Разедчики «мирной-горячей-мирной» войны(1930-1980-е годы)
СССР является сверхдержавой, благодаря двум инструментариям своей политики: его военной мощи и глобальному аппарату активных мероприятий.
В реальности существуют люди… Нет политической истории, есть история людей. Нет экономической истории, есть история людей, что-то производящих и обменивающих. Нет истории городов, есть история горожан.
• «Свет далекой звезды»
• Разведчик атомного века
• Фронтовой разведчик в «мирное время»
• «Сознательный интеллектуал»
• «Блеф Хрущева» — успех разведки
• Первый шоновец о фатальной угрозе Штатам
• «Кибернетике в Союзе быть!»
• Разведка для космоса
• Под четырьмя именами
• Разведывательное сопровождение дипломатии
В главах о мастерстве, привнесенным в разведку из глубин веков, показаны примеры проявления ее успешных «технологий» в делах на «тайном фронте».
Это — работа разведки госбезопасности в советское время — в преддверии, канун, в годы войны и послевоенный период. Охвачены события, эпизоды и операции из тех направлений деятельности разведки, которые, по определению талантливого разведчика генерала Агаянца, осуществляли «разведывательное сопровождение дипломатии» на международной арене по широкому спектру — политическому, экономическому, военному… К приводимым примерам даются пояснения о мировом фоне, на котором проявлялись деяния разведки, и отмечены общие признаки, характеризующие ее усилия.
А фон — это периоды в жизни государства, когда разведке, в частности, в послевоенное время, удалось проявить себя в качестве «лучшей разведки мирового разведывательного сообщества». Как видно из эпиграфа к главе, об этом неоспоримом факте «во весь голос» заявил американский исследователь истории спецслужб.
Конечно, таких операций, часто уникальных — коротких или длинных по времени — у разведки «накоплено» немалое. Но автор подобрал к «шкале периодов» послевоенного времени всего десять, точнее ДЕСЯТЬ «с-большой-буквы». Причем — из преданных гласности!
Итак, речь идет о логическом ряде — значимых вехах, когда разведка помогла существенно повлиять на ситуацию в отношениях между Востоком и Западом в пользу советской стороны. К ним следует отнести:
20-е годы — сдерживание зарубежных эмигрантских военизированных организаций от активной подрывной деятельности на территории СССР.
30-е годы — вскрытие военных устремлений Германии и отношения к СССР со стороны Англии, США и Франции в условиях грядущей фашистской агрессии.
40-е годы — выявление тенденций об истинных военно-стратегических замыслах Германии, Англии, США и предотвращение ситуации, когда СССР был бы лишен поддержки коалиции европейских государств в советско-германском военном противостоянии; помощь Красной Армии в разгроме «третьего рейха» (в-первых); проникновение в секреты создания новых видов вооружений в странах антигитлеровской коалиции, включая атомное оружие (во-вторых); доступ к планам бывших союзников по антигитлеровской коалиции и по послевоенному переустройству мира, подготовке атомной войны с Советской Россией (в-третьих).
50-е годы — участие в ликвидации монополии США на ядерное оружие и другие средства массового уничтожения.
60-е годы — активное способствование развертыванию советского ракетно-ядерного щита в условиях планов внезапного нападения США и стран НАТО на СССР.
70-е годы — оказание содействия в укреплении военно-стратегической концепции советского руководства и в поддержании паритетов вооружения советской стороной с целью предотвращения ядерного нападения.
80-е годы — помощь Советскому государству в реализации программы разоружения; своевременное информирование советского правительства о конкретных планах Запада по развалу социалистического лагеря и СССР.
Как видно из этого «логического ряда» послевоенный период в работе разведки охватывает вторую половину с сороковых по восьмидесятые годы. И в этот ряд своей полезностью на международной арене «вписаны» ДЕСЯТЬ операций, масштабных по разведывательным усилиям и значимых для государства.
Естественно, работа разведки ведется в усилия всех государственных структур — политико-экономических, дипломатических, военных и спецслужб (контрразведывательных и разведывательных). Эти профессиональные усилия поддерживали Отчество в статусе Великой Державы. И, как видно из «шкалы периодов», разведке госбезопасности в годы холодной войны пришлось вести весьма широкомасштабную войну на «тайном фронте».
Итак, десять операций? И почему именно им оказано такое предпочтение? В действиях разведчиков, агентов и проводимых ими операциях отражена, как в капле воды, вся гамма приемов, способов и грани рисков, взятых из «закромов» разведывательного мастерства. А они, можно без преувеличения сказать, накоплены за тысячу лет противостояния разведки Западу в интересах Отечества — Руси, России, Российской империи и Советской России.
