— По-вашему, это и есть «знать человека»? — с ненавистью произнес Ангюст.
— По-моему, это значит любить человека. Никто так не знал и не любил Изабель, как я.
— Разве так любят?
— А кто ее любил больше меня?
— Неужели вы такой придурок, что не понимаете, что любить человека — значит жить с ним, говорить с ним, спать с ним, а вовсе не уничтожать?
— О-ля-ля! Кому нужны эти громкие слова! Сейчас я, конечно, услышу еще одну банальность: «Любить — это смотреть в одном направлении».
— Заткнитесь!
— Что с вами, Жером Ангюст? Вам плохо?
— Да, мне стало плохо после всего, что вы тут порассказали.
— Не стройте из себя оскорбленную невинность. Скажите спасибо, что я пожалел вас и опустил подробности. Черт возьми, до чего же чувствительны эти людишки, которые ни разу в жизни не убивали!
— Вы знали, что двадцать четвертого марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года была Страстная пятница?
— А я думал, вы неверующий.
— Да, я неверующий. Но вы неслучайно выбрали этот день.
— Клянусь, это чистое совпадение.
— Я-то был уверен, что негодяй, совершивший это преступление, нарочно выбрал этот день. Я готов задушить вас за все, что вы совершили!
— Чего это вы так убиваетесь из-за чужой женщины, которая умерла десять лет назад?
— Хватит играть комедию. Давно вы меня преследуете?
— Надо же, какой Нарцисс! Как будто я вас преследовал!
— Сначала вы мне врали, что вам нравится приставать к чужим людям и мучить их своей болтовней.
— Но это так и есть.
— Допустим. Но зачем вам понадобилось мучить человека, чью жену вы зарезали?
— Как? Так это вы были мужем Изабель?
— Как будто вы этого не знали!
— А я еще говорил о совпадениях!
— Хватит притворяться! Десять лет назад вы убили женщину, которая была смыслом моей жизни. Но вам показалось этого мало, и вы решили окончательно уничтожить меня: для этого вы рассказали мне не только об убийстве, но и о том, как изнасиловали ее двадцать лет назад, о чем я даже не знал.
— Какие же мужчины эгоисты! Если бы вы повнимательнее пригляделись к Изабель, вы бы поняли, что она скрывает что-то от вас.
— Я догадывался, что она скрывает какую-то печальную тайну. Но она не хотела о ней говорить.
— И вас это устраивало.
— Избавьте меня от своих нравоучений.
— Я по крайней мере не такой трус, как вы.
— О да. Насилие, убийство — очень мужественные поступки, особенно если имеешь дело с молодой и хрупкой женщиной.
— Почему же вы ничего не предпринимаете, если знаете, что я изнасиловал и убил Изабель?
— А что я, по-вашему, должен делать?
— Несколько минут назад вы сказали, что готовы задушить меня.
— Так вы этого от меня ждете?
— Да.
— Не дождетесь! Я не доставлю вам такого удовольствия. Я вызову полицию.
— Трус! Бедная Изабель! Вы не заслуживали ее!
— Она еще меньше заслуживала, чтобы ее насиловали и убивали.
— Я, по крайней мере, всегда иду до конца. А вы только и способны, что вызвать полицию. Месть с помощью посредников.
— Я придерживаюсь таких же убеждений, как и моя жена.
— Лживый прохвост! Изабель имела право отказаться от мщения, потому что была жертвой. А у вас такого права нет. Прощать может только пострадавший.
— С чего вы взяли, что я вас прощаю? Но я не желаю творить правосудие собственными руками.
— Вы просто трус, который прячется за красивыми словами!
— Вы уже и так разрушили мою жизнь. И я не хочу из-за вас доживать свои дни в тюрьме.
— Как вы все хорошо просчитали! Никакого риска! Подальше от опасности! Изабель, полюбуйтесь на своего любящего муженька!
— Я против смертной казни.
— Жалкий слюнтяй! С ним говорят о любви, а он витийствует, словно на трибуне.
— Вам не понять, какое требуется мужество, чтобы выступать против смертной казни.
— Кто говорит о смертной казни, недотепа? Что вы вообще об этом знаете, придурок? Уверен, что вы, конечно, всей душой против воровства, но если найдете чемоданчик, полный долларов, то не растеряетесь и с чистой совестью присвоите его себе. Никогда не упускайте своего случая, жалкий червяк!
— Причем тут все это? Даже если я вас убью, моя жена не воскреснет.
— Но ведь в глубине души или, вернее, кишок вам очень хочется убить меня. Так убейте! И вам полегчает!
— Нет.
— Что же течет у вас в жилах? Кровь или гнилая водица?
— Месье, я не собираюсь вам ничего доказывать. Я иду за полицией.
— И вы полагаете, что я буду вас здесь дожидаться?
— Я успел вас очень хорошо рассмотреть. И подробно опишу ваш портрет.
— Предположим, меня арестуют. Ну, и что дальше? Против меня — ни одной улики. Только мое собственное признание. Но, кроме вас, его никто не слышал. А я не собираюсь повторять его полиции. Короче говоря, у вас против меня ничего нет.
— Но ведь десять лет назад вы оставили свои отпечатки.
