И я ничего не мог с этим поделать. Я знал, что попроси Мариан Харрисон о свидании, я вконец запутаюсь в своих чувствах. А потом, если вернется Катарина, я окажусь между двух огней.
Я просыпался и называл себя отъявленным дураком. Я и видел Мариан всего-то пятнадцать минут, да и то в компании ее брата.
Но, по-видимому, этот сон оставил свое жало и однажды утром я очнулся в долгих и нескончаемых дебатах между сознанием и его подкоркой. В тот же миг я решил, что мне необходимо опять прошвырнуться роковым хайвэем и нанести визит на ферму Харрисонов. Я тешил свое ничтожное, замшелое сознание, говоря себе, что делаю это только потому, что не успел высказать своей признательности Харрисону-старшему, но где-то подсознательно был уверен, что, не окажись отца дома и присутствуй дочь, я побывал бы на ферме с неменьшим удовольствием.
Но мою подкорку ожидал удар в спину. Тем же утром, в девять часов, позвонили в дверь, и, когда я вышел на порог, столкнулся нос к носу с двумя джентльменами с золотыми значками в кожаных удостоверениях, лежащих в карманах их курток.
Я открыл дверь, так как не мог изображать свое отсутствие перед командой из эспера и телепата. Оба знали, что я на месте.
– Мистер Корнелл, не будем терять времени. Мы хотели бы знать, откуда вы знакомы с доктором Торндайком.
Я не стал хлопать глазами от такой фамильярности. Это стандартный прием, когда расследование проводит эспер-телепатическая команда. Телепат знал обо мне все, включая то, что я прощупал их бумажники и удостоверения личности, значки и серийные номера маленьких автоматических пистолетов, которые они носили. Смысл был в том, чтобы задать главный вопрос сразу и в упор, чтобы некогда было придумывать уклончивые ответы. Все, что я знал о Торндайке, было довольно отрывочно, но не стоило это скрывать. И я дал им узнать все.
«Это все, – подумал я. – Но почему вы о нем спрашиваете?»
Телепатическая половина команды ответила:
– Естественно, мы не стали бы отвечать, мистер Корнелл, пока вы не произнесете все вслух. Но мы все равно не ответим, будь вы даже телепатом. Для ясности, вы последний человек, получивший какие-либо известия от доктора Торндайка.
– Я?
Открытка. Она была последним звеном, связывающим Торндайка с внешним миром. Потом он исчез.
– Но…
– Торндайк должен был прибыть в Медицинский центр в Марион, штат Индиана, три недели назад. Мы хорошо изучили все его скитания до последнего пункта в Иеллоустоунском заповеднике. Там следы оборвались. Он позвонил в маленький отель, забронировал номер, и как в воду канул. Теперь, мистер Корнелл, разрешите взглянуть на открытку.
– Конечно, – я подал ее. Эспер поднес ее к окну и взглянул на нее при свете. Когда он сделал это, я встал рядом, и вместе мы прощупывали ее до тех пор, пока ее края не начали загибаться. Но если там и был какой-нибудь шифр, тайнопись, какой-то скрытый смысл или послание, я ничего не заметил.
Я умываю руки. Я не следователь. Но я знаю, что Торндайк был хорошо знаком с моей глубиной восприятия, и не стал бы что-то далеко от меня прятать.
Наконец эспер покачал головой и протянул мне открытку:
– Никаких следов.
Телепат кивнул. Он взглянул на меня и улыбнулся – как-то кисло и натянуто:
– Мы, естественно, заинтересовались вами, мистер Корнелл. Кажется, это уже второе исчезновение. И вы ничего не знаете.
– Понимаю, – проговорил я медленно. Вновь в моей голове всплыли загадки, круг за кругом, назад к мерцающей дороге и недавней аварии.
– Наверное, мы еще вернемся, мистер Корнелл. Вы не против?
– Слушайте, – сказал я довольно грубо, – если эта чехарда кончится, я буду самым счастливым человеком на планете. Может я смогу чем-нибудь помочь, только дайте знать.
После этого они ушли. Я все еще не оставлял надежду навестить ферму Харрисонов. Еще одна дикая гусиная охота, но я чувствовал – где-то там зарыта собака. Честные люди, здоровые и вполне счастливые, с большими видами на будущее, никогда не исчезают, не оставив после себя следов.
Я не позволил своему восприятию задержаться на знаке, мимо которого проезжал, настолько, чтобы это стало опасным. И все же, к своему удивлению, заметил, что кто-то удосужился починить сломанную стойку. Кто-то, наверное, занялся самоусовершенствованием. Поломка была такой незначительной, как в случае с заполненной окурками пепельницей.
Потом я заметил еще некоторые перемены, внесенные временем.
Выжженное пятно затянулось высокой сорной травой. Сук дерева, нависавший над местом катастрофы, на который подвешивали блок и полиспаст, потерял былую черноту. Блок убрали.
«Дайте год, – подумал я, – и единственным напоминанием о катастрофе останется только рубец в моем мозгу, а потом и он исчезнет».
Я вернулся к дороге, покрутился по проселку и выскочил прямо напротив большого приземистого дома.
