Космическая Одиссея — страница 22 из 31

60ПОЛНОЧЬ НА ПЛАЗЕ

Знаменитый небоскреб, возвышающийся над лесами Центрального Манхэттена в одиноком великолепии, почти не изменился за прошедшую тысячу лет. Он составлял часть истории, и его сохраняли в благоговейном почтении. Подобно всем историческим памятникам, его уже давно покрыли тончайшей алмазной пленкой, чтобы исключить разрушительное действие времени.

Те, кто когда-то присутствовал на заседании первой Генеральной Ассамблеи, никогда не смогли бы предположить, что прошло больше девяти столетий. Их могла бы, однако, заинтриговать совершенно ровная черная плита, стоящая посреди плазы и почти копировавшая очертаниями здание ООН. Если бы — подобно всем остальным — они протянули руку и коснулись ее, их озадачила бы легкость, с которой их пальцы скользнули по черной как смоль поверхности.

Но их еще больше бы озадачили — нет, привели в благоговейный восторг — изменения, происшедшие в небе…

Последние туристы ушли час назад, и таза совершенно опустела. Небо было безоблачным, и уже виднелись наиболее яркие звезды: свет звезд послабее меркнул в лучах крошечного солнца, сиявшего в полночь.

Свет Люцифера отражался не только от черного стекла древнего здания; его лучи освещали и узкую серебряную радугу, пересекавшую южную часть неба. Вдоль и вокруг нее двигались — очень медленно — крошечные огоньки: шло общение всех миров Солнечной системы, расположенных между ее двумя солнцами.

И если очень внимательно присмотреться, можно было различить тонкую нить Панамской башни — одной из шести алмазных труб, связывающих, подобно пуповине, Землю с ее рассеянными в космосе детьми, — которая на двадцать шесть тысяч километров протянулась вверх от экватора, чтобы соединиться с Кольцом Вокруг Мира.

Внезапно, почти с такой же быстротой, как и родился, Люцифер начал угасать. Ночь, которую люди не знали на протяжении тридцати поколений, снова заполнила небо. Засияли ранее изгнанные и невидимые звезды.

И во второй раз за четыре миллиона лет монолит проснулся.

_ПОСЛЕСЛОВИЕ

Подобно тому как «2010: Одиссея два» не была продолжением «Космической одиссеи 2001 года», настоящая книга не является непосредственным продолжением «Одиссеи два». Все три произведения следует рассматривать как вариации на одну тему, где происходят схожие события и действуют те же герои.

События, происшедшие после 1964 года, когда Стэнли Кубрик высказал предложение (еще за пять лет до высадки людей на Луне!), что стоит попытаться снять «настоящий научно-фантастический фильм», делают прямую связь между этими тремя произведениями невозможной, поскольку более поздние повести включают в себя открытия и события, о которых, когда я писал более ранние произведения, можно было только мечтать. В основу «Одиссеи два» был положен фантастически успешный полет «Вояджера-1979» рядом с Юпитером, и я не собирался возвращаться к этой теме до тех пор, пока не станут известны результаты еще более грандиозной миссии «Галилея». В декабре 1988 года «Галилей» должен был достигнуть Юпитера. Вот почему я решил больше не ждать. Увы, трагедия с «Челленджером» не позволила осуществиться этим намерениям.

В заключение мне особенно хотелось бы поблагодарить Д. Сессинса и Д. Снайдера за предоставление мне данных и координат кометы Галлея при ее следующем приближении. Они не несут ответственности за те изменения в орбите кометы, которые я включил в повествование.

Я также весьма благодарен М. Россу за его поразительную по смелости теорию планет с алмазным ядром.

Полагаю, мой старый друг доктор Луис Альварес получит удовольствие от моих невероятно отважных выводов, основанных на его исследованиях, мне хочется поблагодарить его за поддержку и вдохновение в течение последних тридцати пяти лет.

Артур Ч. Кларк

25 апреля 1987 года

Коломбо, Шри-Ланка

3001:ПОСЛЕДНЯЯОДИССЕЯ
_{© Перевод Н. Берденникова.}

Посвящается Череп, Тамаре и Мелинде…

Будьте счастливы в лучшем веке, чем мой

_ПРОЛОГПЕРВОРОДНЫЕ

Называйте их Первородными. Они даже отдаленно не похожи на людей, но тем не менее они из плоти и крови, а когда смотрят на бездну космоса, то испытывают благоговейный ужас, удивление и… одиночество. Обретя власть и силу, они первым делом начали искать собратьев среди звезд.

В своих поисках они встречали различные формы и проявления жизни, наблюдали результаты эволюции в тысячах миров. Они видели, как часто первые тусклые проблески сознания гасли в космической ночи.

И не найдя в Галактике ничего более ценного, чем разум, они повсеместно поддерживали его развитие. Они стали пахарями звездных полей, они засеивали их и иногда пожинали плоды.

А порой им приходилось хладнокровно избавляться от сорняков.

Когда исследовательский корабль после тысячи лет полета достиг Солнечной системы, огромные динозавры уже исчезли, уничтоженные на заре своего существования случайным, но безжалостным ударом из космоса. Корабль пролетел над дюжиной скованных льдом внешних планет, на мгновение задержался над пустынями умирающего Марса, а потом направился к Земле.

Исследователи увидели перед собой мир, полный жизни. Много лет они изучали, классифицировали и составляли каталоги живых форм. Потом приступили к модификации. Они изменили судьбы отдельных существ и целых видов на суше и в море. Однако узнать, какой из экспериментов принесет желаемые плоды, они могли не менее чем через миллион лет.

Они были терпеливы, но все еще не бессмертны. Им предстояло немало потрудиться в нашей Вселенной, среди миллиардов солнц, но их звали другие миры. И они снова отправились в бездну космоса, прекрасно понимая, что назад уже не вернутся. Впрочем, в этом не было ни малейшей необходимости — оставленные слуги должны были закончить работу.

На Земле появлялись и таяли ледники, а над ними вечно не меняющаяся Луна хранила свою тайну от звезд. В ритме гораздо более медленном, чем у полярных льдов, волны цивилизации накатывали на Галактику и отступали. Странные, прекрасные и ужасные империи расцветали и гасли, передавая накопленные знания потомкам.

А затем межзвездная эволюция установила себе новые направления. Первые исследователи Земли давно достигли предела своих возможностей, доступного существам из плоти и крови. Когда возможности машин превзошли возможности их создателей, настало время действовать по-иному: сначала мозги, а потом и мысли были перенесены в новые чудо-сооружения из металла и драгоценных камней. Так они странствовали по Галактике. Они перестали строить космические корабли, потому что сами стали этими кораблями.

Но эра машин-организмов миновала быстро. В результате постоянных экспериментов Первородные научились помещать знания в саму структуру пространства, сохраняя их тем самым навечно.

Итак, они преобразовали себя в чистую энергию. А их сброшенные, ненужные оболочки еще некоторое время трепетали в конвульсиях, прежде чем обратиться в прах.

Первородные стали хозяевами Галактики, они могли странствовать среди звезд или просачиваться едва различимым туманом в мельчайшие поры пространства. Освободившись от тирании материи, они все-таки не забыли, что появились на свет из ила давно исчезнувших морей. Их безотказные приборы по-прежнему идеально функционировали и следили за экспериментами, начатыми много веков назад.

Но инструменты не всегда беспрекословно выполняют распоряжения своих создателей. Подобно всем материальным вещам, они не защищены от работы Времени и его терпеливой недремлющей помощницы — Энтропии.

А порой они находят и преследуют собственные цели.

_IЗВЕЗДНЫЙ ГОРОД

1ПОГОНЩИК КОМЕТ

Капитан Дмитрий Чандлер (М2973.04.21/93.106//Марс// Космическая академия, выпуск 3005 года), или Дим, как называли его самые близкие друзья, был вполне оправданно обеспокоен. Потребовалось шесть часов, чтобы сообщение с Земли дошло сюда — на космический буксир «Голиаф», дрейфующий за орбитой Нептуна. Если бы оно пришло десятью минутами раньше, капитан мог бы ответить: «Извините, сейчас лететь не могу, только что начал развертывание солнечного экрана».

Причина была вполне уважительная: он оборачивал ядро кометы отражающей пленкой толщиной в несколько молекул, длиной и шириной в несколько километров, и нельзя было бросить дело, не закончив.

Тем не менее ему показалось разумным выполнить нелепую, на первый взгляд, просьбу — он находился в невыгодном положении по отношению к Солнцу, хотя и не по своей вине. Сбор льда в кольцах Сатурна и доставка его на Венеру и Меркурий, где он действительно был необходим, начался в две тысячи семисотых годах, то есть три века тому назад. Капитану Чандлеру так и не удалось найти различия на картинках «до и после», которые постоянно распространялись «защитниками» Солнечной системы для доказательства обвинений в астрономическом вандализме. Но общественность, не забывшая об экологических катастрофах прошлых веков, придерживалась другой точки зрения, и голосование по вопросу «Руки прочь от Сатурна!» закончилось со значительным перевесом в ее сторону. В результате Чандлер из Угонщика Колец превратился в Погонщика Комет.

Итак, в данный момент он находился на существенном расстоянии от альфы Центавра и занимался ловлей отдельных астероидов в поясе Кайпера. Льда здесь было достаточно, чтобы покрыть поверхности Меркурия и Венеры многокилометровым слоем, но потребовались бы многие века, чтобы погасить на этих планетах адский огонь и сделать их пригодными для жизни. «Защитники Солнечной системы», естественно, протестовали, но уже без былого энтузиазма. Миллионы жертв гигантского цунами две тысячи триста четвертого года, вызванного падением астероида в Тихий океан (упади он на сушу, это привело бы к значительно меньшим разрушениям), еще долго будут напоминать будущим поколениям, что человечество сложило слишком много яиц в одну хрупкую корзину.

Все равно, уговаривал себя Чандлер, посылка прибудет в пункт назначения не раньше чем через пятьдесят лет, поэтому задержка на неделю не имеет большого значения. Правда, расчеты вращения, центра инерции и векторов тяги придется повторить и послать радиограммой на Марс для перепроверки. Это правильная мысль — надо тщательно подготовить все вычисления, прежде чем направлять миллиарды тонн льда на орбиту, которая может доставить эту глыбу в пределы досягаемости Земли.

Взгляд капитана Чандлера привычно остановился на древней фотографии над столом. Но ней был изображен трехмачтовый пароход, казавшийся крохотным по сравнению с нависшим над ним айсбергом. Таким же крохотным казался по сравнению с ледяным астероидом «Голиаф».

Как удивительно, часто думал Чандлер, что всего одна жизнь отделяла пароход «Дискавери» от одноименного космического корабля, совершившего полет к Юпитеру. И как восприняли бы те исследователи Антарктики вид, открывавшийся с его капитанского мостика?

Наверняка они были бы сбиты с толку, потому что стена льда, рядом с которой парил «Голиаф», тянулась вверх и вниз, насколько хватало взгляда. И лед выглядел странно: ему недоставало безукоризненной белизны и голубизны, присущей полярным морям. Он выглядел грязным, каким и был в действительности. Лед только на девяносто процентов состоял из воды, а остальное — жуткое варево из соединений углерода и серы, большая часть которых стабильна лишь при температурах чуть выше абсолютного нуля. Размораживание астероида было чревато неприятными сюрпризами; как заметил один из астрохимиков, «у комет зловонное дыхание».

— Капитан — всему экипажу, — сказал Чандлер в микрофон. — Небольшое изменение программы. Нас попросили прервать операцию, чтобы исследовать цель, только что обнаруженную радаром системы космической безопасности.

— Подробности есть? — спросил кто-то, когда в динамиках стихли дружные возгласы разочарования.

— Не слишком много, но я думаю, это один из проектов Комитета по встрече нового тысячелетия, который они забыли отменить.

Снова разочарованные стоны: всем искренне надоели мероприятия в честь конца третьего тысячелетия. Люди вздохнули с облегчением, когда первое января три тысячи первого года прошло без особых событий и они смогли вернуться к обычной жизни.

— Скорее всего, очередная ложная тревога, как в прошлый раз. Уверен, скоро мы возобновим нормальную работу. Конец связи.

Чандлер мрачно подумал, что уже в третий раз он вынужден бросаться в погоню неизвестно за чем. Несмотря на многовековые исследования, Солнечная система до сих пор преподносит сюрпризы, и, скорее всего, тревога системы космической безопасности оправданна. Оставалось лишь надеяться, что это не тот случай, когда какому-нибудь идиоту с богатым воображением померещился легендарный Золотой астероид. Если такой астероид и существует — во что Чандлер никогда не верил, — он не более чем минералогическая диковина и стоит в действительности меньше, чем лед, который буксир направляет к Солнцу, чтобы вселить жизнь в бесплодные миры.

Существовала еще одна возможность, к которой Чандлер относился серьезно. Человечество разбросало в космосе своих роботов на многие световые годы, а монолит Тихо Браге был хорошим напоминанием о том, что древние цивилизации тоже действовали подобным образом. Инопланетные объекты вполне могли находиться в Солнечной системе или пролетать сквозь нее. Капитан Чандлер полагал, что у сотрудников системы космической безопасности возникли аналогичные подозрения, иначе они вряд ли послали бы космический буксир первого класса в погоню за неопознанной отметкой на экране радара.

Пять часов спустя «Голиаф» обнаружил на пределе дальности отраженный сигнал, и даже с учетом расстояния объект выглядел до обиды маленьким. Тем не менее сигнал становился отчетливее и сильнее и явно принадлежал металлическому предмету длиной около двух метров. Он перемещался по околосолнечной орбите и, как решил Чандлер, мог быть одним из бесчисленных кусков металлического мусора, оставленных людьми среди звезд за последнее тысячелетие. Возможно, когда-нибудь этот мусор окажется единственным доказательством былого существования человечества.

Затем объект приблизился настолько, что стал виден невооруженным глазом, и потрясенный капитан Чандлер вдруг представил, что это не он, а какой-нибудь дотошный историк изучает видеозаписи, относящиеся к самому раннему периоду эпохи завоевания космоса.

— На связи «Голиаф», — передал капитан на Землю, и его голос звучал торжественно. — Мы берем на борт тысячелетнего астронавта, и, похоже, я знаю, кто он.

2ПРОБУЖДЕНИЕ

Фрэнк Пул проснулся, но ничего не мог вспомнить. Не был уверен даже в том, как его зовут.

Очевидно, он находился в больничной палате — об этом сообщили самые первые, пробуждающие воспоминания чувства, когда глаза Фрэнка были еще закрыты. Каждый вдох приносил едва заметный и совсем не противный запах антисептиков, который заставил вспомнить… Ну конечно! О том, как он, будучи безрассудным подростком, сломал ребро во время чемпионата Аризоны по дельтапланеризму.

Память постепенно возвращалась. Я — Фрэнк Пул, строевой офицер, помощник командира космического корабля звездного флота Соединенных Штатов «Дискавери», посланного со сверхсекретным заданием на Юпитер…

Ему показалось, что ледяная рука сжала его сердце. Он вспомнил, словно в режиме замедленного воспроизведения, как потерявшая управление капсула летела на него, ощетинившись металлическими манипуляторами. Потом — бесшумный удар, а за ним — шипение воздуха, выходящего из скафандра. После чего он помнил только одно: как беспомощно крутился в пространстве, тщетно пытаясь соединить разорванный шланг для подачи воздуха.

Что ж, какие бы странные происшествия ни случались с системой управления капсул, сейчас он был в безопасности. Вероятно, Дэйв совершил аварийный выход в космос и спас его, прежде чем кислородное голодание нанесло непоправимый ущерб мозгу.

Верный старина Дэйв! Я должен поблагодарить… Но стоп! Сейчас я не на борту «Дискавери». Неужели я пролежал без сознания так долго, что меня успели доставить на Землю?