— Вы прекрасно знаете, что я ничего не оставил.
— Но должно же было хоть что-то остаться на месте преступления: какая-нибудь мелочь, ваш волос или ресница.
— В то время еще не умели делать анализ на ДНК. Так что не упрямьтесь, старина. Я не хочу оказаться за решеткой, и мне это явно не грозит.
— Я вас не понимаю. Если вы жаждете наказания, то почему тогда отказываетесь от законного суда?
— Я не верю в такое правосудие.
— К сожалению, другого у нас нет.
— Почему же? Отведите меня в туалет да убейте.
— Почему именно в туалет?
— Вы же не хотите, чтобы вас арестовала полиция. А там никто не увидит, как вы меня укокошите.
— Если ваш труп обнаружат в туалете, то найдется немало свидетелей, которые видели, как вы приставали ко мне со своими разговорами. При вашей застенчивости вас трудно не заметить.
— Меня радует, что вы уже всерьез обсуждаете саму вероятность подобного решения проблемы.
— Чтобы доказать бредовость ваших идей.
— Вы забываете самое главное: я не окажу вам никакого сопротивления.
— Но мне все же непонятно: почему вы добиваетесь, чтобы я вас убил? Что вы от этого выиграете?
— Несколько минут назад вы сами сказали, что я нуждаюсь в наказании.
— Ну и что?
— Что же тут непонятного?
— Тут что-то не так. На земном шаре живет полным-полно преступников, которые стремятся избежать наказания. В их поведении больше логики.
— Да, потому что они не чувствуют себя виновными.
— Но вы уверяли, что вас не мучают угрызения совести за то, что вы изнасиловали мою жену.
— Да, потому что мне это доставило удовольствие. Но убивать ее я не собирался. Поэтому меня мучает чувство вины.
— А если бы это убийство доставило вам удовольствие, вас не мучило бы раскаяние?
— Так уж я устроен.
— Но это ваши проблемы, старина. Надо было подумать, прежде чем…
— Откуда мне было знать, понравится мне убивать или нет? Ведь надо было сначала попробовать, чтобы в этом убедиться.
— Вы так говорите, словно вам хотелось попробовать новое блюдо.
— У каждого из нас свои моральные принципы. Я сужу обо всем по степени удовольствия, которое доставляет мне тот или иной поступок. Мы существуем только ради наслаждения, а потому цель оправдывает средства. Но преступление, которое не доставило блаженства, совершено впустую и мешает жить дальше. И, при всем желании, его невозможно оправдать.
— А мнение жертвы вас не интересует?
— Макс Стирнер, «Единственный в своем роде и его особенности» — слышали о таком?
— Нет.
— Ничего удивительного. Это теоретик эгоизма. Окружающие существуют только для того, чтобы доставлять мне удовольствие.
— Блестящая мысль! Таких людей нужно изолировать от общества.
— «Истинная нравственность пренебрегает нравственностью». Это уже Паскаль. Да здравствует янсенизм!
— Самое ужасное, что для каждого своего садистского преступления вы находите интеллектуальное оправдание.
— Если я столь ужасен, убейте меня.
— Я не хочу вас убивать.
— Откуда вы знаете? Вы же еще ни разу не пробовали. Может, вам понравится.
— Не пытайтесь навязать мне свою мораль. Вы сумасшедший.
— Если вы кого-то не понимаете, значит, он сумасшедший! Вам даже лень задуматься!
— Только безумец способен требовать, чтобы я убил его, так как его мучает чувство вины. Вы только что говорили, что поведение сумасшедшего человека не поддается объяснению. Так вот ваша жажда наказания не поддается объяснению: она противоречит вашей морали законченного эгоиста.
— Не скажите. Меня ведь еще ни разу не убивали. Может, это очень приятно. Нельзя судить о том, чего не довелось испытать.
— А вдруг это неприятно? Ведь назад пути уже не будет.
— Даже если это неприятно, то продлится совсем недолго. А потом…
— Что потом?
— Да то же самое: полная неизвестность, я же еще не умирал. А вдруг это здорово?
— А если нет?
— Друг мой, рано или поздно я все равно умру. Это же неизбежно. И спорить с этим так же бесполезно, как с доводами Паскаля о существовании Бога. В любом случае я выиграю и ничего не потеряю.
— А жизнь?
— Я уже знаю, что это такое. И могу с уверенностью сказать, что жизнь совсем не так хороша, как принято думать.
— Почему же столько людей всеми силами цепляются за нее?
— В этом мире у них есть друзья и любимые. А у меня никого нет.
— Но вы хотите, чтобы именно я помог вам отправиться на тот свет? Ведь я презираю вас от всей души.
— Вы сможете утолить вашу жажду мести.
— Как вы ошибаетесь! Если бы вы пришли через два дня после убийства, я бы, конечно, не раздумывал ни минуты. Но вы появились десять лет спустя, и вам следовало предвидеть, что моя ненависть уже перегорела.
— Если бы я заявился к вам через два дня после убийства, то угодил бы в лапы полиции. Я ждал десять лет, потому что между насилием и убийством тоже прошло десять лет. Перед вами преступник, у которого слабость к круглым датам. А вы знаете, какое сегодня число?