Под общим названием главы «Акции тайного влияния» собраны примеры следующих операций: по созданию действенной агентурной сети, выходу разведки на проблему атомной бомбы и атомного подводного флота; на тайны шифрпереписки и об искусстве «блефа» в политике, о спасении для страны кибернетики, добывание техники в интересах космоса; о сопротивлении спецслужбам и деяниях службы «высшего пилотажа».
И есть одно «но», о котором автор говорит с горечью: все это «разведывательное богатство» (упреждающее — по сути и актуальное, секретное, документальное — по форме), собранное разведкой в годы холодной войны не было «государственными верхами» в достаточной мере учтено при разработке конкретных шагов по предотвращению нашего Советского Отечества от распада. «Верхами» нарушены были заповеди, столь свойственные разведке — знать, предвидеть, упреждать.
Ибо была нарушена одна из главных заповедей в работе правительства с разведывательной информацией: сведения разведки тогда бывают востребованы, когда «верхи» в стране понимают их государственную ценность?!
Из трагедии с упреждающей разведывательной информацией в канун войны, не учтенной советским правительством, страна вышла победительницей, и сохранила и Страну Советов, и Российскую государственность. А в канун событий девяносто первого года советский народ был предан своими вождями и Российская государственность с распадом СССР потеряла свои традиционные народы, вошедшие столетия назад в состав Российской империи — снова упреждающая информация разведки не была принята во внимание?!
И потому неоспоримым (и трагический упрек «верхам») является факт: разведка «холодную войну» на «разведывательном поле» н е п р о и г р а л а…
«Свет далекой звезды»(Разведчик Дейч-Ланг погиб в морском бою)
Жизнь этого легендарного разведчика далеко необыкновенная. Его разведывательное наследие «Кембриджская пятерка» справедливо признана профессионалами и историками спецслужб мира «лучшей группой агентов Второй мировой войны». Австрийскому интернационалисту Арнольду Дейчу — советскому разведчику Стефану Лангу отмечали 110 лет со дня рождения.
Советскому гражданину Стефану Лангу было тридцать восемь лет, когда он погиб в открытом бою с фашистами. И только три года из них, работая со студентами из самых привилегированных слоев английского общества, привели его на пьедестал лучшего среди знаменитых советских разведчиков 30-60-х годов.
В кратком биографическом очерке чрезвычайно трудно рассказать об Арнольде Генриховиче Дейче. Он имел неоценимые заслуги перед нашим Отечеством и стал гордостью советской внешней разведки.
Арнольд Дейч родился 21 мая 1904 года в пригороде австрийской столицы Вене в семье мелкого коммерсанта, бывшего учителя из Словакии.
В детские и юношеские годы Арнольд учился в начальной школе и гимназии, а в 1928 году окончил Венский университет и стал дипломированным доктором философии. Имея способность общения на разных языках, он овладел, кроме родного немецкого, английским, французским, итальянским, голландским и русским. В будущем эта своеобразная «полигама языков» активно использовалась Дёйчем в революционной и разведывательной работе.
В революционных делах Арнольд принимал участие в рядах молодежного движения, и уже в шестнадцать лет стал членом Союза социалистических студентов, а в двадцать лет вступил в австрийскую компартию. Партийная активность Дейча была замечена и по окончании им университета он направляется в одну из подпольных групп Коминтерна. Ему, человеку деятельной и динамичной натуры доверяется роль курьера на юге Европы и Ближнем Востоке — в Румынии, Греции, Сирии и Палестине.
Не один год работы на стезе связника, доверяемой особо надежным членам Коминтерна, выработали у Дейча столь необходимые качества для будущей профессии разведчика — «технологию» разведывательной работы по привлечению к делу нужных людей, организации связи с ними, получению информации.
По рекомендации Коминтерна Дейча направляют в Москву, где из компартии Австрии он переводится в компартию нашей страны. И опять, по предложению Коминтерна, его принимают на работу в Иностранный отдел НКВД — политическую разведку госбезопасности.
В начале 1933 года Дейча направляют на нелегальную работу во Францию в качестве помощника и заместителя резидента. В его задачу входит выполнение спецзаданий Центра в Бельгии, Голландии и, после прихода Гитлера к власти, в Германии.
Со времени работы Дейча за рубежом товарищи по работе знают его как Стефана Ланга. И в своих шифртелеграммах и письмах в адрес Центра он подписывает псевдонимом «Стефан». Через год по указанию Центра Дейч покидает Францию с задачей обосноваться на Британских островах. Именно здесь он совершает свой легендарный профессиональный подвиг.
В Лондоне он становится студентом, а затем преподавателем Лондонского университета, изучает психологию. И вернее всего, одним из первых советских разведчиков берет на вооружение в работе с людьми «психологический фактор» — его первая «оперативная находка» познанная им на научной основе.