Беспорядочный ход мыслей был прерван появлением главной медицинской сестры с двумя санитарками, одетыми в знакомую неизменную форму. Они выглядели несколько удивленными, и Пул решил, что, вероятно, очнулся раньше времени. Это доставило ему ребяческое удовольствие.

— Привет! — произнес он после нескольких неудачных попыток — голосовые связки словно заржавели. — Как мои дела?

Медсестра улыбнулась и прижала палец к губам, явно показывая: «Не пытайтесь разговаривать!» Потом санитарки стали суетиться над ним, умело проверяя температуру, пульс и рефлексы. Когда одна из них подняла его правую руку, а потом дала ей упасть, Пул заметил нечто странное. Рука падала медленно и, судя по ощущению, весила гораздо меньше, чем в нормальных условиях. Да и тело было таким же, когда он попытался пошевелиться.

«Значит, я на какой-то другой планете, — подумал он, — Или на космической станции с искусственной гравитацией. Явно не на Земле — слишком мало вешу».

Фрэнк уже собирался задать очевидный вопрос, когда медсестра прижала что-то к его шее, он почувствовал легкое покалывание и погрузился в глубокий сон без сновидений. Прежде чем Пул потерял сознание, ему в голову пришла еще одна мысль: «Как странно: они не произнесли ни слова, пока находились рядом со мной».

3РЕАБИЛИТАЦИЯ

Когда он снова очнулся и увидел около койки санитарок во главе с медсестрой, он чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы действовать уверенно.

— Где я нахожусь? Вы можете хотя бы это мне сказать?

Женщины переглянулись, явно не зная, как им следует поступить. Потом медсестра ответила, отчетливо и мед ленно произнося каждое слово:

— Все в полном порядке, мистер Пул. Профессор Андерсон будет здесь через минуту. Он все объяснит.

«Что объяснит? — несколько раздраженно подумал Пул. — Ну, по крайней мере, она говорит по-английски, правда с непонятным акцентом…»

Андерсона, вероятно, заранее обо всем предупредили, потому что буквально через несколько секунд дверь открылась, и Пул успел заметить небольшую толпу любопытных. Он сразу почувствовал себя новым зверем в зоопарке.

Профессор был маленьким энергичным мужчиной, лицо которого представляло собой странную комбинацию черт различных рас: китайской, полинезийской и нордической. Он приветствовал пациента, подняв правую ладонь, а потом все же пожал Пулу руку, только сделал это как-то неловко, словно плохо отрепетировал незнакомое действие.

— Очень рад, что вы так хорошо выглядите, мистер Пул… Мы быстро поднимем вас на ноги.

Снова странный акцент и медлительная манера говорить, но вел он себя в больничной палате уверенно, как все доктора во все времена.

— Рад это слышать. Может быть, вы ответите на несколько вопросов…

— Конечно, конечно. Через минуту.

Андерсон сказал что-то медсестре так быстро и тихо, что Пул расслышал лишь несколько слов, и большинство их оказалось ему незнакомо. Потом медсестра кивнула одной из санитарок. Та достала из стенного шкафа узкий металлический обруч и надела его на голову Пула.

— А это зачем? — спросил он, поскольку принадлежал к самому неудобному для врачей типу пациентов: он всегда хотел знать, что с ними будут делать, — ЭЭГ?

Профессор, медсестра и санитарки выглядели одинаково сбитыми с толку. Потом лицо Андерсона медленно расплылось в улыбке.

— А… электро… энце… фало… грамма, — произнес он с запинкой, словно вытягивал слова из глубин памяти.

— Вы совершенно правы. Мы хотим проверить, как функционирует ваш мозг.

«Мой мозг функционировал бы отлично, — проворчал про себя Пул, — если бы вы позволили мне им пользоваться. Ладно. По крайней мере, происходит что-то понятное».

— Мистер Пул, — произнес Андерсон все тем же неестественным голосом, словно подбирал слова на чужом языке, — вы, конечно, знаете, что стали… недееспособны… в результате серьезного несчастного случая, после того как вышли в открытый космос из корабля «Дискавери».

Пул кивнул.

— Я полагаю, — сказал он холодно, — что слою «недееспособен» не совсем подходит к моему состоянию.

Андерсон заметно успокоился и снова улыбнулся.

— Вы совершенно правы. Скажите мне, что, по вашему мнению, произошло.

— Ну, в лучшем случае, Дэйв Боумен спас меня после того, как я потерял сознание, и доставил на корабль. Кстати, как Дэйв? Мне никто ничего не говорит!

— Всему свое время… А в худшем случае?

Фрэнку Пулу показалось, что ледяной ветерок подул ему в затылок. Смутные подозрения постепенно становились реальностью.

— Я умер, но меня доставили сюда — правда, я не понимаю, куда именно — и каким-то образом оживили. Большое спасибо…

— Все верно. Вы вернулись на Землю. Вернее, вы находитесь совсем рядом с ней.

Что значит «совсем рядом»? Здесь определенно есть гравитационное поле — значит, он может находиться внутри медленно вращающегося колеса орбитальной станции. Впрочем, это не имеет значения, сейчас нужно думать о другом.

Пул кое-что подсчитал в уме. Если Дэйв перевел его в спящее состояние, разбудил остальных членов команды и завершил полет к Юпитеру… Значит, он мог пролежать живым трупом не менее пяти лет!

— Скажите, какое сегодня число? — спросил он, стараясь говорить спокойно.

Профессор и медсестра переглянулись. А Пул снова почувствовал ледяной сквозняк.

— Должен вам сообщить, мистер Пул, что Боумен не спас вас. Он считал, и мы не можем винить его за это, что вы погибли. Кроме того, он вынужден был искать выход из кризисной ситуации, которая угрожала его собственной жизни… Итак, вы дрейфовали в космосе, покинули систему Юпитера и полетели к звездам. К счастью, температура была много ниже точки замерзания, и все процессы обмена веществ в вашем организме остановились. То, что вас нашли, похоже на чудо. Вы — самый счастливый человек из всех живых. Нет — из всех, когда-либо живших на Земле!

«Неужели? — мрачно подумал Пул — Пять лет, как бы не так! Скорее век или даже больше!»

— Выкладывайте все, — потребовал он.

Профессор и медсестра, казалось, обратились за советом к невидимому начальнику, потом одновременно кивнули. Пул предположил, что все они были подключены к информационной системе больницы, к которой присоединен и надетый ему на голову обруч.

— Фрэнк, — произнес профессор Андерсон, плавно перейдя к роли старого семейного врача, — вам предстоит пережить огромное потрясение, но, я уверен, вы справитесь… чем раньше вы узнаете, тем лучше. Сейчас начало четвертого тысячелетия. Поверьте мне, вы покинули Землю почти тысячу лет назад.

— Я вам верю, — спокойно произнес Пул и вдруг, к немалому своему удивлению, почувствовал, что стены комнаты закрутились вокруг него. Он потерял сознание.

Очнувшись, Пул обнаружил, что находится не в унылой больничной палате, а в роскошных апартаментах с притягивающими взгляд, постоянно меняющимися изображениями на стенах. Это были знаменитые старые картины, часто — пейзажи, в том числе и морские, относящиеся, очевидно, к его времени. Пул не увидел ничего враждебного или раздражающего — такие вещи, решил он, появятся позже.

Все обстановка была тщательно запрограммирована, в этом не было сомнений, но он не нашел никакого пульта управления рядом с кроватью и ничего даже отдаленно напоминающего экран телевизора (интересно, сколько телевизионных каналов в третьем тысячелетии?). Он понимал, что ему предстоит очень многому научиться в этом новом мире — сейчас он был дикарем, внезапно встретившимся с цивилизацией.

Но в первую очередь ему следовало восстановить силы и изучить язык. Даже наличие звукозаписывающей техники, изобретенной за век до рождения Пула, не могло предотвратить серьезных изменений в грамматике и произношении.

Появились тысячи новых слов, в основном из области науки и техники. Иногда Пулу удавалось угадывать их значения.

Но больше всего неприятностей доставляли упоминания знаменитых людей этих пропущенных веков, несметное число их имен, не имевших для Пула ни малейшего смысла. В течение нескольких недель, пока он не создал базу данных, почти каждый разговор приходилось прерывать для изложения кратких биографий.

Силы Пула восстанавливались, и вместе с этим выросло число посетителей. Визиты всегда проходили под неусыпным наблюдением профессора Андерсона. Пула посещали специалисты-медики, всевозможные ученые и, что было особенно интересно, командиры космических кораблей.

Он мог сообщить врачам и историкам не много нового — все уже было записано в гигантских информационных базах человечества, — но часто ему удавалось предложить краткое изложение или новое толкование событий его времени. Все относились к нему предельно уважительно, внимательно выслушивали ответы на свои вопросы, но почти никто не хотел отвечать на его вопросы. Пул подозревал, что его излишне тщательно защищают от «культурного шока», и почти серьезно стал задумываться о том, как сбежать из этих роскошных апартаментов. Он не удивлялся, обнаружив дверь запертой в тех редких случаях, когда его оставляли одного.

Все изменилось с появлением доктора Индры Уоллес. Несмотря на имя, в ней, очевидно, текла по преимуществу японская кровь, и иногда, призвав на помощь воображение, Пул представлял ее гейшей, достигшей расцвета зрелости. Едва ли уместный образ для выдающегося историка, профессора университета, представителя интеллектуальной элиты. Уоллес была первой, кто бегло говорил на понятном Пулу английском, и он очень обрадовался знакомству с ней.

— Мистер Пул, — произнесла она сугубо деловым тоном, — я назначена вашим официальным гидом и, скажем, наставником. Моя специальность… я изучала ваш период и написала диссертацию на тему «Крах национальных государств в период с двухтысячного по две тысячи пятидесятый год». Я надеюсь, мы сможем быть полезны друг для друга.

— Уверен, что сможем. В первую очередь я хочу, чтобы вы вытащили меня отсюда посмотреть на мир.

— Именно так мы и поступим. Но сначала мы должны сделать вам идентификацию. Пока ее нет, вы остаетесь… как раньше называли таких людей?., недочеловеком. Никуда не сможете попасть, ничего не сможете получить. Никакое устройство для ввода информации не признает вас.

— Так я и думал, — сказал Пул и криво улыбнулся. — Это началось еще в мое время, и некоторые люди возненавидели саму идею.

— Некоторые люди ненавидят ее до сих пор. Они уходят и живут в условиях дикой природы — кстати, сейчас ее на Земле гораздо больше, чем в вашем столетии! Правда, они всегда берут с собой портативный компьютер, чтобы позвать на помощь, как только попадут в беду. В среднем — через пять дней.

— Мне очень жаль слышать такое. Человеческая раса явно вырождается.

Пул осторожно испытывал ее, пытался определить границы ее терпимости, понять, что она за личность. Он уяснил, что им придется проводить очень много времени вместе, и он будет зависеть от Уоллес в решении сотен вопросов. А пока он не был уверен даже в том, нравится ли она ему — может быть, она относится к нему как к занятному музейному экспонату?

К немалому удивлению Пула, Уоллес согласилась с его критической оценкой.

— Возможно, в некоторых отношениях вы правы. Возможно, мы стали слабее физически, но мы отличаемся отменным здоровьем и лучше приспособлены к жизни, чем люди, жившие на Земле до нас. Благородный дикарь всегда был мифом.

Она подошла к прямоугольной панели, вделанной в дверь на уровне глаз. Размерами панель напоминала один из бесчисленных журналов, заполонявших мир в далекий век печати. Пул давно заметил, что подобное устройство имелось в каждой комнате. Иногда на ней появлялись медленно бегущие строки текста, совершенно бессмысленного для Пула, хотя и написанного знакомыми словами. Однажды панель в его апартаментах начала издавать настойчивые звуковые сигналы, на которые он решил не обращать внимания, предположив, что кто-то другой займется решением проблемы — если, конечно, проблема возникла. К счастью, сигналы прекратились так же внезапно, как и начались.

Доктор Уоллес прижала к панели ладонь на несколько секунд. Она улыбнулась Пулу и сказала:

— Подойдите и посмотрите.

Он внимательно прочел появившуюся на экране надпись, и она не показалась ему бессмысленной:

УОЛЛЕС ИНДРА [Ж2970.03.11/31.885//ИСТ. ОКСФОРД]

— Думаю, это означает, что вы — женщина, родились одиннадцатого марта две тысячи девятьсот семидесятого года и имеете какое-то отношение к кафедре истории в Оксфорде. А еще я думаю, что «31.885» — это личный идентификационный номер. Правильно?

— Превосходно, мистер Пул. Я видела некоторые электронные адреса и номера кредитных карточек вашего времени — безобразные наборы буквенно-цифровой чепухи, которые, вероятно, никто не мог запомнить! Но у всех есть дата рождения, и мы понимаем, что она может совпадать только у девяноста девяти тысяч девятисот девяносто девяти разных людей, не более. Поэтому вполне достаточно присвоить человеку четырехзначный номер. Не имеет значения, если вы его забудете. Как видите, он — внутри вас.

— Имплантат?

— Да, наночип, вживляемый при рождении. Вернее, их два, по одному в каждую ладонь для обеспечения резерва. Вы ничего не чувствуете, когда их устанавливают. Но с вами у нас возникла небольшая проблема…

— Какая именно?

— Считывающие устройства, с которыми вам придется постоянно сталкиваться, слишком примитивны, чтобы поверить в истинную дату вашего рождения. Поэтому, с вашего разрешения, мы переместили ее на тысячу лет вперед.

— Разрешение получено. А остальное?

— Это не обязательно. Можете указать, чем и где занимаетесь в настоящее время, или оставить место пустым, или использовать для личных сообщений — как глобальных, так и адресных.

Пул не сомневался в том, что некоторые вещи остаются неизменными на протяжении веков. Большая часть этих «адресных» сообщений, несомненно, должна быть очень личной.

Он задумался о том, сохранились ли до сих пор цензоры — самозваные или назначенные государством; а еще о том, достигают ли теперь их попытки улучшить нравственный облик людей большего успеха, чем в былое время.

Придется спросить об этом доктора Уоллес, когда он лучше ее узнает.

4КОМНАТА С ВИДОМ

— Фрэнк, профессор Андерсон считает, что ты достаточно окреп для небольшой прогулки.

— Очень рад это слышать. Вы знаете выражение «тюремный психоз»?

— Нет, но могу догадаться, что оно означает.

Пул уже привык к низкой гравитации, и длинные шаги, которыми он шел, казались ему совершенно нормальными. Он оценил гравитацию примерно в половину g — как раз то, что нужно, чтобы чувствовать себя комфортно. Во время прогулки им мало кто попался навстречу, но все незнакомые люди приветливо улыбались, явно узнав Пула. Он решил, с некоторым самодовольством, что стал, вероятно, самым известным человеком в мире. Это может помочь, когда он будет выбирать себе занятие на остаток жизни. Почти целый век — если, конечно, верить словам Андерсона…

Коридор, по которому они шли, был совершенно пустым, не считая редких дверей с номерами и привычными панелями опознавания. Пул прошел за Индрой не менее двух сотен метров и вдруг остановился как вкопанный, потому что только сейчас до него дошло.

— Эта космическая станция просто огромна! — воскликнул он.

Индра улыбнулась в ответ.

— «Ты еще другого не видел» — так, кажется, говорят?

— Я еще ничего не видел, — в растерянности ответил Пул.

Он все еще пытался представить размеры сооружения, когда ему пришлось пережить очередное потрясение. Да и у кого из его современников хватило бы фантазии вообразить орбитальную станцию, размеры которой позволяли устроить на ней метро — пусть миниатюрное, пусть с одним небольшим вагоном примерно на дюжину пассажиров.

— В третью обсерваторию, — приказала Индра, и вагон быстро и бесшумно отошел от терминала.

