное уже сотни тысяч раз написано и сказано и конкретно к вам не имело никакого отношения! То, что мои слова каким-то образом повлияли на вас и ваши действия, – ваша личная ответственность!
– Я этого и не отрицаю, – парировал банкир. – Однако это все из-за вашего влияния. То, что моя порядочность ранее инстинктивно отвергала, из ваших уст вдруг прозвучало неопровержимой истиной. И потому, сударыня, вы также несете за это ответственность!
Она швырнула сигарету в полумрак комнаты. Ее голос молнией разрезал воздух:
– Господин Ульбинг, вы ведь непривлекательный мужчина и об этом наверняка догадываетесь! Смотреть на вас – сомнительное удовольствие! Вы хотя бы бреетесь? Я и представить себе не могу, как вы можете каждое утро стоять перед зеркалом с лезвием в руке и не испытывать желания перерезать собственное горло! Тогда бы вас и угрызения совести перестали мучить!
Доктор Эрхардт подавил улыбку.
– Давайте не будем переходить на личности! – сказал он. – Господин Рандольф Ульбинг более джентльмен, чем вы предполагаете, госпожа Стуйвезант. То, что он должен сказать, достаточно постыдно для вас!
Банкир вынул из портфеля пару документов:
– Я пришел к заключению, сударыня, и можете мне поверить, я готов его отстаивать чем угодно, что вы определенно одна из лучших и выдающихся личностей, которые когда-либо жили. Сама госпожа Мари Стуйвезант совершенно неспособна совершить какой-либо низменный поступок. О вашей неимоверной и трогательной любви к животным знает каждый, кто хотя бы раз встречал вас. Также доподлинно известно, что три четверти ваших внушительных доходов вы жертвуете на благотворительность или даете взаймы без постоянных напоминаний о долге в дальнейшем. Еще госпожа Стуйвезант из года в год поддерживала юных художников и студентов, при этом делала это так, что ни один ее подарок не выглядел унизительным подаянием. В годы войны и после нее она была так самоотверженна…
Женщина хлопнула перчаткой по колену.
– Прервите вашу речь, господин Ульбинг! – воскликнула она. – Раз уж мне не особо приятен тот факт, что вы держите меня здесь как преступницу, определенно мне досадно и даже невыносимо то, что вы ведете счет моим достоинствам. Я настоятельно прошу вас, господа, воздержаться от подобного.
Банкир Ульбинг смутился и обвел взглядом других присутствующих.
– Левенштайн! – гаркнул доктор Эрхардт. – Разве вы не брали на себя обязанность руководить процессом?!
Адвокат всполошился. Он снова схватился за бутылку графа, наполнил стакан и осушил его короткими глотками.
– Передайте мне документы, – промямлил он. Господин фон Айкс протянул ему бумаги. – Я полагаю, – продолжил он, – все господа согласятся, что желание дамы следует уважать. Только чтобы оправдать нас, госпожа Мари, я хотел бы отметить, что именно в этом направлении мы старались собрать как можно больше материала. Поскольку всем известно, что хорошее очень быстро забывается, в то время как плохое укореняется и прорастает. Мы все здесь совершенно убеждены, что узнали лишь малую часть о тех добрых делах, которые вы совершили за свою жизнь. Мы ведь даже знаем, что как минимум трижды вы рисковали собственной жизнью, чтобы спасти другого. И однажды это была собака. Вы не единожды проявляли такое мужество, которое оказало бы величайшую честь моим лучшим боевым товарищам, и в то же время с таким же похвальным мужеством неоднократно демонстрировали презрение ко всему, что противостояло вам. Никогда вы никому намеренно не причинили зла, и я должен сказать, мы не знаем ни одной более благородной женщины.
– Зигфрид! – оборвала его женщина. Это прозвучало с укором.
– Еще немного! – продолжил он. – Я должен это сказать, потому что именно это объясняет чудовищные возможности вашего влияния. Госпожа Мари Стуйвезант, вас совершенно справедливо считают самой утонченной женщиной нашего столетия. В любом искусстве вы обладаете куда большим вкусом, чем лучшие художники нашего времени. О том, как виртуозно вы владеете пером и кистью, постоянно говорят все представители современного искусства и литературы. Перед вашим шармом и красотой не может устоять ни один мужчина. Прошу, не перебивайте меня, я почти закончил, хотя мог бы часами восхвалять ваши таланты. Только я все же должен подчеркнуть, что есть нечто, что само по себе главным образом для нас стало совершенной неожиданностью. А именно: вы, госпожа Мари Стуйвезант, прошли вброд через болото порока и разврата, утопая лишь по колено, и сохранили чистую душу, которой ныне обладают немногие.
– Аминь, – выдохнула женщина. – Надеюсь, теперь эта глава прочитана!
– Как пожелаете! – продолжал адвокат. – Но вы согласитесь с нами, прежде чем мы перейдем к другому, что мы и эту тему изучили основательно и судили вас по справедливости. Все это, как нам теперь кажется, едва ли свидетельствует в вашу пользу, скорее дает окончательное объяснение вашей чрезвычайно феноменальной внешности. Господин дель Греко, не хотите ли прочесть несколько газетных вырезок, которые вы сегодня извлекли из портфеля? Зачитывать все заняло бы слишком много времени.
Лейтенант, который занимал крайнее место с левой стороны зеленого стола, начал:
– Среди студентов мюнхенской художественной академии в 1910-м году вспыхнула творческая эпидемия. Молодые люди дюжинами пили эфир. Для многих из них эти забавы закончились смертью.
– Извините! – перебил его Эрвин Эрхардт. – Я хотел бы задать госпоже Стуйвезант пару вопросов. Смею ли я надеяться получить ответ?
– Несомненно, – кивнула женщина.
– С чего началась эта эпидемия, вам наверняка хорошо известно. Говорят, что именно вы и стали причиной?
Госпожа Мари пожала плечами:
– Бывало, что я принимала эфир. Впрочем, как и любой другой наркотик. И весьма вероятно, что некоторые из студентов просто были рядом в эти моменты. И тем более вероятно, что после этого они сами попробовали эфир, а потом предлагали его своим друзь