«Фактор» прекрасно «работает» в процессе целенаправленного выхода на нужный континент людей, изучение их личности и при привлечении к сотрудничеству с разведкой на идеологической основе. Его глубокий анализ особенностей личности интересующего разведку человека столь основателен, что преданность его «крестников» прокоммунистический приверженности остается у них до конца жизни.
ДЕЙЧ
Арнольд Генрихович
1904–1942
Интернационалист-подпольщик, сотрудник внешней разведки, нелегал.
Работал в Румынии, Греции, Сирии, Палестине (1924–1932). Сотрудник ИНО во Франции, Германии и Англии (1934–1937).
Создатель «Кембриджской пятерки» — лучшей группы агентов Второй мировой войны.
Погиб в морском бою на танкере «Донбасс» в Баренцевом море при следовании к новому месту нелегальной работы (7 ноября 1942 года).
Разведчик-агентурист.
Учеба и работа в университете дала Дейчу возможность заводить широкие полезные связи в среде студенческой молодежи. Его от природы одаренная и содержательная личность, привлекающая к себе натура с опорой на глубоко понятый им «психологический фактор» позволяли ему тонко чувствовать внутренний мир человека. И Дейч пользовался этим даром так, как подсказывали его острая наблюдательность и профессиональное чутье.
С позиции преподавателя Лондонского университета разведчик-агентурист Дёйч-Ланг провел изучение, разработку и вербовку более двадцати прокоммунистически и антифашистски настроенных студентов.
Его второй «оперативной находкой» — работа на перспективу стала целеустремленная работа в новой для ИНО среде контингента. Он сосредоточил свои разведывательные интересы главным образом на студентах Оксфордского и Кембриджского университетах. Его, как разведчика, в первую очередь привлекали студенты, которые в перспективе могли стать надежными помощниками по разведработе, причем на длительное время.
Так, Дёйч-Ланг стал первым в советской разведке, кто сделал твердую ставку — а своей профессиональной работой на этом поприще подтвердил — полезность сосредоточения усилий на приобретение перспективной агентуры.
Именно в этом состоит «неоценимая заслуга перед нашим Отечеством» Дёйча: он сумел создать и воспитать знаменитую «Большую пятерку», названную позднее «Кембриджской». Эта «Пятерка» активно действовала в 30-60-е годах, поникнув в самые высокие государственные сферы Британии и США. Она снабжала советскую сторону в высшей степени актуальной, достоверной и секретной документальной информацией по всему многостороннему аспекту международных отношений.
За три года работы в Англии Дёйч-Ланг подготовил не только идеологически преданных советской стороне агентов, но смог направить их усилия на своеобразное «самопроиз-водство» агентурной сети: ряд членов «Пятерки» привлекали к работе все новых и новых помощников — идейных борцов за социальную справедливость и против фашистской угрозы в канун и годы Второй мировой войны. Эти помощники видели в Советском Союзе реальную и единственную силу, которая может противостоять и уничтожить гитлеровский нацизм.
«Самопроизводство» — это третья «оперативная находка» Дёйча-Ланга. Если говорить только об агентах «Пятерки», то они, работая в качестве наводчиков, разработчиков и вербовщиков значительно расширили сеть новых источников информации. Причем все на той же идейной основе, хотя и используя их возможности «втемную».
«Пятерке» удалось проникнуть: в британскую разведку и контрразведку, МИД, радиокорпорацию «Би-Би-Си», дешифровальную службу. Их информация, как правило, носила упреждающий характер и позволяла советской стороне принимать верные решения в годы войны.
Это были обширные сведения о военно-стратегических планах «третьего рейха» и конкретно — по советско-германскому фронту. Информация — секретная и документальная — касалась позиции наших неустойчивых английских и американских союзников по антигитлеровской коалиции в отношении Германии, а так же о планах Запада по послевоенному обустройству Европы и мира в целом.
Итак, во второй половине 30-х годов в Англии начала действовать созданная Дёйчем-Лангом группа прокоммунистически настроенных британцев, а в годы войны — активных антифашистов. Это были прогрессивно мыслящие студенты — выходцы из знатных богатых семей и перспективные в будущем на продвижение высшие эшелоны власти.
В одном из писем в Центр Дёйч-Ланг так писал о своих помощниках — «Пятерке» и более десяти других:
«Все они пришли к нам по окончании университетов в Оксфорде и Кембридже. Они разделяли коммунистические убеждения, 80 % высших государственных постов занимают в Англии выходцы из этих университетов, поскольку обучение в этих высших школах связано с расходами, доступными только очень богатым людям.
Отдельные бедные студенты — исключение.