Пул проверил время по замысловатому браслету на руке, в возможностях которого он еще не до конца разобрался. Одним из мелких сюрпризов было то, что весь мир жил по единым часам — запутанная система временных поясов была уничтожена благодаря появлению глобальной системы связи. Об этом было много разговоров в двадцать первом веке, когда предлагалось даже заменить солнечное время на звездное. Тогда в течение года солнце двигалось бы по часовой стрелке и садилось точно в тот же момент, в который восходило шесть месяцев назад.

Тем не менее ни к чему хорошему проект «Единое время по солнцу» не привел, так же как и шумные призывы реформировать календарь. Как кто-то здраво предположил, эта работа должна дождаться более серьезных технических достижений. Несомненно, настанет день, когда одна из незначительных ошибок Бога будет исправлена, орбиту Земли отрегулируют так, что в каждом году будет двенадцать месяцев, состоящих, в свою очередь, из тридцати равных дней…

Как Пул смог определить по времени и скорости, они проехали порядка трех километров, прежде чем вагон бесшумно остановился, двери открылись и вежливый механический голос произнес: «Приятного вам зрелища. Сегодня облачность — тридцать пять процентов».

«Наконец-то, — подумал Пул, — мы подойдем к наружной стене».

Но здесь его ждала очередная загадка — несмотря на преодоленное расстояние, ни сила, ни направление гравитации не изменились! Он не мог себе представить вращающуюся орбитальную станцию настолько огромную, чтобы вектор перегрузки не менялся после такого перемещения. Неужели он все-таки находится на одной из планет? Но на любой из обитаемых планет Солнечной системы он чувствовал бы себя гораздо более легким…

Только когда наружная дверь терминала, за которой был воздушный шлюз, открылась, Пул определил, что он действительно находится в космосе. Но где скафандры? Он с беспокойством огляделся — инстинктивно почувствовал опасность, приблизившись к вакууму без защиты. Достаточно пережить это один раз…

— Почти пришли, — сказала Индра успокаивающим голосом.

Открылась последняя дверь, и за гигантским, изогнутым в горизонтальной и вертикальной плоскостях окном Пул увидел перед собой абсолютную черноту космоса. Он почувствовал себя золотой рыбкой в аквариуме. Ему оставалось надеяться, что создатели этой дерзкой инженерной конструкции знали, что делали. По крайней мере, в их распоряжении были лучшие конструкционные материалы, чем в его время.

Он ожидал увидеть звезды, но его привыкшие к свету глаза не различали ничего, кроме черной пустоты за огромным выпуклым окном. Когда он попытался сделать несколько шагов вперед, чтобы расширить обзор, Индра остановила его и показала рукой прямо перед собой.

— Посмотрите внимательно, — сказала она. — Неужели не видите?

Пул, прищурившись, взглянул в ночь. Несомненно, это был обман зрения или, избави бог, трещина в окне!

Он повернул голову и посмотрел по сторонам. Нет, никакого обмана. Но что же это? Он вспомнил определение Эвклида: «У линии есть длина, но нет толщины».

По всей высоте окна и, очевидно, выше и ниже его, вне поля зрения, тянулась полоска света. Ее легко было заметить, если знать, что она здесь, и она была настолько одномерной, что к ней не подходило определение «тонкая». Тем не менее ее нельзя было назвать совершенно однородной, потому что по всей ее длине через неравные промежутки горели более яркие точки, как капли воды на паутине.

Пул шагнул ближе к окну, вид расширился, и капитан смог увидеть то, что находилось ниже. Вид был знакомый — Европа и большая часть Северной Африки — такое он не раз видел из космоса. Итак, он все-таки находился на орбите, вероятно экваториальной, на высоте не менее тысячи километров.

Индра смотрела на него с насмешливой улыбкой на губах.

— Подойдите еще ближе, — сказала она едва слышно. — Чтобы вы могли посмотреть прямо вниз. Надеюсь, вы не боитесь высоты.

«Надо же сказать подобную глупость астронавту! — подумал Пул, сделав шаг вперед. — Если бы я страдал головокружением, занимался бы другим делом…»

Не успев закончить эту мысль, он воскликнул: «Боже мой!» — и машинально отступил назад. Лишь через мгновение заставил себя снова взглянуть вниз.

Он смотрел на Средиземное море со стены цилиндрической башни, диаметр которой, судя по изгибу стены, составлял не менее нескольких километров. Но диаметр был ничтожным по сравнению с высотой: башня уходила вниз, становилась все тоньше, пока не исчезала в облаках где-то над Африкой. Можно предположить, что она достигала поверхности Земли.

— На какой мы высоте? — спросил он шепотом.

— Две тысячи километров. Но посмотрите вверх.

На этот раз он не был так потрясен — он догадался, что его ожидает. Башня уходила вверх, превращаясь в тоненькую ниточку на черном фоне космоса, и он не сомневался, что она достигала геостационарной орбиты в тридцати шести тысячах километров над экватором. Идеи о подобных фантастических конструкциях существовали на Земле уже во время Пула, но он и мечтать не мог, что увидит их воплощение и, более того, будет жить в этом сооружении.

Он показал на тонкую полоску, поднимавшуюся над горизонтом на востоке.

— Там, вероятно, еще одна башня.

— Да, Азиатская башня. С нее так же видна наша.

— Сколько их всего?

— Четыре, равномерно расположенные на экваторе. Африканская, Азиатская, Американская и Тихоокеанская. Последняя почти пуста, потому что завершено лишь несколько сотен уровней. С нее ничего не видно — кроме океана, конечно…

Пул все еще пытался осмыслить это колоссальное достижение, когда ему в голову пришла тревожная мысль.

— В мое время вокруг Земли на разных высотах уже кружили тысячи спутников. Как вы избегаете столкновений?

Индра слегка смутилась.

— Вы знаете… я никогда не задумывалась об этом — я работаю в совершенно другой области.

Она замолчала, явно пытаясь что-то вспомнить, потом ее лицо оживилось.

— Насколько я помню, несколько веков назад была проведена крупная операция по очистке атмосферы. Сейчас нет спутников ниже стационарной орбиты — в них нет необходимости, потому что четыре гигантские башни обеспечивают все функции, которые раньше выполняли тысячи космических станций.

— И никогда не было несчастных случаев, столкновений с космическими кораблями, взлетающими с Земли или входящими в атмосферу?

Индра удивленно посмотрела на него.

— Но это невозможно. — Она показала на потолок. — Все космодромы находятся там, где должны находиться: на внешнем кольце. Кажется, последняя ракета взлетела с поверхности Земли четыреста лет назад.

Пул переваривал услышанное, когда его внимание привлекло незначительное, на первый взгляд, отклонение от нормы. Как астронавт, он был обучен замечать любые непривычные вещи — в космосе это вопрос жизни и смерти.

Солнца видно не было, но его лучи, проникающие сквозь огромное окно, ярко освещали полоску пола под ногами. Под углом эту полоску пересекала другая, более тусклая, и рама окна отбрасывала двойную тень.

Пулу пришлось почти опуститься на колени, чтобы посмотреть на небо. Он думал, что его уже ничем невозможно удивить, но вид двух солнц на небе на мгновение лишил его дара речи.

— Что это? — хрипло спросил он, когда дыхание восстановилось.

— О, разве вам не сказали? Это утренняя звезда.

— У Земли появилось второе Солнце?

— Ну, тепла от него практически нет, но Луна больше не нужна… До того как Вторая экспедиция отправилась вас разыскивать, это небесное тело было Юпитером.

«Я знал, что мне придется много узнать об этом новом мире, — сказал себе Пул. — Но я и представить не мог, что так много».

5ОБРАЗОВАНИЕ

Пул был не только удивлен, но и обрадован, когда в его комнату вкатили и установили в ногах кровати телевизор. Обрадован, потому что страдал от информационного голода, а удивлен, потому что эта модель телевизора считалась устаревшей даже в его время.

— Мы пообещали музею вернуть его, — сообщила ему главная медсестра. — Полагаю, вы умеете им пользоваться.

Взяв в руку пульт дистанционного управления, Пул почувствовал, как на него накатилась волна ностальгии. Подобно немногим предметам из прошлого, телевизор заставил вспомнить о детстве, когда телевизионные приемники были настолько глупы, что не понимали голосовых команд.

— Спасибо, сестра. Какой канал новостей самый лучший?

Она явно была озадачена вопросом, но потом ее лицо оживилось.

— О, я понимаю, что вы имеете в виду. Но профессор Андерсон считает, что вы не вполне к этому готовы. Поэтому в архиве сделали коллекцию, благодаря которой вы будете чувствовать себя как дома.

Пул на секунду задумался, какими могли стать теперь носители информации. Он вспомнил о компакт-дисках и почему-то о своем дяде Джордже, который гордился коллекцией старых долгоиграющих пластинок. Но техническое соперничество дисков и пластинок не могло не закончиться много веков назад, причем по Дарвину — выживанием сильнейшего.

Пул вынужден был признать, что подборка сделана очень удачно, причем человеком (Индрой?), хорошо знакомым с началом двадцать первого века. Не было материалов, способных вызвать беспокойство, ничего о войнах или насилии, почти никакой информации о бизнесе или политике — она давно стала абсолютно бесполезной. Он увидел несколько легких комедий, репортажи о спортивных состязаниях (как они узнали, что он страстный любитель тенниса?), записи классической и популярной музыки и документальные фильмы о дикой природе.

Тот, кто отбирал фильмы, явно обладал чувством юмора, иначе не включил бы сюда эпизоды из «Звездного пути». В детстве Пул встречался с Патриком Стюартом и Леонардом Нимой, и сейчас он задумался о том, что сказали бы актеры, если бы узнали о судьбе мальчика, застенчиво просившего автограф.

Едва он начал просмотр этих свидетельств далекого прошлого — в основном в режиме укоренной перемотки, — как испытал чувство глубокой тоски. Он где-то читал, что в начале столетия — его столетия! — в мире одновременно вещали почти пятьдесят тысяч телевизионных станций. Теперь их количество могло многократно увеличиться, и если так, то в данный момент в эфир передавались миллионы и миллионы часов телевизионных программ. Как отыскать несколько необходимых иголок в таком гигантском стогу сена?

Эта мысль была настолько угнетающей и деморализующей, что через неделю бессмысленного переключения каналов Пул попросил убрать телевизор. Может быть, к счастью — ведь к нему возвращались силы и у него оставалось меньше и меньше свободного времени, когда он бодрствовал.

Скука ему не грозила благодаря нескончаемому потоку посетителей — серьезных исследователей или просто любопытных и, вероятно, влиятельных граждан, которым удавалось пройти мимо выставленной главной медсестрой и профессором Андерсоном дворцовой стражи. Тем не менее Пул обрадовался, когда в один из дней телевизор появился снова — он уже почувствовал абстинентный синдром и решил на этот раз подойти к просмотру избирательно.

Антикварный прибор сопровождала широко улыбающаяся Индра Уоллес.

— Фрэнк, мы нашли материалы, которые вы обязательно должны посмотреть. Думаем, они помогут вам привыкнуть к действительности. Или, по крайней мере, вам будет приятно их увидеть.

Пул всегда считал, что подобные замечания не сулят ничего, кроме гарантированной скуки, и приготовился к худшему. Но первые же кадры захватили его и перенесли в прошлую жизнь. Он мгновенно узнал один из самых знаменитых голосов своего времени и вспомнил, что смотрел эту программу раньше.

«Атланта, тридцать первое декабря двухтысячного года…

Международная служба компании Си-эн-эн начинает свой репортаж за пять минут до начала нового тысячелетия — с его неизведанными испытаниями и надеждами…

Но прежде чем обратить взор на будущее, давайте вспомним прошлое, перенесемся на тысячу лет назад и спросим себя: смогли бы люди, жившие в тысячном году от Рождества Христова, даже отдаленно представить себе наш мир или понять его, если бы по волшебству пронеслись сквозь века?

Почти всеми достижениями техники, которые мы сейчас воспринимаем как должное, мы обязаны концу нашего тысячелетия, вернее двум последним его векам. Паровой двигатель, электричество, телефон, радио, телевидение, кино, авиация, электроника, а в течение жизни одного поколения — ядерная энергия и космические полеты. Как восприняли бы их величайшие умы прошлого? Смогли бы Архимед или Леонардо сохранить здравый рассудок и психическое равновесие, окажись они в нашем мире?

Заманчиво думать, что мы бы справились лучше, если бы перенеслись на тысячу лет вперед. Конечно, самые фундаментальные научные открытия уже сделаны, и трудно предположить — несмотря на неизбежное дальнейшее развитие техники, — что появятся новые устройства, которые покажутся нам столь же волшебными и непонятными, как Исааку Ньютону — калькулятор или видеокамера.

Возможно, наш век действительно отделяет от прошлого бездонная пропасть. Телекоммуникации, возможность записывать изображения и звуки, завоевание атмосферы и космоса — все это создало цивилизацию, превосходящую самые безумные фантазии прошлого. Коперник, Ньютон, Дарвин и Эйнштейн настолько изменили мышление людей и восприятие Вселенной, что самые гениальные наши предки могли бы считать нас представителями нового вида.

Будут ли потомки через тысячу лет смотреть на нас с той же жалостью, с какой мы взираем на наших невежественных, суеверных, страдавших болезнями, недолго живших предков? Мы считаем, что знаем ответы на вопросы, которые те не смели даже задавать. Но какие сюрпризы приготовило нам третье тысячелетие?

Итак, наступает торжественный момент…»

Огромный колокол начал отбивать полночь. Эхо последнего удара затихло…

Вот и все — прощай, прекрасный и ужасный двадцатый век…

Изображение рассыпалось на бесчисленное множество фрагментов, появился новый комментатор, заговоривший с уже знакомым Пулу акцентом, что немедленно вернуло его в настоящее время.

«Теперь, в первые минуты три тысячи первого года, мы можем ответить на вопросы, заданные в далеком прошлом.

Конечно, люди из две тысячи первого года, которых вы только что видели, не были бы потрясены реалиями нашего времени так, как были бы поражены их жизнью люди из одна тысяча первого года. Они предвидели многие наши технические достижения. Несомненно, они могли предугадать возникновение городов-спутников, колоний на Луне и других планетах. Возможно, они почувствовали бы некоторое разочарование, узнав, что мы еще не бессмертны и смогли послать зонды лишь к самым близким звездам…»

Индра вдруг выключила запись.

— Фрэнк, остальное посмотрите в другой раз, вы устали. Надеюсь, увиденное поможет вам быстрее привыкнуть к нашему времени.

— Спасибо, Индра. Давайте поговорим об этом завтра. Но в одном я уже не сомневаюсь.

— В чем именно?

— Я должен благодарить судьбу за то, что был перенесен не из одна тысяча первого года в две тысячи первый. Не думаю, что кто-нибудь способен пережить подобный квантовый скачок. По крайней мере, я знаю, что такое электричество, и не умру от страха, если какая-нибудь картинка вдруг заговорит со мной.

«Надеюсь, — добавил про себя Пул, — моя уверенность оправданна. Кто-то сказал, что новейшую технику не отличить от колдовства. Встречусь ли я здесь с таким колдовством, смогу ли с ним справиться?»

6НЕЙРОКОЛПАК

— Боюсь, вам придется принять трудное решение, — сообщил профессор Андерсон с улыбкой, которая уравновешивала преувеличенную серьезность тона.

— Я справлюсь, доктор. Говорите прямо.

— Чтобы мы смогли надеть на вас нейроколпак, вы должны стать совершенно лысым. Выбирайте: либо брить голову раз в месяц, судя по тому, как быстро растут ваши волосы, либо удалить их навсегда.

— Каким образом?

— Лазерной обработкой кожи черепа. Она убивает фолликулы волос.

— Гм… такая обработка обратима?