Он выглядел холодным и неуютным. Лужайка перед крыльцом сильно заросла, а на веранде валялось несколько клочков бумаги. Венецианские ставни были закрыты и плотно пригнаны. Поскольку сейчас было лето, закрытые окна и запертые двери, неважно, стояли противомоскитные сетки или нет, говорили об отсутствии хозяев. Харрисоны съехали.
Еще одно исчезновение?
Я быстро развернулся, помчался в ближайший городок и зашел на почту.
– Я ищу семейство Харрисонов, – сообщил я человеку за стойкой.
– А, они уехали несколько недель назад.
– Уехали? – спросил я бесцветным голосом.
Клерк кивнул. Затем он наклонился ко мне и прошептал конфиденциально:
– Прошел слух, что девочка подхватила космическую чуму.
– Мекстромову болезнь? – ляпнул я.
Клерк взглянул на меня, будто я скверно выругался.
– Она была славная девушка, – сказал я нежно.
Он пошел за какими-то документами. Я старался проследить его, прощупать, но бумаги оказались в маленькой мертвой зоне в самом конце здания. Я проклял весь белый свет, хотя и ожидал, что дела будут находиться в мертвой зоне. Как только открылся институт Райна, правительство прочесало весь округ на предмет мертвых зон для хранения секретных и личных бумаг. Разразился и крупный скандал со стороны бизнесменов, высшего общества и всякого отребья вкупе с правительством в защиту законных прав личной тайны.
Он вернулся с виноватым видом.
– Они заставили закрыть адрес, – сказал он.
Я испытал желание выложить перед ним двадцатку, и потом одним глазком, как в добром старом романе, взглянуть на секретные бумаги, но понял, что это не сработает. Из-за Райна взятки должностным лицам стали невозможными. Так что мне пришлось изображать страшное разочарование.
– Это чрезвычайно важно. Я сказал, что это дело жизни и смерти.
– Простите. Но закрытый адрес – это закрытый адрес. И ничего не поделаешь. Если вам надо с ними связаться, отправьте письмо. Если они соблаговолят ответить, то свяжутся с вами сами.
– Возможно, чуть позже я вернусь, – сказал я. – Отправлю письмо прямо отсюда.
Он склонился над конторкой, я кивнул и вышел.
Размышляя, я проехал назад, к бывшей ферме Харрисонов. Удивительно! Насколько я знаю, люди никогда не бегут куда глаза глядят, подцепив Мекстромову болезнь. Почему-то мысль о том, что Мариан Харрисон тихо увянет и умрет, или, быть может, безбоязненно уйдет из жизни, полностью игнорировалась моим сознанием, за исключением редких вспышек ледяного ужаса.
Я вновь подъехал к дому и остановился напротив веранды. Я хорошо знал, почему там оказался. Мне хотелось побродить по нему и осмотреть, прежде чем вернуться на почту и написать письмо или открытку.
Со двора дом был заперт на старинный задвижной засов, который открывался так называемым «Е»-образным ключом. Я пожал плечами и, умаслив свою совесть, нашел кусок стальной проволоки. Щелкнув замком, будто его вовсе не было, и прощупав дверь, я поднял два простейших сигнализатора и отодвинул засов так быстро, словно пользовался настоящим ключом.
Это было не бегство и не исчезновение. В каждой из четырнадцати комнат виднелись безошибочные следы продуманных сборов. Ненужный хлам валялся вместе с обрывками упаковочных материалов, рассыпанным набором коротких гвоздей, полузаконченным, но так и не понадобившимся ящиком, набитым старой одеждой.
Я обошел все комнаты, но ничего не нашел. Я медленно бродил по дому, позволив своему восприятию блуждать от точки к точке. Я пробовал прощупать место во времени, но все было впустую. У меня не хватало восприятия.
Я уловил лишь один отклик. В одной из верхних спален. Но остановившись в комнате Мариан, я вновь начал сомневаться в моих ощущениях. С эсперами такое случалось. Скорее всего я уловил запах смерти.
Тогда я вдруг понял, что все стало на свои места. Ощущаемая эспером Карта Мира выглядит наподобие испещренного неба, с чистыми прогалинами и туманными пятнами, мчащимися по небу в полном беспорядке. Испещренное небо, за исключением пси-модели, обычно не менялось. Но этот дом находился в темной, почти мертвой зоне. Теперь это стало совершенно ясно.
Я оставил дом и прошел в громадную комбинацию из сарая и гаража. Она оставила у меня то же чувство неудовлетворенности, что и дом. Филипп Харрисон, или кто-то еще, должно быть, держал здесь мастерскую. Я нашел верстак и небольшой столик с отверстиями для болтов, масляными пятнами и другими следами, говорящими о том, что здесь стоял один из тех больших, комбинированных деревообрабатывающих станков, с циркулярной пилой, дрелью, токарным станком, рубанком и еще всякой всячиной. Там валялось также немного металлолома, но никаких столярных поделок.
Я не знаю, почему там задержался, копаясь в этом брошенном хламе. Может, я предчувствовал, что узнаю что-то, что ускользнуло от моей интуиции. Я стоял в недоумении, соображая, что меня здесь держит.
Я лениво наклонился, поднял с пола кусочек металла и нервно ощупал его руками. Потом огляделся вокруг, но ничего интересного не увидел. Я тщательно прощупал весь гараж, но все хлопоты свелись к нулю. Наконец, изрядно разозлившись на себя, я вышел наружу.