Гай БЕРДЖЕСС
1911–1963
Ценный агент внешней разведки в Великобритании, член «Кембриджской пятерки» (1935–1951).
Привлечен к сотрудничеству разведчиком-нелегалом А. Дейчем на идеологической основе (марксистские и антифашистские убеждения).
Сотрудник «Би-би-си». В годы войны работал в разведывательно-диверсионной службе по подготовке агентуры для засылки в Германию (1941–1944). Сотрудник МИД Британии (1944–1950).
В связи с угрозой ареста нелегально выведен в СССР, гражданин Советского Союза и сотрудник внешней разведки (1951–1963).
Диплом такого университета открывает двери в высшие сферы государственной и политической жизни страны…».
Всего три года упорной работы и приобретенные Дёйчем-Лангом а Англии агенты до 60-х годов стали «золотым фондом» советской внешней разведки. А «Пятерка» — это Ким Филби, Дональд Маклин, Гай Берджес, Энтони Блант, Джон Кернкросс.
Вот краткая характеристика основных разведывательных возможностей и информационной эффективности только «Пятерки» и только в годы Великой Отечественной войны (19411945 и ряд из них — в 50-70-е годы):
Ким Филби — руководящий сотрудник британской разведки (914 документов, сотрудничал с разведкой в 1934–1963 гг.);
Дональд Маклин — руководящий сотрудник британского МИД (4593, сотрудничал в 1934–1951 гг.);
Гай Берджес — журналист, сотрудник разведки, чиновник британского МИД (4605, сотрудничал в 1934–1951 гг.);
Энтони Блант — сотрудник британской контрразведки (1771, сотрудничал в 1937–1972 гг.);
Джон Кернкросс — сотрудник МИД, министерства финансов и дешифровальной службы Британии (5832, сотрудничал в 1935–1952 гг.).
За время войны только от этой «Пятерки», источников в святая святых любого государства, поступала подлинная документальная информация, касающаяся результатов дешифровки англичанами переписки германского верховного командования; ежедневные сводки военного кабинета Британии о планировании военных операций на всех фронтах; сведения от британской агентуры по операциям и планам немцев по всему миру; документы британских дипломатов и военного кабинета.
Поступавшая от них в Москву информация охватывала военную ситуацию на советско-германском фронте, в Северной Атлантике, Западной и Южной Европе; в подготовке немцами наступлений на Москву, Ленинград, на Волге и Курской дуге, новейшем германском вооружении — авиации, бронетехнике, артиллерии.
ФИЛБИ Ким
1912–1988
Советский агент и разведчик, активный член «Кембриджской пятерки» (1934–1963).
Разведработа в Англии, Испании, США, Турции, Ливане.
Сотрудник английской разведки и контрразведки (1940–1963). Один из создателей ЦРУ.
В годы войны передавал важную военно-политическую информацию по Германии, Англии и США.
Консультант советской внешней разведки (19631988). Автор книг по разведке.
Об агентах Кембриджской пятерки следует говорить, как об особой категории источников информации: как об агентах-разведчиках, которые всей своей сутью прониклись к заботам воюющей Советской страны. Они проявляли инициативу в поиске и добывании упреждающей информации.
Так, еще в начале Второй мировой войны, агенты «Пятерки» были нацелены на поиск информации о работе на Западе по атомной проблематике. И в сентябре 1941 года Дональд Маклин, а затем Джон Кернкросс передали в лондонскую резидентуру обширные документальные сведения о факте и уровне работ в Англии и США над созданием атомного оружия.
Справка. Случилось так, что воспитанные Дейчем-Лангом агенты-разведчики своей творческой работой привлекли внимание советского правительства к проблеме «военного атома». И потому нельзя не вспомнить особую заслугу Дёйча-Ланга в том факте, что его разведработа тесно связано с советской отечественной атомной бомбой. Ее появление в СССР 29 августа 1949 года положило конец американской монополии на атомное оружие и уже не позволило Соединенным Штатам размахивать «ядерной дубинкой».
«Птенцы гнезда» Дёйча-Ланга открыли Эру Атомной Энергии в Стране Советов и стояли у истоков советской атомной промышленности. И это был «свет далекой звезды», имя которой разведчик «Стефан», — и через десять и более лет после его гибели. В одном из интервью известный разведчик Ю.И.Модин, связник в годы войны и куратор «Пятерки» в послевоенное время так охарактеризовал подвиг Дейча-Ланга:
«Хотя «Пятерка» не была объединена формально в агентурную группу, без сомнения ценность ее работы в военное время неоспорима. Но по моему мнению, она сделала еще больше в годы «холодной войны» по сохранению мира на земле…».