— Да, но достаточно болезненна и неприятна. Кроме того, длится несколько недель.

— Тогда я хотел бы посмотреть, как буду выглядеть без волос, прежде чем принять решение. Не могу не вспомнить, что случилось с Самсоном.

— С кем?

— С героев одной из древних книг. Его подружка остригла ему волосы во сне. А когда он проснулся, то обнаружил, что вся его сверхъестественная сила исчезла.

— Я вспомнил. Это очевидный медицинский символизм!

— Правда, я не стал бы возражать, если бы лишился бороды. Более того — я был бы рад, если бы мне не пришлось больше бриться.

— Я распоряжусь, чтобы вам помогли. Какой парик вы хотели бы носить?

Пул рассмеялся.

— Собственная внешность мало меня беспокоит, и я думаю, парик будет только мешать. Еще есть время принять решение.

Пул не сразу понял, что буквально все люди теперь были искусственно лишены волос. Впервые он обнаружил это, когда обе санитарки без тени смущения сняли с себя шикарные густые волосы за пару секунд до того, как несколько таких же лысых специалистов пришли проводить микробиологические анализы. Раньше Пул никогда не бывал в окружении стольких безволосых людей, и сначала ему пришла в голову мысль, что это очередной шаг в борьбе медицины против микробов.

Как и многие другие, эта его догадка оказалась совершенно неверной. Когда он узнал истинную причину, то удивился себе — следовало давно догадаться, что у всех посетителей волосы были искусственные. Теперь он знал правильный ответ на загадку: «Что встречается у мужчин и никогда не бывает у женщин?» Бизнес изготовителей париков явно процветал.

Профессор Андерсон не терял времени даром. В тот же день санитарки нанесли Пулу на голову какую-то вонючую мазь, и через час, посмотрев в зеркало, он не узнал себя.

«Да, — подумал он, — может быть, парик — не такая уж плохая идея?»

Примерка нейроколпака заняла чуть больше времени. Сначала необходимо было сделать форму, для чего пришлось сидеть неподвижно, пока гипс не затвердел. Он не удивился бы, если б услышал, что его голова неправильной формы, когда санитарки с непрофессиональным хихиканьем снимали гипс.

— Ой! Больно, — пожаловался он.

Потом дошел черед до самого нейроколпака — металлического шлема, который доходил почти до ушей и мгновенно вызвал у него ностальгическую мысль: «Жаль, что меня сейчас не видят мои друзья-евреи!»

Через несколько минут он уже перестал замечать, что на голове у него надет этот шлем.

Теперь Пул был готов к инсталляции — к процессу, который внушал ему нечто вроде благоговейного страха и который, как Фрэнк узнал, более половины тысячелетия тому назад стал своего рода обрядом посвящения почти для всех представителей человеческой расы.

— Глаза можно не закрывать, — сказал специалист, производивший процедуру. Его представили как «нейроинженера», но предпочитали называть просто «мозговедом». — Когда начнется ввод данных, ваши органы чувств будут отключены. Вы ничего не увидите даже с открытыми глазами.

«Интересно, все так же волнуются, как я? — подумал Пул. — Может быть, сейчас я навсегда лишусь контроля над собственным мозгом? Впрочем, я научился доверять технике этого времени — пока она меня не подводила. Но, как говорится, все когда-нибудь начинается…»

Как и было обещано, Пул не ощутил почти ничего, кроме легкого покалывания, когда мириады нановолокон вонзились в кожу головы. Все органы чувств работали абсолютно нормально — он окинул взглядом комнату и не заметил ничего необычного.

Мозговед в своем колпаке, подключенном, как и колпак Пула, к прибору вроде портативного компьютера двадцать первого века, ободряюще улыбнулся.

— Готовы? — спросил он.

Иногда невозможно придумать ничего лучше избитой фразы.

— Всегда готов, — ответил Пул.

Свет медленно тускнел, или так казалось Пулу. Наступила гробовая тишина, исчезла даже слабая сила тяжести. Он стал эмбрионом, плавающим в бесцветной пустоте, хотя и не в полной темноте. Однажды он уже оказывался в такой же почти невидимой, почти ультрафиолетовой темноте на грани ночи: когда погружался слишком глубоко в море вдоль отвесной стены на внешней границе Большого Барьерного рифа.

Тогда, гладя вниз сквозь сотни метров кристально чистой пустоты на дно, он ощутил такое чувство потери ориентации, что едва не запаниковал и не включил компенсатор плавучести, прежде чем овладел собой. Разумеется, он не сообщил об этом эпизоде врачам Агентства по астронавтике…

С огромного расстояния, сквозь бесконечную пустоту, которая, казалось, полностью окружала его, донесся голос. Но Пул услышал его не ушами — голос разнесся эхом в лабиринте его мозга.

— Начинается калибровка. Вам будут задавать вопросы, на них можно отвечать мысленно, но иногда лучше использовать речевую функцию. Вы меня понимаете?

— Да, — ответил Пул, хотя не был уверен, что его губы при этом шевелились.

Что-то появилось в темноте — сетка из тончайших линий, похожая на огромный лист миллиметровки. Она простиралась вверх и вниз, вправо и влево до границ видимости. Пул попытался повернуть голову, но изображение не изменилось.

По сетке побежали цифры — до того быстро, что Пул не успевал их прочесть. Может быть, какая-то схема регистрировала их? Пул не мог не улыбнуться (его губы действительно двигались?) — настолько знакома была ему эта процедура. Именно так, при помощи компьютерной техники, проверяли когда-то зрение окулисты.

Сетка исчезла, вместо нее поле зрения заняло сплошное цветное полотно. За несколько секунд перед Пулом сменились все оттенки спектра. «Могли бы просто спросить, — пробормотал про себя Пул. — Цветовое зрение у меня в полном порядке. Полагаю, сейчас займемся слухом».

Он был совершенно прав. Тихий вибрирующий звук сначала понизился до нижнего слышимого «до», потом стал повышаться, пока не исчез из диапазона человеческого восприятия на уровне слуха летучих мышей и дельфинов.

В качестве последнего из простых тестов Пула на короткое время окутало облако запахов — в основном приятных, хотя среди них были и мерзкие.

Потом он стал, как ему показалось, куклой на невидимых ниточках.

Он предположил, что таким образом проверяли его нервно-мышечные реакции, и понадеялся на то, что внешних проявлений у этого ощущения не было — иначе он выглядел бы как человек в пляске святого Витта. На мгновение у него даже появилась потрясающая эрекция, но он едва успел это почувствовать, поскольку погрузился в глубокий сон.

А может быть, ему приснилось, что он спит? По пробуждении он не имел понятия, сколько времени прошло. Шлем с головы исчез, не было видно и мозговеда с его оборудованием.

— Все прошло превосходно, — сияя улыбкой, сообщила главная медсестра. — Потребуется несколько часов, чтобы убедиться в отсутствии отклонений от нормы. Если все ваши показания кей’о… я хотела сказать, о’кей, завтра вы получите свой нейроколпак.

Пул снисходительно относился к попыткам окружающих его людей говорить на архаическом английском, но предпочел бы, чтобы медсестра избежала столь досадной оговорки.

Когда настало время последней примерки, Пул почувствовал себя мальчишкой, который сейчас развернет найденный под рождественской елкой чудесный подарок.

— Вам не придется еще раз проходить процедуру настройки, — заверил его мозговед. — Загрузка начнется немедленно. Сначала я включу пятиминутную демонстрационную программу. Расслабьтесь и наслаждайтесь.

Зазвучала знакомая тихая успокаивающая музыка, явно из его времени, но Пул не вспомнил названия. Перед глазами появилась дымка, которая расступилась, едва он сделал несколько шагов вперед…

Да, он шел! Иллюзия была абсолютной: он чувствовал, как ноги его опустились на землю, а когда стихла музыка, услышал легкий шелест листьев на огромных деревьях, среди которых вдруг оказался. Он узнал калифорнийские секвойи. Оставалось надеяться, что они сохранились где-нибудь на Земле.

Он шел быстрым шагом — слишком быстрым для приятной прогулки, словно время ускорилось для того, чтобы позволить ему пройти как можно больше. Тем не менее он не ощущал никаких своих усилий, как будто гостил в чужом теле. К тому же он не контролировал собственные движения. Когда он пытался остановиться или изменить направление, ничего не получалось. Он шел туда, куда его вели.

Впрочем, это не имело значения. Он наслаждался новыми ощущениями и уже начинал понимать, что к ним можно быстро привыкнуть. «Машины снов», появление которых предсказывали ученые его времени (иногда с тревогой), теперь стали частью повседневной жизни. Пул задумался, как человечеству удалось сохранить себя в таких условиях. Ему сообщили, что многие не выжили — миллионы лишились жизни из-за выгорания мозга.

Конечно, он не поддастся искушениям! Он собирался применять этот замечательный прибор для того, чтобы больше узнать о мире третьего тысячелетия или за несколько минут овладеть знаниями, на освоение которых в обычных условиях потребовались бы долгие годы. И… лишь иногда он будет использовать нейроколпак для развлечений…

Он подошел к опушке леса и оказался на берегу широкой реки. Недолго думая, он вошел в реку и не почувствовал ни малейшей тревоги, когда вода скрыла его с головой. Было немного странно осознавать, что он по-прежнему свободно дышит, но еще большее удивление вызвал тот факт, что он идеально видит в среде, в которой незащищенный человеческий глаз не способен сфокусироваться. Он мог сосчитать каждую чешуйку великолепной форели, проплывавшей мимо, явно не замечая непрошеного гостя.

Русалка! Он всегда мечтал посмотреть на них, но полагал, что они жили в море. Может быть, они иногда поднимались вверх по рекам, как лососи, чтобы рожать детей? Она исчезла, прежде чем он успел задать вопрос и услышать ответ, подтверждающий или опровергающий его революционную теорию.

Река закончилась прозрачной стеной. Он прошел сквозь нее и оказался в безжизненной пустыне под испепеляющим Солнцем. Лучи света немилосердно били в глаза, но Пул каким-то образом мог смотреть прямо на раскаленный полуденный диск. Он даже разглядел со сверхъестественной ясностью группу солнечных пятен рядом с лимбом. И — что просто невозможно! — он различал призрачное свечение короны, которая становится видимой только при полном солнечном затмении. Сейчас она расходилась лебедиными крыльями во все стороны от светила.

Изображение потускнело, сменилось кромешной тьмой, снова зазвучала завораживающая музыка, и он вернулся в приятную прохладу знакомой комнаты. Он открыл глаза (а были ли они закрыты?) и увидел предвкушающих его реакцию зрителей.

— Великолепно! — прошептал он почти благоговейно, — Иногда мне казалось, что я вижу нечто более реальное, чем сама реальность!

Потом его стало изводить присущее инженеру любопытство.

— Даже столь короткая демонстрационная программа, несомненно, требует огромного количества информации. Где она хранится?

— Вот в этих пластинках. Примерно такие же использовались в ваших аудиовизуальных системах, но наши гораздо более вместительны.

Мозговед передал Пулу небольшую квадратную пластинку — по-видимому, стеклянную, — одна сторона которой была покрыта серебром. Размерами она напоминала компьютерную дискету, что использовались в юности Пула, но была в два раза толще. Пул наклонял ее под разными углами, стараясь рассмотреть, что находится внутри, но видел лишь радужные вспышки.

Он понял, что держит в руках конечный продукт тысячелетнего развития оптоэлектронных технологий (естественно, помимо других технологий, еще не существовавших в его время). Пула не удивило то, что по виду устройство напоминало знакомые ему приборы. Все предметы повседневного обихода: ножи и вилки, книги, ручные инструменты и мебель — имели привычные формы, и накопители информации для компьютеров не были исключением.

— Каков ее объем? — просил он. — В мое время мы достигли емкости в терабайт для устройств такого размера. Уверен, вы добились ошеломляющих успехов.

— Не столь ошеломляющих, как вы могли ожидать — есть пределы, обусловленные структурой материала. Кстати, а что такое «терабайт»? Боюсь, я уже забыл.

— Как не стыдно! Кило, мега, гига, тера… десять в двенадцатой степени байт. Затем идет петабайт, то есть десять в пятнадцатой степени байт. Что дальше, я не знаю.

— Мы начали примерно с такого объема. Достаточно, чтобы записать все пережитое человеком за его жизнь.

Мысль об этом не могла не поразить Пула, хотя ничего удивительного, если разобраться, тут не было. Килограмм желе в черепе человека вряд ли мог запомнить больше, чем помещалось на пластинке, которую Фрэнк держал в руке. Кроме того, мозг явно не был столь эффективным накопительным устройством — он выполнял слишком много других функций.

— Это еще не все, — продолжил мозговед. — Если применить соответствующее сжатие данных, можно записать не только воспоминания, но и саму личность.

— И воспроизвести ее?

— Конечно. Это примитивная задача для нанотехнологий.

«Слышал об этом, — подумал Пул, — но никогда не мог поверить».

В его время возможность записать все работы одного художника на маленький диск считалась огромным достижением.

А сейчас устройство размером ничуть не больше того диска могло сохранить и все работы, и самого художника.

7РАЗБОР ПОЛЕТА

— Я восхищен тем, — сказал Пул, — что Смитсоновский авиационно-космический музей до сих пор существует.

— Вероятно, вы его не узнаете, — сказал очередной гость, представившийся доктором Алистером Кимом, заведующим отделом астронавтики. — Особенно сейчас, когда экспозиция разбросана по всей Солнечной системе. Основные фонды вне Земли находятся на Луне и Марсе, и огромное количество экспонатов, которые по закону принадлежат музею, еще летят к звездам. Нам особенно хочется заполучить «Пионер-десять» — первый созданный руками человека аппарат, покинувший пределы Солнечной системы.

— Кажется, я тоже собирался это сделать, когда меня нашли.

— К счастью для вас — и для нас, естественно. Возможно, вы прольете свет на некоторые проблемы, до сих пор остающиеся загадкой.

— Четно говоря, сомневаюсь в этом, но приложу максимум усилий. Я практически не помню ничего, что со мной произошло, после того как вышедшая из-под контроля капсула напала на меня. До сих пор не укладывается в голове, что виной всему был ЭАЛ.

— Совершенно верно, хотя не все так просто. То, что нам удалось выяснить, зафиксировано вот здесь. Запись занимает порядка двадцати часов, но вы, наверное, большую часть просмотрите в режиме ускоренной перемотки. Вы, конечно, знаете, что Дэвид Боумен вышел в открытый космос во второй капсуле, чтобы спасти вас, но потом не смог вернуться на корабль, когда ЭАЛ отказался открыть двери шлюза.

— Почему, боже?

Доктор Ким поморщился. Пул не в первый раз наблюдал подобную реакцию.

«Нужно следить за речью, — подумал он, — Судя по всему, слово «бог» стало чуть ли не ругательным. Нужно спросить об этом Индру».

— В программном обеспечении ЭАЛа обнаружена серьезная ошибка — ему было поручено контролировать аспекты задания, о которых вы с Боуменом не имели представления. Вы все сейчас увидите… Кроме того, ЭАЛ отключил систему жизнеобеспечения трех гипернавтов, то есть команды «альфа», и Боумену пришлось сбросить за борт их тела.

«Значит, мы с Дэйвом были командой «бета», — подумал Пул. — А я об этом не знал».

— Что с ними произошло? — спросил он. — Их нельзя было спасти, как и меня?