О своей работе с агентами Кембриджской пятерки Юрий Иванович поведал в своих обширных воспоминаниях «Мои пять кембриджских друзей».
БЛАНТ Энтони
1907–1983
Ценный агент внешней разведки в Великобритании, член «Кембриджской пятёрки» с 1937 года.
В 1934 году побывал в СССР.
Сотрудник школы контрразведки (1939), доброволец экспедиционного корпуса во Франции (1940).
Сотрудник британской контрразведки и МИД (19401945). Работал над вскрытием диппочты «правительств в изгнании» и «нейтралов» — Испании, Швейцарии, Швеции. Реализовывал дезинформацию против Германии перед открытием «второго фронта» (1944).
В канун Курской битвы передавал информацию о подготовке немцев к наступлению (1943). Оценка заслуг: «…в течение второго и третьего годов войны сведения, переданные Блантом, сделали его одним из самых важных агентов в Британии…»
Инспектор картинной галереи королевской семьи и её советник (с 1972 года). Директор института живописи, профессор истории искусств, крупнейший британский искусствовед.
Весьма любопытен такой факт: лондонская «легальная» резидентура за годы войны добыла (не считая информацию по линии научно-технической разведки) половину всей секретной документальной информации, полученной из других «легальных» и нелегальных резидентур и агентурных разведгрупп советской госбезопасности за рубежом (19 000 документов). Причем от источников Кембриджской пятерки — около 17 000 документов. Но отдельно в документах по научно-технической тематике содержалась информация, которая «работала» на послевоенное время — будущую оборону Страны Советов, фактически по пяти ее аспектам: атомному, авиационному и ракетному, электронике и химии.
Слово о судьбе Дёйча-Ланга. В сентябре 1937 года Дейч-Ланг был отозван из Лондона. В Москве работу разведчика оценили высоко: создана сеть перспективных агентов с большой степенью вероятности последующего продвижения на должности в высших сферах британского государственного устройства. Со стороны руководства разведкой разведчик-нелегал бывал удостоен ниже следующего признания:
«За период нелегальной работы за границей Стефан проявил себя на различных участках подполья как исключительно инициативный и преданный работник…
Во время работы в Англии Стефан зарекомендовал себя как особо ценный работник лондонской резидентуры. Им лично приобретено более 20 источников, в том числе известная «Пятерка». Большинство из них поставляли особо ценные материалы.».
В 1938 году Арнольд Дёйч, его жена (так же нелегал) и дочурка ожидали приема в советское гражданство. В летнее время они проживали на даче В.М. Зарубина, талантливого нелегала с 20-х годов в странах Европы и ЮВА. Его восемнадцатилетняя дочь Зоя дружила с семьей Дёйча. Через много лет Зоя Васильевна вспоминала об общении с Арнольдом как с необыкновенно интересным человеком, обладающим притягательной силой и вызывающим на откровенность.
Особо она отмечала отношение Арнольда к физической закалке — это необходимо, говорил он, для разведчика. Как вспоминала Зоя Васильевна, сама отличная спортсменка: «По его словам, разведчик должен быть физически выносливым, что ему стало понятным во время работы в подполье по линии Коминтерна».
Дональд МАКЛИН
1913–1983
Ценный агент внешней разведки в Великобритании, член «Кембриджской пятерки» (1935–1951).
Сотрудник МИД Британии: советник, глава американского отдела, дипдолжности во Франции, США, Египте; информация по линии МИД, первое сообщение по атомному оружию (1940).
В связи с угрозой провала был выведен в СССР, гражданин Советского Союза. Работал в Институте мировой экономики и международных отношений. Авторитетный ученый-международник (1951–1971).
Пребывание на даче в русской семье Дёйч активно использовал для совершенствования своего русского языка. Зоя, в будущем разведчица, крупный лингвист и создатель мировой школы синхронного перевода, пробовала свои педагогические силы на семье Дёйча-Ланга.
Дёйч и его семья были приняты в советское гражданство. Он стал официально Стефаном Генриховичем Лангом. Правда, в быту и на работе его частенько называли по-доброму и просто — Григорычем.
Именно в эти годы перед войной жизнь Дёйча-Ланга стала наиболее сложной и, как говорил он, тоскливой. Его долгое время ни к какой оперативной работе не привлекали. И сделать-то это было некому, ибо в стране, оголяя ряды разведки, шла несправедливая «чистка». Правда, его самого репрессии обошли стороной. Почти год Дёйч-Ланг оставался, как он с сожалением отмечал, в «вынужденном бездействии». Наконец, он становится научным сотрудником АН СССР — в Институте мирового хозяйства и мировой экономики. Его обширные знания, опыт аналитической работы с информацией и огромная работоспособность оказались востребованными.
После нападения Германии на СССР руководство разведки принимает решение о немедленном направлении опытного разведчика на нелегальную работу в Латинскую Америку. Место разведывательной деятельности — Аргентина, поддерживающая в годы Второй мировой войны Третий рейх политически и активно помогавшая ему экономически.
В ноябре «группа Стефана» была готова к отъезду. Предполагалось направить разведчиков по маршруту: Иран, Индия, страны ЮВА. Но когда группа уже была в пути, Япония начала военные действия против США нападением на военно-морскую базу Пёрл-Харбор.
Многие месяцы искала группа возможность перебраться в Латинскую Америку. Однако в июне 1942 года Дёйч-Ланг вынужден был сообщить начальнику разведки П.М.Фитину:
«Вот уже 8 месяцев я со своими товарищами нахожусь в пути, но от цели мы также далеки, как и в самом начале. Нам не везет. Однако прошло уже 8 ценных месяцев, в течение которых каждый советский гражданин отдал все свои силы на боевом или трудовом фронте».
Группу возвратили в Москву. И был разработан новый вариант проникновения в Аргентину: из Мурманска морским конвоем до Исландии, затем — в Канаду…
И Дёйч-Ланг ступил на борт танкера «Донбасс».
Версий о причине гибели Дёйча-Ланга на потопленном в Баренцевом море танкере несколько: от налета немецкой авиации и торпеды подводной лодки либо расстреле гитлеровским крейсером. Валентин Пикуль в своем романе «Реквием каравану PQ-17» рассказывает об одной из трагедий Второй мировой войны — гибели союзного каравана в арктических широтах. Там говорится и о судьбе танкера «Донбасс».
Здесь нашим замечательным историком-популяризатором русской, российской и советской истории допущена ошибка.
Да, действительно танкер неоднократно входил в состав союзных караванов, но не в этот с трагическим исходом. После событий с указанным караваном советским судам было дано указание на одиночные плавания. При этом во избежание встречи с германскими военными кораблями рекомендовалось придерживаться северной части Баренцева моря ближе кромки полярных льдов.
Танкер «Донбасс» с Дейчем-Лангом на борту вышел в море в первых числах ноября 1942 года и мог бы пройти необнаруженным, если бы не замеченная им фашистская эскадра — крейсер и эсминцы, идущих к Новой Земле. И капитан танкера о появлении немецкой эскадры предупредил по радио другие суда-одиночки. Радиосигнал танкера был принят и нашими судами, и кораблями рейха (5 ноября).
Автор этой статьи встречался со своим другом капитаном-наставником Германом Дмитриевичем, президентом Ассоциации полярных капитанов, и тот помог документально подтвердить обстоятельства неравного боя танкера «Донбасс» с немецкой эскадрой.
На потопление танкера был направлен эсминец, с которым «Донбасс» принял бой, имея всего два орудия в семьдесят шесть миллиметров. Последним сообщением с танкера от радиста стало: «ведем артиллерийский бой…».
Этот прощальный сигнал поступил 7 ноября — в день 25-й годовщины Октябрьской революции.
Так случилось, что по законам военно-морского братства ценой своей жизни экипаж танкера «Донбасс» спас десятки других судов, до которых германская эскадра так и не смогла добраться, хотя и прошла после боя с танкером на восток еще 600 миль.
В своих воспоминаниях, немецкий командир эсминца говорит, что решил потопить танкер с дистанции в 2000 метров «веерной атакой» из трех торпед. Но танкер от них смог уклониться. Тогда эсминец обстрелял танкер из орудий главного калибра и, разбив машинное отделение, вызвал на судне пожар. Но и в этой ситуации танкер продолжал вести прицельный артиллерийский огонь.
И только подойдя на 1000 метров, эсминец выпустил еще несколько торпед, одна из которых расколола танкер пополам. Более сорока человек экипажа погибло, около двадцати было захвачено в плен и интернировано в концлагеря Норвегии. Среди спасшихся нашего разведчика не было…
После войны возвратившийся из плена капитан танкера «Донбасс» Цилке сообщил о гибели нашего разведчика следующее. Дёйч-Ланг (естественно, он был на борту танкера под другим именем) участвовал в бою с эсминцем в составе артиллерийской прислуги на носу танкера.
В момент взрыва торпеды он, с перебитыми ногами, оставался на носовой части. И пучина Баренцева моря поглотила нашего разведчика. Это случилось в трехстах милях к западу от северной оконечности Новой Земли.
Немного перефразируя слова известной песне о «Варяге», можно сказать:
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу победного часа.