— Боюсь, нет. Мы, естественно, попытались в этом разобраться. Боумен сбросил тела за борт через несколько часов после восстановления контроля над ЭАЛом, так что их орбиты несколько отличались от вашей. Поэтому они сгорели в атмосфере Юпитера, а вы пролетели мимо и получили ускорение, которое позволило бы вам через несколько тысяч лет достичь туманности Ориона… Боумен все делал в режиме ручного управления — просто фантастическая работа! — нему удалось вывести «Дискавери» на орбиту вокруг Юпитера. А потом он встретился с тем, что вторая экспедиция назвала Большим Братом — точная копия монолита Тихо, но в несколько сотен раз больше. И в этот момент мы потеряли Боумена. Он покинул «Дискавери» на последней капсуле, чтобы встретиться с Большим Братом. Почти тысячу лет мы пытались понять, что значило его последнее сообщение: «Клянусь Деусом, здесь полно звезд!»

«Опять! — подумал Пул. — Дэйв не мог так сказать… Он воскликнул бы: «Мой бог, здесь полно звезд!»

— Капсула, скорее всего, была притянута к монолиту каким-то полем инерции, потому что она — и, вероятно, сам Боумен — выдержала ускорение, которое мгновенно должно было уничтожить ее. Это последняя информация, полученная нами до совместной российско-американской экспедиции на «Леонове».

— Которой удалось найти «Дискавери», а доктор Чандра смог подняться на борт и перезапустить ЭАЛ. Я знаю об этом.

Доктор Ким выглядел несколько смущенным.

— Извините, я не знал, что вам уже сообщили… Как бы то ни было, потом начались еще более странные вещи. Очевидно, прибытие «Леонова» запустило какие-то процессы внутри Большого Брата. Никто не поверил бы, если бы у нас не было этих записей. Позвольте показать вам… Вы видите, как доктор Хейвуд Флойд несет ночную вахту на борту «Дискавери» после восстановления питания. Вы не можете не узнать корабль.

«Конечно, не могу не узнать. Как странно видеть давно умершего Хейвуда Флойда сидящим в моем старом кресле под всевидящим красным оком ЭАЛа. Еще более странно понимать, что ЭАЛ, подобно мне, воскрес из мертвых…»

На одном из мониторов появилось сообщение, и Флойд лениво спросил:

— О’кей, ЭАЛ, кто меня вызывает?

— ИДЕНТИФИКАЦИИ НЕТ.

Флойд немного забеспокоился.

— Хорошо, выведи сообщение.

— ОСТАВАТЬСЯ ЗДЕСЬ КРАЙНЕ ОПАСНО. ВЫ ДОЛЖНЫ УЛЕТЕТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.

— Это абсолютно невозможно. Подходящий для запуска период наступит через двадцать шесть дней. Для более раннего отлета у нас недостаточно топлива.

— Я ЗНАЮ ОБ ЭТОМ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВЫ ДОЛЖНЫ УЛЕТЕТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.

— Я не могу отнестись к такому заявлению серьезно, если не знаю, от кого оно исходит. Кто со мной говорит?

— Я БЫЛ ДЭВИДОМ БОУМЕНОМ. ВЫ ДОЛЖНЫ МНЕ ВЕРИТЬ. ОГЛЯНИТЕСЬ.

Хейвуд Флойд медленно повернулся во вращающемся кресле, отвел взгляд от пульта управления и компьютерных мониторов и посмотрел на покрытый «липучкой» трап.

— Смотрите внимательно, — сказал доктор Ким.

«Будто я нуждаюсь в напоминании», — подумал Пул.

Воздух на лишенном силы тяжести командирском мостике «Дискавери» был насыщен пылью — видимо, установка фильтрации еще не была включена. Параллельные лучи далекого, но все-таки яркого Солнца, струившиеся через огромные иллюминаторы, освещали мириады танцующих пылинок — классическое проявление броуновского движения.

И вдруг нечто странное случилось с этими пылинками. Казалось, ими стала руководить какая-то невидимая сила: отводила от центральной точки одни, одновременно притягивая туда другие, так что скоро частицы соединились на поверхности полой сферы. Эта сфера диаметром около метра зависла в воздухе, как гигантский мыльный пузырь. Потом она стала удлиняться и превратилась в овал, на поверхности которого появились выпуклости и впадины. Пул нисколько не удивился, когда овал принял форму человеческого тела.

Он видел подобные стеклянные фигуры в музеях и на научных выставках. Но этот пыльный призрак не претендовал на анатомическую точность: он походил на грубую глиняную фигурку или примитивное произведение искусства, обнаруженное в пещере каменного века. Только голова была выполнена с исключительной точностью, и черты лица, без малейшего сомнения, принадлежали командиру Дэвиду Боумену.

— ПРИВЕТ, ДОКТОР ФЛОЙД. ТЕПЕРЬ ВЫ МНЕ ВЕРИТЕ?

Губы созданной из пыли фигуры не шевелились. Пул понял, что голос, который, несомненно, принадлежал Боумену, доносился из динамика.

— МНЕ ЭТО ДАЕТСЯ С БОЛЬШИМ ТРУДОМ, КРО-МЕТОГО, У МЕНЯ ОЧЕНЬ МАЛО ВРЕМЕНИ. МНЕ ПОЗВОЛИЛИ ПРЕДУПРЕДИТЬ ВАС. У ВАС ОСТАЛОСЬ ПЯТНАДЦАТЬ ДНЕЙ.

— Почему… кто вы такой?

Но призрачная фигура уже исчезала — ее оболочка начала превращаться в бесформенное облако пыли.

— ДО СВИДАНИЯ, ДОКТОР ФЛОЙД. ДРУГИХ КОНТАКТОВ НЕ БУДЕТ. ВОЗМОЖНО, ЕСЛИ ВСЕ ПРОЙДЕТ БЛАГОПОЛУЧНО, ВЫ ПОЛУЧИТЕ ЕЩЕ ОДНО СООБЩЕНИЕ.

Пул, услышав избитую фразу космического века, не мог не улыбнуться, глядя на исчезавшее изображение. «Если все пройдет благополучно…» Как часто он слышал эту фразу, отправляясь в очередной полет!

Призрак исчез, осталось только облако танцующих в лучах солнца пылинок. Пул усилием воли вернулся в настоящее время.

— Итак, командир, — спросил Ким. — Что вы об этом думаете?

Пул был настолько потрясен, что заговорил лишь через несколько секунд.

— Лицо и голос принадлежали Боумену, готов поклясться. Но что это было?

— Мы так и не пришли к единому мнению. Можно назвать это голограммой, проекцией. Конечно, существует великое множество способов подделать изображение, было бы желание — но только не в подобных обстоятельствах! Кроме того, не следует забывать, что произошло потом.

— Люцифер?

— Да. Благодаря этому предупреждению им хватило времени для того, чтобы улететь, прежде чем взорвался Юпитер.

— Итак, чем бы он ни являлся, призрак Боумена был дружественно настроен и пытался помочь.

— Предположительно. Он появился еще раз. Возможно, именно он передал «еще одно сообщение»: предупреждение о том, что не надо высаживаться на поверхность Европы.

— И мы не пытались?

— Однажды попытались — по необходимости, когда через тридцать шесть лет корабль «Гэлакси» был захвачен и совершил вынужденную посадку, а корабль того же типа «Юниверс» предпринял спасательную экспедицию. Здесь все есть, включая то немногое, что роботы-мониторы смогли сообщить нам об обитателях Европы.

— Мне не терпится их увидеть.

— Они — земноводные разных форм и размеров. Как только Люцифер стал расплавлять покрывавший их планету лед, они начали выходить из моря и развиваться с невозможной, по мнению биологии, скоростью.

— Насколько я помню, в ледяном покрове Европы много трещин. Может быть, они и раньше выползали оттуда, чтобы оглядеться?

— Такая теория разделяется многими. Но есть еще одна, более спорная. Возможно, здесь замешан монолит, причем мы еще не до конца понимаем как. Эта точка зрения появилась после открытия ЛМА-ноль — непосредственно на Земле, через пятьсот лет после вашего старта. Полагаю, вам уже рассказали об этом?

— Без подробностей. Мне так много пришлось узнать! Впрочем, название всегда казалось мне нелепым — ведь, в конце концов, речь шла не о магнитной аномалии и открытие было совершено в Африке, а не на Тихо!

— Вы, конечно, правы, но нам пришлось использовать это название. Чем больше мы узнавали о монолитах, тем меньше понимали их загадку. Особенно если учесть тот факт, что они являются единственным доказательством существования передовой техники вне Земли.

— Это удивляет меня. Я был уверен, что к нынешнему времени мы уже должны принять радиосигналы с какой-либо планеты. Астрономы пытались найти их, когда я был маленьким мальчиком!

— Есть один намек на существование других цивилизаций, но он настолько ужасает, что мы предпочитаем о нем не говорить. Вы слышали о Нове Скорпиона?

— Кажется, нет.

— Звезды преобразуются в новые постоянно, и это преобразование не удивляет нас. Но у Новы Скорпиона, прежде чем она взорвалась, существовала система планет.

— Обитаемых?

— Невозможно определить, радиопоиск не дал никаких результатов. А потом начался кошмар… К счастью, автоматический зонд зафиксировал событие с самого начала. И началось все совсем не на звезде. Сперва взорвалась одна из планет, что вызвало детонацию солнца.

— Мой бо… Извините, продолжайте.

— Вы уже все поняли. Планета может превратиться в новую звезду только в одном случае.

— Однажды я прочел в научно-фантастическом романе довольно глупую шутку: «Появление сверхновых звезд — это промышленная авария».

— Та звезда не была сверхновой, но шутка, возможно, недалека от истины. По широко распространенной теории, кто-то пытался обуздать энергию вакуума, но потерял контроль над процессом.

— Или началась война.

— Ничуть не лучше. Скорее всего, мы никогда не узнаем, что именно произошло. Но вы понимаете, что мысли о Нове Скорпиона вызывают у нас кошмары, потому что наша цивилизация зависит от того же источника энергии.

— В мое время людей беспокоили лишь аварии ядерных реакторов!

— Хвала всевышнему, нас это больше не беспокоит. Но я хотел бы рассказать вам об открытии ЛМА-ноль более подробно, потому что оно стало поворотной точкой в истории человечества. Открытие ЛМА-один на Луне стало достаточным потрясением, но через пятьсот лет человечество ждал еще больший шок. И открытие было совершенно рядом, совсем близко от дома — во всех смыслах слова. В Африке.

8ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОЛДЮВАЙ

Доктор Стивен Дел Марко часто говорил себе, что Луи и Мэри Лики не узнали бы это место, хотя оно находилось в дюжине километров от того, где пять веков назад они обнаружили стоянку наших предков. Глобальное потепление и малый ледниковый период (который благодаря чудесам техники был действительно малым) преобразили пейзаж и полностью изменили флору и фауну. Дубы и сосны все еще боролись за выживание, пытаясь определить, какие из деревьев перенесут климатические изменения.

Трудно было допустить, что в две тысячи пятьсот тринадцатом году в Одцювае оставалось еще что-то, чего не нашли полные энтузиазма антропологи. Однако последние ливневые паводки, которые не должны повториться, изменили ландшафт и смыли несколько метров верхнего слоя почвы. Дел Марко воспользовался случаем и на самом пределе возможностей сканирования разглядел нечто невероятное.

Потребовалось больше года бережных раскопок, чтобы добраться до загадочного объекта и увидеть: реальность намного превосходит самые смелые предположения. Автоматические землеройные машины быстро убрали первые несколько метров почвы, потом к делу приступили традиционно выполняющие черную работу студенты старших курсов. Им помогали или мешали четыре конга, к помощи которых Дел Марко относился весьма скептически. Тем не менее студенты обожали генетически модифицированных горилл и относились к ним как к умственно отсталым, но горячо любимым детям. Ходили слухи, что их взаимоотношения не всегда были платоническими.

Последние несколько метров, естественно, были пройдены человеческими руками, вооруженными зубными щетками из мягкой щетины. Скоро работа была завершена. Говарду Картеру, увидевшему первый блеск золота в гробнице Тутанхамона, не могло и присниться подобное богатство. Дел Марко понял, что с этого момента основополагающие принципы и убеждения человечества безвозвратно меняются.

Монолит выглядел точной копией другого, обнаруженного на Луне пять веков назад. Даже выкопанный вокруг него котлован был того же размера. Подобно ЛМА-1, поверхность объекта абсолютно ничего не отражала, поглощая лучи испепеляющего африканского солнца и Люцифера с одинаковым безразличием.

Дел Марко, провожая в котлован группу своих коллег, куда входили главы самых знаменитых музеев, три выдающихся антрополога и хозяева двух империй средств массовой информации, невольно задумался о том, что эти люди вряд ли когда-либо сохраняли молчание в течение столь продолжительного времени. Но такое воздействие черный прямоугольник производил на всех посетителей, как только они постигали важность окружавших его артефактов.

Там был настоящий клад для археологов: грубо вырубленные кремневые орудия труда, множество аккуратно разложенных костей животных и людей. В течение веков и тысячелетий существа, у которых едва сформировался интеллект, приносили свои скромные дары чуду, находившемуся за гранью их понимания.

Дел Марко часто думал, что это чудо оставалось за гранью понимания и теперь. Тем не менее две вещи не вызывали у него сомнения, хотя он осознавал, что доказательства вряд ли будут когда-либо найдены.

Именно здесь — во времени и пространстве — зародился человеческий вид.

И этот монолит был самым первым из многочисленных богов.

9НЕБЕСНОЕ ЦАРСТВО

— Вчера вечером я слышал, как в спальне скреблась мышь, — почти серьезно пожаловался Пул. — Может быть, вы найдете мне кошку?

Доктор Уоллес была явно озадачена просьбой, но через несколько секунд рассмеялась.

— Скорее всего, вы слышали одного из микроуборщиков. Я изменю программирование, чтобы вас больше не беспокоили. Постарайтесь не наступить на него, если застанете за работой, иначе он позовет на помощь, и все товарищи сбегутся собирать его кусочки.

Так много нужно узнать, и так мало времени! «Нет, неправильно», — напомнил себе Пул. Благодаря достижениям медицины ему, вероятно, предстоит прожить еще век. Мысль об этом вызывала скорее опасение, чем радость.

По крайней мере, он уже мог без труда поддержать разговор почти на любую тему и научился произносить слова так, чтобы его понимали практически все, а не только Индра. Он был очень рад, что английский стал международным языком, хотя развивались и другие языки — например, французский, русский и китайский, особенно в его пекинском варианте.

— Индра, у меня возникла еще одна проблема, и вы — единственная, кто может мне помочь. Почему люди смущаются, когда я говорю «бог»?

Индра совсем не выглядела смущенной. Наоборот, она засмеялась.

— История достаточно запутанная. Жаль, мой старый приятель доктор Хан не может вам все объяснить. Сейчас он на Ганимеде — пытается исцелить последних оставшихся в живых истинно верующих. Когда все старые религии исчерпали себя — кстати, я должна как-нибудь рассказать вам о Папе Пие Двадцатом, одном из величайших людей в истории человечества, — мы все еще нуждались в термине, описывающем Первопричину или Создателя Вселенной, если, конечно, таковой существовал… В предложениях недостатка не было: Део, Тео, Юпитер, Брама… Мы пытались использовать эти имена, и некоторые в ходу до сих пор. Особенно то, что любил Эйнштейн, — Старик. Но особой популярностью пользуется имя Деус.

— Постараюсь запомнить, хотя все это кажется мне глуповатым.

— Привыкнете. Я научу вас более мягким бранным выражениям — на случай, если вам захочется выразить свои чувства…

— Вы сказали, что все старые религии исчерпали себя. Во что же верят люди в ваше время?

— Стараются не верить ни во что. Все мы либо деисты, либо теисты.

— Ничего не понял. Объясните, пожалуйста.

— В ваше время они были несколько другими, но вот новейшее определение: теисты считают, что не может существовать более одного бога, а деисты считают, что не может существовать менее одного бога.

— Боюсь, различие слишком тонкое. По крайней мере, для меня.

— Но не для всех. Вы будете поражены, узнав, какие горячие споры это рождает. Пять веков назад кто-то использовал то, что называется сюрреалистической математикой, чтобы доказать существование бесчисленного множества различий между деистами и теистами. Естественно, как и все дилетанты, занявшиеся вопросами бесконечности, он сошел с ума. Кстати, наиболее широко известны американские деисты: Вашингтон, Франклин, Джефферсон…

— Они жили несколько раньше меня — хотя вы будете удивлены тем, как много людей не знают этого.

— У меня есть хорошие новости. Джо — профессор Андерсон — наконец дал разрешение. Вы достаточно окрепли, чтобы переселиться отсюда на постоянное место жительства.

— Действительно, хорошие новости. Ко мне все хорошо относятся, но я хотел бы заботиться о себе сам.

— Вам понадобится новая одежда, и кто-то должен будет объяснить вам, как ее носить, а также помочь с сотней других каждодневных забот, которые отнимают слишком много времени. Поэтому мы позволили себе назначить вам личного помощника. Дэниел, войдите.

Дэниел оказался низкорослым смуглым мужчиной за тридцать. Он удивил Пула, когда не приветствовал его обычным способом — поднятой ладонью, что сопровождалось автоматическим обменом информацией. Как оказалось, у Дэниела не было идентификации. При необходимости он доставал небольшую пластиковую карточку, которая, очевидно, выполняла те же функции, что и смарт-карта в двадцать первом веке.

— Дэниел будет вашем гидом, а еще… Опять забыла название… Помню только, что оно рифмуется с «балетом». Он специально обучен для выполнения подобной работы. Уверена, вы будете довольны.

Пул не мог не оценить по достоинству заботу о себе, но почувствовал себя несколько неловко. Ничего себе, личный слуга! Ему не приходилось не то что иметь слуг, но даже встречаться с ними — в его время они уже принадлежали к редким и исчезающим видам. Он почувствовал себя героем английского романа начала двадцатого века.

— А пока Дэниел займется подготовкой вашего переезда, мы совершим небольшое путешествие наверх… на лунный уровень.

— Чудесно? А до него далеко?

— Нет, порядка двенадцати тысяч километров.

— Двенадцати тысяч? На это понадобится несколько часов!

Индру явно удивило его замечание, но через мгновение она улыбнулась.

— Значительно меньше. Конечно, у нас еще нет такого транспортера, как в «Звездном пути», но, насколько я знаю, работы над ним продолжаются! Поэтому есть два варианта — хотя я точно знаю, какой именно вы выберете… Мы можем подняться в наружном лифте и насладиться чудесным видом, либо во внутреннем, где перекусим и немного развлечемся.

— Не могу представить, что кто-то предпочтет остаться внутри.

— Вы будете удивлены, но у многих людей кружится голова, особенно у тех, кто поднимается с нижних уровней. Даже опытные скалолазы, утверждающие, что не боятся высоты, зеленеют, когда подъем измеряется в тысячах километров, а не метров.

— Я рискну, — с улыбкой произнес Пул. — Приходилось бывать и выше.

Пройдя через двойной воздушный шлюз в наружной стене башни (ему показалось или действительно возникло легкое чувство дезориентации?), они вошли в помещение, похожее на зрительный зал небольшого театра. Ряды по десять кресел каждый поднимались пятью ярусами, и все были обращены к одному из огромных окон, чей вид привел Пула в замешательство — он не мог не думать о воздухе, что под давлением в сотни тонн стремился вырваться наружу.

Пассажиры, которых собралось около дюжины и которых, кажется, никогда не посещали подобные мысли, вели себя совершенно спокойно. Все узнали его, улыбнулись, вежливо кивнули и отвернулись, чтобы продолжать наслаждаться великолепным видом.

— Добро пожаловать в Небесный салон, — произнес механический голос. — Подъем начнется через пять минут. Прохладительные напитки и туалетные комнаты на нижнем этаже.

Пул гадал, сколько времени займет путешествие.

«Нам предстоит преодолеть больше двадцати тысяч километров туда и обратно, — подумал он. — Не припоминаю, чтобы мне приходилось совершать подобные поездки на лифте».

Ожидая начала подъема, он упивался ошеломляющей панорамой, открывшейся в двух тысячах километров ниже. В Северном полушарии стояла зима, но климат существенно изменился — южнее Северного полярного круга Пул почти не увидел снега.

Над Европой не было облаков, и детали ландшафта поражали воображение. Пул постепенно узнавал великие города, названия которых уходили в глубь веков. Расстояния начали уменьшаться уже в его время, когда революционное развитие коммуникаций изменило облик планеты, и, очевидно, этот процесс продолжился. Пул увидел водные пространства там, где их не было раньше, — на севере Сахары, например, теперь находилось похожее на небольшое море озеро Саладин.

Зрелище настолько потрясло Пула, что он не замечал течения времени. Но вдруг он понял, что прошло гораздо больше пяти минут, а лифт оставался неподвижным. Возникла неисправность или они ждали опаздывающих пассажиров?

Потом он заметил нечто настолько удивительное, что сначала не поверил глазам. Панорама расширилась, словно он уже поднялся на несколько сотен километров! На его глазах в окне появлялись невидимые раньше части планеты.

Пул рассмеялся, когда понял, как просто все объясняется.

— Индра, вам почти удалось меня обмануть! Я решил, что это настоящая картинка, а не видео!

Индра посмотрела на него и насмешливо улыбнулась.

— Не торопитесь, Фрэнк. Мы начали движение около десяти минут назад. Сейчас наша скорость составляет порядка тысячи километров в час. Мне говорили, что перегрузка в таких лифтах может достигать ста g при максимальном ускорении, но при таком коротком подъеме она не приблизится и к десяти.

— Но это невозможно! На центрифуге я выдерживал максимальную шестикратную перегрузку, и, должен сказать, мне не очень-то нравилось весить полтонны. Я уверен, что мы оставались на месте с тех пор, как вошли в лифт.

Пул говорил громко и вдруг понял, что остальные пассажиры стараются не обращать на это внимания.

— Фрэнк, я не могу объяснить, как все действует. Знаю только, что это связано с инерционным полем. Иногда его называют полем САРП. Первая буква «С» означает «Сахаров», он был знаменитым русским ученым. Что значат другие буквы, я не знаю.

Пул постепенно разобрался в происходящем и не мог не почувствовать благоговейного изумления. Вот уж действительно — «чудеса техники».

— Некоторые мои друзья мечтали о «космическом приводе» — энергетическом поле, которое заменит ракеты и позволит перемещаться в пространстве, не ощущая ускорения. Многие считали их сумасшедшими, а они оказались правы! Однако мне все еще трудно в такое поверить, и мы, если я не ошибаюсь, начинаем терять вес.

— Да, мы начинаем приспосабливаться к лунным параметрам. Когда мы выйдем из лифта, у вас возникнет впечатление, будто мы находимся на Луне. Но ради всего святого, Фрэнк, забудьте о том, что вы — инженер. Просто наслаждайтесь видом.

Совет был хорош, но даже когда в поле зрения появились вся Африка и большая часть Азии, Пул продолжал думать об этом поразительном явлении. Ничего невероятного, на первый взгляд, не произошло — ведь он знал, что совершен ряд революционных открытий в области перемещения в пространстве. Но он не мог предугадать, как эти открытия будут практически применены в обычной, повседневной жизни если можно так сказать о небоскребе высотой в тридцать шесть тысяч километров.

Век ракет, вероятно, окончился несколько столетий назад. Все знания Пула о топливных системах и камерах сгорания, ионных двигателях и термоядерных реакторах давно устарели. Конечно, это не имело никакого значения, но теперь он понял, какую грусть чувствовал капитан парусника, когда паруса уступили место пару.

Настроение резко изменилось, и Пул не сдержал улыбки, когда механический голос объявил: «Прибытие через две минуты. При выходе не забывайте личные вещи».

Как часто он слышал подобные объявления в самолетах! Он взглянул на часы и с удивлением понял, что подъем занял неполные тридцать минут. Это означало, что средняя скорость составляла не меньше двадцати тысяч километров в час, а по ощущениям они словно не двигались с места. Еще более странно другое — если в течение последних десяти минут скорость снижалась так быстро, то по всем законам физики сейчас они должны были стоять на крыше головами в сторону Земли!

Двери бесшумно открылись, Пул вышел из лифта, и на мгновение у него снова возникло чувство потери ориентации, как и при входе в салон. Но теперь он понимал, что происходит, — он вступил в область, где инерционное поле накладывается на гравитационное, на этой высоте равное полю притяжения Луны.

Вид отдалившейся Земли был, конечно, грандиозным даже для астронавта, хотя ничего удивительного в нем не было. Но кто способен представить гигантский зал, занимавший, очевидно, все поперечное сечение башни, — такой, чторас-стояние до дальней стены составляло не меньше пяти километров? Возможно, на Луне или Марсе существовали и более объемные помещения, но это, несомненно, было самым большим в открытом космосе.

Пул и Индра остановились на смотровой площадке, выступавшей на пятьдесят метров из наружной стены, и смотрели на постоянно меняющийся поразительный вид. Очевидно, здесь попытались воспроизвести все многообразие сухопутных биомов. Внизу росли стройные деревья. Пул сначала не узнал их, но потом понял, что это дубы, адаптировавшиеся к одной шестой нормального притяжения.

«Интересно, как здесь будут выглядеть пальмы? — подумал он, — Вероятно, как гигантский тростник…»

Чуть дальше он увидел небольшое озеро. В него впадала река, которая петляла по травянистой равнине и исчезала внутри чего-то, что выглядело как гигантское одинокое дерево баньян. Откуда текла вода? Пул вдруг понял, что слышит какой-то далекий грохот. Он повернулся и увидел миниатюрную Ниагару. Над водопадом в облаке брызг сияла радуга.

Он был готов наслаждаться зрелищем в течение многих часов, не переставая удивляться сложной и превосходно выполненной имитации оставшейся далеко внизу планеты. Возможно, в ходе постепенного освоения новых чуждых миров человечество испытывало потребность вспоминать о своих истоках. И в прежнее время в каждом городе были парки, обычно чахлые, напоминавшие о живой природе. Вероятно, это чудо тоже было своего рода парком грандиозного масштаба. Центральный парк — Африканская башня!

— Давайте спустимся, — предложила Индра. — Нам нужно много увидеть, а бывать здесь приходиться гораздо реже, чем хотелось бы.

Прогулка при столь небольшой силе тяжести не требовала никаких усилий. Иногда они пользовались миниатюрной монорельсовой дорогой, а один раз остановились перекусить в кафе, искусно спрятанном в стволе красного дерева высотой около четверти километра.

Людей почти не было, их спутники давно разошлись, словно эта чудесная страна принадлежала им двоим. Все содержалось в идеальном порядке — вероятно, целой армией роботов. Пул вспомнил, как маленьким мальчиком гулял по Диснейленду. Но здесь было гораздо лучше — никакой толпы и мало что напоминало о людях и их деятельности.

Они наслаждались коллекцией орхидей (в том числе огромного размера), и тут Пул испытал величайшее в своей жизни потрясение. Они проходили мимо типичного сарайчика садовника, когда дверь открылась и появился сам садовник.

Пул всегда гордился умением владеть собой — он и представить себе не мог, что взрослый человек вроде него способен громко закричать от страха. Но, как и другие дети своего поколения, он видел все серии «Парка юрского периода» и не мог не узнать ящера, встретившись с ним лицом к лицу.

— Прошу меня простить, — произнесла с искренней тревогой в голосе Индра, — Я забыла вас предупредить.

Напряженные до предела нервы Пула вернулись в нормальное состояние. Конечно, в этом организованном мире ничто не угрожало ему. И тем не менее…

Динозавр ответил на его взгляд без малейшего интереса, попятился в сарайчик, потом вышел оттуда с граблями и садовыми ножницами и положил ножницы в висевшую на шее сумку. Затем, не оборачиваясь, он двинулся вперед птичьей походкой и скоро скрылся в зарослях десятиметровых подсолнухов.

— Я должна все объяснить, — сказала Индра тоном раскаяния. — Мы предпочитаем использовать биологические организмы, а не роботов. Полагаю, можно расценить такой подход как «углеродный шовинизм». Очень немногие животные обладают ловкостью рук, схожей с человеческой, и мы стараемся использовать все подобные виды. Кстати, в связи с этим возникла загадка, которую никто до сих пор не смог разгадать. Может показаться, что для подобных целей более подойдут развитые травоядные животные, вроде шимпанзе и горилл, но это неверно — у них не хватает терпения. А плотоядные животные, подобные только что увиденному нами, оказались идеальными и хорошо обучаемыми работниками. Более того — и в этом заключается еще один парадокс: в результате модификации они становятся послушными и добродушными. Конечно, потребовался почти тысячелетний период генной инженерии. Но не следует забывать, что первобытный человек методом проб и ошибок сделал с диким волком! — Индра засмеялась и продолжила: — Фрэнк, в это трудно поверить, но из них получаются хорошие няньки — дети их просто обожают! У нас есть почти пятисотлетняя шутка: «Вы готовы доверить своих детей динозавру? — Зачем, чтобы они его обидели?»

Пул тоже засмеялся, отчасти от стыда за свой испуг. Чтобы сменить тему разговора, он задал Индре вопрос, который по-прежнему беспокоил его:

— Все это просто чудесно, но к чему такие хлопоты, если любой обитатель башни может спуститься на настоящую Землю?

Индра задумчиво посмотрела на него, словно подбирая слова для ответа.

— Не совсем так. Для человека, привыкшего жить в условиях вдвое меньшей силы тяжести, посещение Земли даже в кресле на воздушной подушке связано с определенными неудобствами и опасностью для жизни.

— Я не отношусь к их числу! Я родился и вырос при нормальной силе тяжести и на борту «Дискавери» никогда не пренебрегал физическими упражнениями.

— Вам следует обсудить все с профессором Андерсоном. Возможно, мне не следует вам этого говорить, но возник горячий спор по поводу установки ваших биологических часов. Очевидно, они не останавливались полностью, и ваш возраст оценивается от пятидесяти до семидесяти лет. Вы успешно выздоравливаете, но не можете рассчитывать на полное восстановление сил после тысячи лет в космосе.

«Теперь понятно, — мрачно подумал Пул. — Этим объясняются и уклончивые ответы Андерсона, и проверки мышечных реакций. Я вернулся с Юпитера, приблизился к Земле на две тысячи километров, могу посещать ее сколь угодно часто в виртуальной реальности, но мне уже не шагать самому по поверхности родной планеты. Не знаю, как я смогу с этим жить…»

10ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ИКАРА

Его уныние прошло быстро — слишком многое предстояло сделать и увидеть. На это не хватило бы и тысячи жизней, и необходимо было выбрать главное из великого множества занятий, которые предлагал новый век. Пул пытался, не всегда удачно, сконцентрировать внимание на самом важном, особенно на образовании.

Нейроколпак и прилагаемый к нему проигрыватель размером с книгу (его, разумеется, называли нейроящиком) помогали в этом неоценимо. Скоро Пул собрал своего рода коллекцию пластинок с «мгновенными знаниями», объем которых соответствовал высшему образованию. Он вставлял одну из пластинок в нейроящик, устанавливал скорость и интенсивность, соответствующие его подготовке. Возникала яркая вспышка, а за ней следовала потеря сознания примерно на час. Когда он приходил в себя, он чувствовал себя так, словно в его голове открылась новая область. Он понимал, что она всегда находилась там, просто он не пытался ее найти. Пул ощущал себя владельцем библиотеки, вдруг обнаружившим полки с книгами, о существовании которых даже не подозревал.

Как правило, он сам распоряжался собственным временем. Из чувства долга или благодарности он откликался на просьбы ученых, историков, писателей и художников. Последние работали с совершенно непонятными для Пула средствами изображения. Кроме того, он получал бесчисленные приглашения от других обитателей башни и чаще всего отклонял их.