Лишь волны морские прославить смогли
Геройскую гибель «Донбасса»…
После гибели танкера в Америке три вновь построенных танкера стали носить имя «Донбасс». На Азовском море ходили суда под этим же именем. А в Донецке был открыт Клуб юных моряков, названных его именем.
В Вене на доме, где жил Арнольд Генрихович Дёйч — советский гражданин Стефан Генрихович Ланг помещена памятная доска. На ней выбито — и эпиграф к его жизни, и эпитафия на его безымянной могиле:
«Да будет понятна людьми принесенная им жертва!».
В год столетия со дня рождения Дёйча-Ланга (2004) в Академии внешней разведки в торжественной обстановке проводился День Памяти легендарного разведчика. Тогда со сцены актового зала присутствующих — слушателей, преподавателей и сотрудников встречал портрет мудро и скромно улыбающегося нашего коллеги — «бойца тайного фронта».
А в фойе на стенде, посвященному этому событию, под портретом замечательного разведчика — центрального в экспозиции приводилось краткое описание его профессионального пути:
К дню рождения талантливого разведчика о его жизни и подвиге в появлении «Кембриджской пятерки» автор, день в день, опубликовал обширную статью военной газете «Красная Звезда» под названием «Погиб в морском бою».
Наш уникальный разведчик Дёйч-Ланг не имел ни профессиональных, ни правительственных наград. И к 100-летию со дня рождения Ассоциация ветеранов внешней разведки, даже по прошествии многих лет со дня его последнего подвига, смертельной схватке с фашистами с оружием в руках в морском бою, выступила с предложением о награждении Арнольда Дёйча — Стефана Ланга Орденом Отечественной войны, посмертно.
В ответ — молчание.
Разведчик атомного века(Уникальный разведчик госбезопасности по обе стороны Атлантики)
В августе 1949 года в Стране Советов было успешно испытано «изделие С». Это событие имело свою предысторию, связанную с эффективной деятельностью советской научно-технической разведки. Непосредственным участником первых и последующих мероприятий по разработке атомной проблемы был полковник внешней разведки госбезопасности Владимир Борисович Барковский.
Его имя стоит в одном ряду с именами таких легендарных разведчиков, как Рудольф Абель, Леонид Квасников, «Кембриджской пятерки».
Будущий Герой России, выдающийся разведчик 30-80-х годов прошлого столетия, один из руководителей научно-технической и внешней разведки госбезопасности, почетный профессор учебного заведения разведки, кандидат исторических наук, почетный сотрудник госбезопасности, полковник, родился в русской черноземной полосе в городе Белгород Курской губернии в 1913 году, 16 октября.
После окончания средней школы с 1930 года работал слесарем на заводе и одновременно учился на вечернем рабфаке. Жизнь для него в рабочее среде была хорошей школой: вырабатывалось уважение к труду, гордость свое профессией, дисциплина, осознание заинтересованности в добросовестном выполнении порученного дела.
В 1934 году Владимир Борисович поступил в Московский станко-инструментальный институт. В студенческие годы активно занимался парашютным и планерным спортом по линии ОСОВИАХИМ в Московском студенческом аэроклубе. Закончив его, был приписан как пилот запаса к истребительному полку ПВО Москвы. Страсть к небу он пронес через всю жизнь, став неизменным участником соревнований по планеризму, а с возрастом — судьей всесоюзной категории по этому виду спорта.
Вспоминая те годы, Владимир Борисович подчеркивал: «Моему поколению молодежи 30-х годов было нетрудно вписаться круг требований, предъявлявшихся к разведчику, и найти свое место в разведке. К этому нас подводил сам образ жизни молодежи тех лет… Страна стал походить на гигантскую стойку, а самоотверженный, напряженный труд стал нормой жизни».
Еще не окончил Барковский институт, как весной 1939 года по решению ЦК ВКП (б) он был направлен на работу в органы госбезопасности и определен в Иностранный отдел НКВД — внешнюю разведку.
Так, Барковский оказался в числе слушателей первых наборов в созданную за год до этого разведывательную Школу особого назначения. И узнал об этом факте, он только войдя в стены разведшколы. Как вспоминал Владимир Борисович, здесь ему сказали: «Отныне забудьте, что вы инженер. Теперь вы только разведчик. Моего согласия никто не спрашивал. Сказали — будешь разведчиком. Вот я и стал.». Но жизнь распорядилась так, что инженером он все же стал, будучи сотрудником научно-технического направления разведки.
Сокурсники его выпуска и других предвоенных наборов, приняли на себя всю основную тяжесть работы в годы Великой Отечественной войны в десятках зарубежных резидентурах, в тылу немецких войск, в подполье и спецпартизанских отрядах, разведывательно-диверсионных группах.