Труднее всего было отказаться от приглашений, присланных с распростершейся далеко внизу прекрасной планеты.

— Конечно, — сказал профессор Андерсон, — вы останетесь в живых, если спуститесь на Землю с соответствующей системой жизнеобеспечения. Но пребывание там вряд ли доставит вам удовольствие. Кроме того, оно может ослабить вашу нервно-мышечную систему, которая и так не восстановилась полностью после тысячелетнего сна.

Индра Уоллес тоже старалась оградить его от незваных гостей и советовала, на какие приглашения следует ответить согласием, а какие вежливо отклонить. Сам он не смог бы разобраться в сложнейшей общественно-политической структуре нового общества, впрочем скоро понял: хотя классовые различия давно исчезли, но есть несколько тысяч суперграждан. Джордж Оруэлл прав: некоторые всегда будут более равными, чем другие.

Иногда благодаря приобретенному в двадцать первом веке жизненному опыту у него возникал вопрос: кто оплачивает все это гостеприимство, не настанет ли день, когда ему предложат некий эквивалент счета с гигантской суммой за проживание в отеле? Но Индра быстро успокоила его, сказав, что он является бесценным и уникальным музейным экспонатом и ему не надо беспокоиться о столь незначительных проблемах. Ему предоставят все, что он пожелает, в разумных пределах, конечно. Пул часто задумывался о том, кто устанавливает эти пределы, но не предполагал, что настанет день, когда он попытается их определить.

Самые важные события в жизни происходят случайно, и Пул в этом отношении не был исключением. Как-то раз он взглянул на настенный дисплей, работавший в режиме поиска, и его внимание привлекло удивительное зрелище.

— Остановить поиск! Прибавить звук! — закричал он излишне громко.

Музыка показалась знакомой, но лишь через несколько минут Пул понял, что именно слышит и видит. В этом ему помогло возникшее на экране изображение грациозно парящих людей. Чайковский, несомненно, тоже был бы поражен, когда бы увидел, что его «Лебединое озеро» исполняют летающие танцоры…

Пул несколько минут завороженно наблюдал за представлением, пока не убедился, что все происходит в действительности, что это не искусная компьютерная имитация — ведь даже в его время не всегда можно было верить собственным глазам. Он предположил, что балет исполняли в зале с пониженной гравитацией; судя по декорациям, в очень большом зале. Возможно, для этого использовалась сама Африканская башня.

Пул решил попробовать. Он так и не простил Агентство по астронавтике за то, что оно лишило его самой большой радости в жизни — участия в групповом затяжном парашютном прыжке. Впрочем, он понимал, что Агентство не хотело рисковать человеком, в которого вложено так много средств. Врачи не забыли несчастный случай на чемпионате по дельтапланеризму, хотя тогда молодые кости Пула срослись быстро и без последствий.

«Ладно, — подумал он, — сейчас меня никто не остановит… За исключением, пожалуй, профессора Андерсона».

Но врач, к немалому облегчению Пула, сказал, что считает идею великолепной. Он сообщил, что в каждой башне есть специальное помещение для полетов, называемое «птичником», с силой гравитации всего в одну десятую g.

За несколько дней были произведены необходимые замеры и изготовлены крылья, пусть и не такие элегантные, как у исполнителей «Лебединого озера». Вместо перьев использовалась гибкая мембрана, и Пул понял, взявшись за рукояти под опорными ребрами, что больше похож на летучую мышь, чем на птицу. Его вопль: «Посторонись, Дракула!» — не произвел никакого впечатления на инструктора. Вероятно, тот не имел ни малейшего представления о вампирах.

На первых занятиях движения Пула ограничивала легкая подвесная система. Он не мог никуда лететь, а вынужден был изучать основные приемы и, что самое главное, овладевать управлением и сохранением равновесия. Это было не так просто.

Пулу казалось, что он выглядит смешным в подвесной системе — разве можно разбиться при силе притяжения в одну десятую g? — и он радовался, что ему хватило нескольких занятий. Очевидно, помогла подготовка астронавта. Как сказал инструктор, Пул был самым способным учеником. Впрочем, он наверняка говорил такое каждому ученику.

Выполнив дюжину пробных полетов в камере около сорока метров в поперечнике с множеством различных препятствий, столкновений с которыми он легко избежал, Пул получил разрешение на первый самостоятельный полет и почувствовал себя девятнадцатилетним юношей, готовым впервые взлететь на старенькой «сессне» аэроклуба Флагстаффа.

Скучное название «птичник» не подготовило его к тому, что он увидел. Помещение оказалось не меньше по размеру, чем парк на уровне лунного тяготения; вероятно, так оно и было, поскольку «птичник» занимал целый этаж постепенно сужавшейся к вершине башни. Круглая пропасть в полкилометра глубиной и четыре километра шириной выглядела действительно огромной, взгляд терялся в ней. Стены были гладкими и бледно-голубыми, что помогало создать впечатление бесконечного пространства.

Пул не поверил в хвастливое заявление инструктора, что можно выбрать любой пейзаж, и уже собирался высказать, по его мнению, невыполнимое желание. Во время первого полета на головокружительной пятидесятиметровой высоте он не увидел ничего привлекающего внимания. Конечно, в случае падения с высоты пяти метров при десятикратной, по сравнению с местной, силе тяготения можно свернуть себе шею, но здесь маловероятно даже получить легкие ушибы, потому что пол заменяла сеть упругих тросов. Вся камера представляла собой гигантский батут, и Пул подумал, что здесь можно неплохо повеселиться и без крыльев.

Пул поднялся в воздух несколькими уверенными взмахами крыльев. Почти мгновенно он взмыл на сотню метров и продолжил подъем.

— Не так быстро! — крикнул инструктор. — Я за тобой не успеваю!

Пул выровнял полет и попытался сделать замедленную бочку. Он чувствовал легкость мысли и легкость тела (меньше десяти килограммов!), и ему казалось, что в воздухе повысилось содержание кислорода.

Ощущение было чудесным и более приятным, чем в невесомости, так как требовало определенных физических усилий, подобно подводному плаванию. Пул пожалел, что здесь не хватает птиц, которые соответствовали бы разноцветным рыбкам, часто сопровождавшим его в исследованиях тропических рифов.

Инструктор обучил его фигурам: бочка, мертвая петля, пике, планирование… Наконец он сказал: «Больше я ничему не могу тебя научить. Давай просто наслаждаться видом».

На мгновение Пул едва не потерял контроль, потому что вдруг оказался у заснеженных вершин, пролетев по узкому ущелью буквально в нескольких метрах от неприятно зазубренных скал.

Конечно, скалы не были реальными, они были иллюзорны, как облака, и Пул при желании прошел бы сквозь них. Но он увернулся, заметил на одном из уступов орлиное гнездо с двумя яйцами, до которых мог бы дотронуться, если бы подобрался ближе, и полетел в открытое пространство.

Горы исчезли, вдруг опустилась ночь. Зажглись звезды — не жалкие несколько тысяч, как на убогом земном небе, а бесчисленное множество. Стали видны и спиральные завихрения галактик, и кипящие плотные массы шаровых звездных скоплений.

Это тоже не могло быть реальностью, даже если бы Пул по волшебству перенесся в другой мир. Галактики исчезали прямо на глазах, одни звезды тускнели, другие взрывались, третьи рождались в затянутых огненным туманом звездных яслях. Каждая секунда равнялась миллионам лет…

Ошеломляющее зрелище исчезло так же быстро, как появилось. Пул снова парил в пустом небе голубого цилиндра «птичника», и рядом был лишь инструктор.

— Думаю, для первого дня достаточно, — сказал инструктор, зависнув в нескольких метрах от Пула. — Какой пейзаж ты хотел бы увидеть в следующий раз?

Пул не стал долго думать. Улыбнувшись, он ответил на вопрос.

11…И ПОЯВИЛИСЬ ДРАКОНЫ

Он не мог поверить, что такое возможно даже при нынешнем развитии науки и техники. Сколько нужно терабайт, петабайт — есть ли большая единица измерения? — информации, накопленной за века, и на каком носителе она собрана? Лучше не думать об этом и следовать совету Индры: «Забудь о том, что ты инженер, и наслаждайся».

И он действительно наслаждался, хотя наслаждение смешивалось с почти безграничной грустью. Потому что он летел — или ему казалось, что он летит, — на высоте двух километров над незабываемой местностью, где прошла его юность. Конечно, перспектива искажалась, потому что высота «птичника» составляла всего полкилометра, но иллюзия была полной.

Пул облетел Метеоритный кратер, вспоминая, как карабкался по его крутым склонам в начале подготовки к космическому полету. Невероятно — почему люди сомневались в его происхождении и правильности названия? Тем не менее в конце двадцатого века выдающиеся геологи заявляли о вулканическом происхождении кратера, и только с наступлением космического века неохотно признали, что все планеты подвергаются непрерывной бомбардировке из космоса.

Пул был уверен в том, что он летит со скоростью около двадцати, а не двухсот километров в час, но до Флагстаффа ему удалось добраться меньше чем за пятнадцать минут. Он увидел белоснежные сверкающие купола обсерватории Лоуэлла, которую так часто посещал в детстве и чьи дружелюбные сотрудники, несомненно, повлияли на его выбор профессии. Иногда он задумывался, чем бы стал заниматься, если бы вырос не в Аризоне, около того места, где родились марсианские фантазии, имевшие решающее значение для его жизни. Возможно, виновато воображение, но Пулу показалось, что он видит уникальное надгробие Лоуэлла рядом с огромным телескопом, о котором Фрэнк грезил в детстве.

В каком году зафиксировано это изображение? Скорее всего, его сделали спутники-шпионы в начале двадцать первого столетия. Наверное, это произошло в то время или чуть позже, потому что город был точно таким, каким Пул его помнил. Возможно, он увидит себя самого, если опустится немного ниже…

Но он знал, что эта мысль абсурдна. Он уже понял, что не может приблизиться. Стоило ему попытаться подлететь ближе, как изображение распадалось на составные элементы. Лучше держаться на расстоянии и любоваться прекрасной иллюзией.

А там — просто невероятно! — был небольшой парк, где он играл со школьными друзьями. Отцы города вечно спорили о средствах на его содержание, потому что водоснабжение становилось все более и более сложным. Значит, парк сохранился до нынешнего времени, каким бы оно ни было.

Еще одно воспоминание едва не заставило Пула прослезиться. По этим узким дорожкам он гулял со своим любимым родезийским риджбеком, когда возвращался домой из Хьюстона или с Луны. Он заставлял пса приносить брошенные палочки — так с незапамятных времен играли человек и собака.

Пул надеялся, что Рикки встретит его, когда он вернется с Юпитера, и попросил своего младшего брата Мартина позаботиться о псе. Он едва не потерял контроль и снизился на несколько метров, прежде чем восстановил равновесие, в который раз напомнив себе горькую правду — и Мартин, и Рикки превратились в прах много веков назад.

Когда Пул полностью пришел в себя, то заметил на горизонте темную ленту Большого Каньона. Он раздумывал, стоит ли лететь туда — он уже немного устал, — и вдруг заметил, что не один в небе. Что-то приближалось, и это «что-то» определенно не походило на человека с крыльями. В такой ситуации трудно определить расстояние, но то, что летело по направлению к Пулу, явно было больше человека.

«Ладно, — подумал Фрэнк. — Я не слишком удивлен встрече с птеродактилем, я ожидал увидеть нечто подобное. Надеюсь, он настроен дружелюбно, а если нет — надеюсь, он не сможет меня догнать… О нет!»

Он почти угадал — это птеродактиль, по крайней мере на восемь из десяти. Тяжело взмахивая кожистыми крыльями, к нему подлетал сказочный дракон. Картину логически завершала сидевшая на драконьей спине прекрасная дама.

Во всяком случае, Пулу она показалась прекрасной. Традиционный образ несколько нарушала незначительная деталь — большую часть лица дамы закрывали огромные летные очки, которые, казалось, перенеслись сюда прямо из открытой кабины биплана времен Первой мировой войны.

Пул завис в воздухе, подобно плывущему стоя человеку. Чудовище приблизилось настолько, что стало слышно, как оно хлопает огромными крыльями. Даже когда до дракона оставалось не больше двадцати метров, Пул не мог точно определить, было это существо машиной или биоконструкцией. Скорее всего, и тем и другим.

Но в следующее мгновение он забыл о драконе, потому что наездница сняла очки.

Один из философов заметил (наверное, зевнув): самое неприятное в штампах — то, что они до тоски верны.

Однако «любовь с первого взгляда» не способна навеять тоску.

Дэниел не мог предоставить никакой информации, да иного Пул и не ожидал. Его вездесущий сопровождающий — классическим слугой его нельзя назвать даже с натяжкой — выполнял столь ограниченные функции, что иногда казался Пулу умственно неполноценным, хотя это было маловероятно. Он разбирался в работе бытовых приборов, быстро и качественно выполнял простые поручения и хорошо ориентировался в башне. Но не более того. С ним невозможно было поддерживать разговор, и на любые вежливые расспросы о семье он отвечал непонимающим взглядом. Иногда Пулу казалось, что его слуга — тоже биоробот.

Индра мгновенно ответила на его вопрос.

— А, ты встретил Леди Дракон!

— Вы так ее называете? А ты можешь назвать настоящее имя? Сообщить ее идентификацию? Мы не успели коснуться ладонями.

— Конечно, нет проблем.

— Где ты узнала это выражение?

Индра выглядела смущенной, что было ей не свойственно.

— Понятия не имею, в какой-то старой книге или в кино. Это хорошая фигура речи?

— Нет, если ты старше пятнадцати.

— Постараюсь запомнить. А теперь расскажи, что именно произошло, иначе я буду ревновать.

Они настолько подружились, что перешли на «ты» и могли говорить на любую тему прямо и откровенно. Они со смехом обсуждали даже отсутствие романтического интереса друг к другу. Правда, Индра как-то раз заметила: «Полагаю, если бы мы оказались на необитаемом астероиде без надежды на спасение, мы бы поладили».

— Сначала скажи, кто она такая?

— Аврора Макаули. Она, кроме всего прочего, президент Общества креативных анахронизмов. Если дракон произвел на тебя такое впечатление, что ты скажешь, увидев другие ее… творения. Например, Моби Дика или целый зоопарк динозавров, создать которых не смогла даже сама природа.

«Твоими устами мед пить, — подумал Пул. — Я — величайший анахронизм на планете Земля».

12РАЗОЧАРОВАНИЕ

До сего момента он не вспоминал о разговоре с психологом Агентства по астронавтике:

— Вы проведете вне Земли как минимум три года. Если хотите, я могу установить безвредный имплантат, понижающий половое влечение, который будет действовать в течение всей экспедиции. Уверяю, вы наверстаете упущенное, когда вернетесь домой.

— Нет, спасибо, — сказал Пул, едва сдерживая смех — Думаю, я сам справлюсь.

Тем не менее через три или четыре недели у него, как и у Дэйва Боумена, возникли некоторые подозрения.

— Я тоже заметил, — сказал Дэйв, — Готов поспорить, проклятые доктора напихали чего-нибудь в нашу еду.

Что бы ни напихали в еду доктора (если они на самом деле это сделали), у снадобья явно истек срок годности. До сего момента Пул был слишком занят, чтобы вступать с кем-либо в романтические отношения, и вежливо отклонял заманчивые предложения многих молодых (и не слишком молодых) дам. Он не знал, что именно их привлекает, его внешность или его известность. Возможно, всего лишь любопытство — его вызывал человек, который, насколько им было известно, мог оказаться их предком в двадцатом или тридцатом поколении.

К немалому восторгу Пула, идентификатор госпожи Макаули передал информацию, что в данный момент у леди нет любовника. Фрэнк решил не терять времени даром и немедленно связаться с ней. Через двадцать четыре часа он уже сидел на спине дракона, нежно обнимая даму за талию. Он уже успел понять, зачем нужны очки: робот-дракон мог развивать крейсерскую скорость до ста километров в час. Пул сомневался, что настоящие драконы были способны на такое.

Он не удивился, что вокруг них развернулся сказочный пейзаж. Али-Баба сердито погрозил им кулаком и прокричал: «Куда претесь!» — когда они пролетали мимо его ковра-самолета. Впрочем, это было далеко от Багдада, потому что сказочные шпили, над которыми они кружили, могли принадлежать только Оксфорду.

Аврора, указав вниз, подтвердила его догадку.

— Это пивная — постоялый двор, где Льюис и Толкин встречались со своими друзьями-«инклингами». А теперь посмотри на реку. Видишь показавшуюся из-под моста лодку? А двух девочек и священника в ней?

— Да, — ответил он, пытаясь перекричать хлопки огромных крыльев дракона, — Полагаю, одна из них — Алиса.

Аврора повернулась и улыбнулась ему. Она явно была довольна ответом.

— Правильно. Она — точная копия, созданная на основании фотографий, сделанных преподобным. Я боялась, что ты этого не знаешь. Слишком многие люди перестали читать уже в твое время.

Пул был доволен собой.

«Полагаю, я прошел еще одно испытание, — самодовольно подумал он, — Первым был полет на драконе. Интересно, что еще меня ждет? Схватка на мечах?»

Но других испытаний не последовало. Был лишь извечный вопрос: «У тебя или у меня?» На него пришлось отвечать Пулу.

На следующее утро, потрясенный и униженный, он обратился за помощью к профессору Андерсону.

— Все шло как нельзя лучше, — пролепетал он, — и вдруг она впала в истерику и оттолкнула меня. Я испугался, что причинил ей боль… Потом она приказала включить свет и вскочила с кровати. Я смотрел на нее, как дурак… — Он невесело засмеялся. — На нее стоило посмотреть.

— Не сомневаюсь. Продолжайте.

— Через несколько минут она успокоилась и сказала то, чего я никогда не забуду.

Андерсон терпеливо ждал, пока Пул успокоится.

— Она сказал: «Мне очень жаль, Фрэнк. Я думала, мы хорошо проведем время, но я не знала, что ты… изуродован».

Профессор выглядел озадаченным, но через мгновение все понял.

— О, я все понимаю. Мне тоже очень жаль, Фрэнк. Может быть, мне следовало вас предупредить. За тридцатилетнюю практику я видел не более полудюжины таких случаев, причем операции производились по медицинским показаниям, что к вам явно не относится… Обрезание крайней плоти имело оправдание в древности и даже в ваше время для профилактики некоторых неприятных, а иногда смертельных заболеваний в отсталых странах с неразвитой санитарией. Но сейчас этому нет оправдания, зато есть много аргументов против, в чем вы сами могли убедиться!.. Осмотрев вас в первый раз, я проверил архивы и обнаружил: в середине двадцать первого столетия против Американской медицинской ассоциации было подано столько судебных исков за злоупотребления, что подобные операции запретили. Я получил большое удовольствие, читая протоколы заседаний врачей того времени.

— Не сомневаюсь, — мрачно заметил Пул.

— В некоторых странах операции делали еще лет сто, пока какой-то неизвестный гений не придумал лозунг, прошу прощения за вульгарность: «Нас создал Бог, и обрезание — богохульство». На этом все закончилось. В любом случае, вы не войдете в историю медицины. Если хотите, я легко установлю трансплантат.

— Думаю, это не поможет. Боюсь, я каждый раз буду смеяться.

— Правильно, не стоит унывать. Да вы уже повеселели.

К немалому своему удивлению, Пул понял, что прогноз Андерсона оказался верным. Он уже смеялся.

— В чем дело, Фрэнк?

— «Общество креативных анахронизмов»… Я думал, благодаря ему у меня будет больше шансов, а оказалось, что я — один из тех анахронизмов, к которым она питает отвращение.

13ЧУЖАК В ЧУЖОМ ВРЕМЕНИ

Индра отнеслась к нему менее сочувственно, чем он надеялся. Может быть, в их отношениях имела место некоторая ревность. Но еще важнее — обсуждение того, что они насмешливо назвали «крахом дракона», закончилось их первым настоящим спором.

Все началось вполне невинно, с замечания Индры:

— Люди часто меня спрашивают, почему я посвятила свою жизнь изучению этого ужасного периода истории. Мне обычно нечего ответить, кроме того, что в истории бывали периоды и хуже.

— Тогда почему тебя так заинтересовало мое время?

— Потому что это время перехода от варварства к цивилизации.

— Спасибо. Можешь называть меня Конаном.

— Конаном?.. Я знаю только одного Конана — создателя Шерлока Холмса.

— Понятно. Прости, что перебил. Конечно, мы, жители так называемых развитых стран, считали себя цивилизованными. По крайней мере, войны перестали считаться нормальным решением проблем, и Организация Объединенных Наций прилагала максимум усилий для того, чтобы остановить уже развязанные вооруженные конфликты.

— Не всегда успешно. Я дала бы три балла по десятибалльной шкале. Но нам кажется невероятным, что жившие в начале двадцать первого века люди считали приемлемым поведение, которое мы назвали бы отвратительным. И верили в самую ошеломимую…

— Ошеломительную.

— …чепуху, какую любой рационально мыслящий человек отверг бы без рассмотрения.

— Примеры, пожалуйста.

— Ладно. Твоя довольно тривиальная неудача заставила меня заняться исследованиями, и результаты ввергли меня в ужас. Ты знаешь, что в некоторых странах каждый год тысячи маленьких девочек оказывались изувеченными ради сохранения девственности? Многие из них умирали, но власти смотрели на это сквозь пальцы.

— Согласен, это ужасно, но чем могло помочь мое правительство?

— Многим — при желании, конечно. Но это нанесло бы оскорбление людям, продававшим нефть и покупавшим оружие, в том числе противопехотные мины — они убивали и калечили тысячи ни в чем не повинных людей.

— Ты не понимаешь, Индра. Очень часто у нас не было выбора, мы не могли преобразовать весь мир. Разве не сказал один умный человек, что политика — это искусство возможного?

— Согласна, и именно поэтому ею занимаются второсортные умы. Гении предпочитают бросать вызов невозможному.

— Знаешь, я рад, что у вас достаточно гениев и вы все делаете правильно.

— Я слышу в твоем тоне сарказм или мне кажется? Благодаря компьютерам мы можем проводить политические эксперименты в киберпространстве, прежде чем внедрять их в реальную жизнь. Ленину не повезло — он родился на сто лет раньше срока. Русский коммунизм имел бы право на существование — по крайней мере, временно, — если бы в то время существовали микрочипы. И если бы удалось избежать появления Сталина.

Пул не переставал удивляться глубине знаний Индры, а также ее неосведомленности в тех вопросах, ответы на которые он считал само собой разумеющимися. У него же была противоположная проблема. Он не смог бы чувствовать себя своим в этом времени, даже если бы прожил уверенно обещанные ему сто лет. В любом разговоре вечно будут возникать комментарии, которые он не способен понять, шутки, которые никогда не станут для него смешными. Что еще хуже, он обречен балансировать на грани ложного шага, грозящего катастрофой в общении и способного поставить в трудное положение даже самых лучших друзей…

Однажды он обедал (к счастью, в своей собственной квартире) с Индрой и профессором Андерсоном. Пища, приготовленная автоматическим поваром, всегда была приемлемой для удовлетворения его физиологических потребностей. Но блюда казались пресными и могли ввергнуть в отчаяние гурмана из двадцать первого века.

Однако в тот раз вдруг появилось исключительно вкусное кушанье, которое вызвало в памяти яркие воспоминания об охоте на оленей и о жареном мясе времен юности Пула. Аромат и структура сегодняшней еды были необычными, поэтому Фрэнк задал очевидный вопрос.

Андерсон лишь улыбнулся, а Индра в первую секунду выглядела так, словно ее вот-вот стошнит. Потом она успокоилась и сказала:

— Расскажи ему… только после обеда.

«Что я сделал не так?» — спросил себя Пул.

Через полчаса, когда Индра многозначительно удалилась в противоположный конец комнаты, чтобы просмотреть видеозаписи, Пулу пришлось углубить свои знания о третьем тысячелетии.

— Употребление мертвечины в пищу уже в ваши дни выходило из моды, — пояснил Андерсон. — Выращивать животных для того, чтобы их съесть, стало экономически невозможным. Я не знаю, сколько именно акров земли нужно для содержания одной коровы, но как минимум десять человек могут питаться растениями, выращенными на этой площади. Может быть, даже сто, если использовать гидропонные методы. Но конец этим отвратительным технологиям положила не экономика, а болезнь. Сначала она поразила крупный рогатый скот, затем распространилась на других домашних животных. Насколько я знаю, болезнь была вирусной, поражала мозг и вызывала мучительную смерть. Лекарство в конце концов нашли, но уже невозможно было повернуть время вспять. Кроме того, синтетическая пища значительно дешевле и ей можно придать любой запах и вкус.

У Пула, когда он вспомнил, как несколько недель поедал питательную, но невкусную пищу, возникли некоторые сомнения относительно последнего утверждения. Если все так просто, почему ему до сих пор снится жареная грудинка или бифштекс?

Другие мечты вызывали еще большие опасения, и он полагал, что ему скоро придется обратиться за медицинской помощью к Андерсону. Все старались помочь ему, но непривычность и сложность нового мира начинали влиять на его психическое состояние. Во сне Пул часто возвращался в прежнюю жизнь, словно бессознательно пытался совершить побег из настоящей. Когда он просыпался, чувствовал себя еще хуже.

Он жалел о том, что посетил Американскую башню. Он хотел увидеть в реальности, а не виртуально, места, где прошла его юность. Когда не мешали облака, он мог при помощи оптических приборов различить фигурки людей на улицах, которые так хорошо помнил…

В глубинах его сознания остались воспоминания о том, что там жили его самые родные люди и животные. Мать, отец (пока тот не ушел к другой женщине), милые дядя Джордж и тетя Лил, брат Мартин и, не в последнюю очередь, любимые собаки — от теплых щенков, с которыми он играл в раннем детстве, до Рикки.

Но самым главным были воспоминания о Хелене и ее неразгаданная тайна…

Все началось с легкой интрижки в самом начале подготовки к космическому полету. Постепенно их отношения становились серьезными. Перед отлетом Пула к Юпитеру они решили, что после его возвращения будут жить вместе.

Хелена сказала, что хочет иметь от него ребенка, если он не вернется. Он до сих пор помнил, как серьезно и одновременно весело они старались, чтобы ребенок появился на свет…

Теперь, через тысячу лет, несмотря на все приложенные усилия, он не мог узнать, сдержала ли Хелена свое обещание. В официальных записях истории развития человечества, как и в его памяти, существовали пробелы. Самый большой пробел появился в две тысячи триста четвертом году. Тогда разрушительный электромагнитный импульс, вызванный падением астероида, стер несколько процентов записей всемирного информационного банка. Не помогли системы обеспечения резерва и безопасности. Пул часто задумывался о том, были ли данные о его детях среди тех безвозвратно утраченных эксабайтов. Его потомки в тридцатом поколении могли в данный момент ходить по земле, а он ничего не знал о них.

Его настроение немного улучшилось, когда он убедился, что некоторые современные дамы, в отличие от Авроры, не считали его порченным. Напротив, внесенное в его тело изменение, казалось, возбуждало их и столь странная реакция не позволяла Пулу установить более близкие отношения. Впрочем, он к этому и не стремился. Просто его организм нуждался в этих полезных и бессмысленных упражнениях.

Бессмысленных, вот в чем главная беда. У него не было цели в жизни. К тому же давил груз воспоминаний. Перефразируя название прочитанной в юности книги, он называл себя «чужаком в чужом времени».

Порой, когда Пул смотрел вниз на прекрасную планету, по которой, если верить врачам, ему уже никогда не придется ходить, в его голову являлись мысли об уходе обратно в безвоздушное пространство. Такое иногда случалось, несмотря на сложность проникновения через воздушные шлюзы без включения аварийной сигнализации: раз в несколько лет какой-нибудь решительный самоубийца пролетал метеором в атмосфере Земли.

Может быть, так бы и вышло, если бы избавление не пришло с совершенно неожиданной стороны.

— Рад снова видеть вас, коммандер Пул.

— Прошу прощения… не припоминаю… мне приходится встречаться со многими людьми…

— Не за что извиняться. Первая наша встреча произошла рядом с Нептуном.

— Капитан Чандлер, как я рад вас видеть! Могу я угостить вас чем-нибудь?

— Все, что угодно, лишь бы крепче двадцати градусов.

— А что вы делаете на Земле? Вы говорили, что никогда не пересекаете орбиту Марса.

— Так оно и есть… Я здесь родился, но все равно считаю это место грязным и вонючим — слишком много людей, скоро их станет около миллиарда.

— В наше время было больше десяти миллиардов. Кстати, вы получили мое сообщение и благодарность?

— Да, и собирался связаться с вами, но вынужден был подождать полета в сторону Солнца. Итак, теперь я здесь. Ваше здоровье!

Пока капитан с поразительной скоростью поглощал напитки, Пул рассматривал своего гостя. Бороды, даже такие маленькие бородки клинышком, как у Чандлера, редко встречались в современном обществе. Кроме того, Пулу ни разу не приходилось видеть астронавта с бородой — они плохо совмещались с гермошлемами скафандров. Конечно, астронавт мог летать несколько лет без выходов в открытый космос, поскольку все работы там выполнялись роботами, но всегда оставался риск возникновения непредвиденной ситуации, когда потребуется быстро облачиться в скафандр. Очевидно, Чандлер был эксцентричным человеком, и Пул мгновенно почувствовал к нему расположение.

— Вы не ответили на мой вопрос. Что вы здесь делаете, если Земля вам не нравится?

— О, в основном общаюсь со старыми друзьями. Как приятно забыть на время о часовых задержках и беседовать в режиме реального времени! Но это, конечно, не главная причина. Мое ржавое ведро сейчас ремонтируют на верфи, расположенной на внешнем ободе. Необходимо заменить броню — я плохо сплю, когда ее толщина уменьшается до нескольких сантиметров.

— Броню?

— Пылезащитный экран. В ваше время такой проблемы не было, да? Но вокруг Юпитера полно грязи, а наша крейсерская скорость составляет несколько тысяч километров… в секунду! Поэтому мы подвергаемся постоянным ударам, словно дождь стучит по крыше.

— Вышутите!

— Конечно. Если бы мы услышали удары, то через мгновение стали бы покойниками. К счастью, подобные неприятности возникают редко: последнее серьезное происшествие случилось двадцать лет назад. Мы знаем орбиты всех комет, нам известны места скопления мусора, и мы стараемся их избегать, за исключением тех случаев, когда вынуждены согласовывать скорости, чтобы обложить льдину. Кстати, почему бы вам не подняться к нам на борт и самому все не увидеть, пока мы не улетели к Юпитеру?

— С удовольствием… Вы сказали, к Юпитеру?

— Скорее, к Ганимеду, в Анубис-Сити. У нас там много дел, а у некоторых членов команды — семьи и они не видели родных уже несколько месяцев.

Пул его почти не слышал.

Внезапно, неожиданно, как раз вовремя у него появилась цель в жизни.

Коммандер Фрэнк Пул принадлежал к числу людей, которые терпеть не могли оставлять дела незавершенными, и такая мелочь, как несколько космических пылинок, даже летящих со скоростью тысяча километров в секунду, не могла его остановить.

Незавершенные дела у него остались рядом с планетой, которая раньше называлась Юпитером.

_II