В феврале 1941 года сотрудник внешней разведки Барковский прибыл в Лондон в качестве «разведчика общего профиля». Однако, в силу базовой инженерной подготовки, ему был выделен «участок» работы с учеными и техническими специалистами, числом которых было более десяти. Но были и источники политической и военно-стратегической информации в условиях, когда угроза войны становилась все неизбежнее. И все же профиль науки и техники его работе преобладал: он стал специализироваться на работе с теми источниками, которым было суждено положить практическое начало послевоенного направления во внешней разведке — научно-технического.
Памятное воскресенье 22 июня, вспоминает Владимир Борисович, он встретил в загородной резиденции советского посольства, где — подальше от бомбежек — размещались семьи сотрудников. Известие о нападении Германии на Советский Союз прозвучало для разведчиков лондонской резидентуры приказом: немедленно приступить к выполнению того, что потребует Родина.
Об этом времени Владимир Борисович говорил так:
«Трудовой темп возрос настолько, что сейчас не без удивления вспоминаешь, как только успевал справляться… Но все трудности оттеснялись на второй план сознанием огромной опасности, нависшей над нашей страной, страстным стремлением, хотя и вдали от Родины, встать на защиту ее всеми доступными средствами».
Энергичная, импульсивная, но строго организованна натура Барковского, получившая жизненную закалку на заводе и рабфаке, в институте и аэроклубе, в разведшколе и центральном аппарате разведки, смогла быстро приспособиться к выполнению разведзадач в условиях военного времени.
В среде ценных источников информации по линии НТР Барковский работал с докторами наук и квалифицированными инженерами по авиации, военной электронике, химии и… атомной проблематике. В результате только в первый год войны удалось получить информацию о конструктивных особенностях первых образцов английской радиолокационной аппаратуры, о цветных металлах, их сплавах и заменителях, о магнитной защите морских судов, а также по вопросам радиосвязи и радиомаяках-целеуказателях для бомбардировочной авиации.
Особое внимание Барковского было уделено атомной проблематике. Один из источников регулярно передавал разведке материалы, которые англичане получили от американцев до самого конца войны, причем главным образом по вопросам металлургии урана-235 и плутония.
И этой работе весьма характерным подтвердился один из трех факторов успешного и эффективного использования возможностей источника. Речь об одном из важных факторов, столь свойственных для сотрудников НТР — это фактор профессиональной научной и технической способности в работе с источником. Два других — это профессионализм в разведке и профессионализм в работе «по крыше».
Ниже следующий пример показывает, как это делалось «Деном» — Барковским в работе с «атомным источником» в Лондоне:
«Встреча с незнакомым ему человеком должна была состояться в маленьком баре на тихой лондонской улочке. Как принято, я «покружил» по городу и убедился, что за мной слежки нет. В дымном баре народу было мало, и я сразу вычислил «своего человека». Подсел к нему и назвал пароль, зашифрованный под бытовой вопрос: «как попасть в район, которого в Лондоне… не было»? Контакт состоялся. И появилась проблема! Источник с первых слов стал сыпать терминами и по моему ошарашенному виду понял: «я вижу, что вы ничего не понимаете?» И еще добавил: «как же мы будем с вами работать?».
Ветеран разведки, иронизируя над самим собой, говорил: «Тогда мне показалось, что я выдал ему сходу гениальное решение. Я предложил передавать ему вопросы советских физиков, а он, как специалист, будет передавать на них ответы.».
Продолжая иронию, ветеран пояснил, что «гениальное решение» нашел агент: «Я хочу видеть в вашем лице человека, который хоть что-то может обсудить со мной по этим проблемам». И он предложил купить разведчику американский учебник «Прикладная ядерная физика» и, как говорил Барковский, заверил меня: «мы с вами его пройдем.».
Так жизнь заставила Барковского заняться осмыслением ядерной терминологии и затем проникнуть в суть проблемы. И начал он этот тернистый путь с посольской библиотеки, где обнаружил кучу старых журналов «Теоретическая физика» со статьями физиков-ядерщиков. Из центра прислали подборки журнала за несколько лет и на свет появился тот самый рукописный словарик в сто пятьдесят слов.
Так закончился «драматический» акт начала работы с мистером «Икс», имя которого неизвестно и по сей день. Лишь однажды Барковский в интервью сообщил, что это был ученый высокого уровня знаний и «тайным соратником» Курчатова. Правда, при этом Барковский добавил: «Курчатов был и без мистера Икс ученым исключительно просвещенным».
Расширение зданий по линии НТР вызвало острую необходимость в пополнении сети источников информации. Встал вопрос о выходе на них с помощью наводчиков, имеющих связи среди ученых и специалистов. Так среди полезных источников у Барковского появился англичанин, выходивший на централизованный учет научных работников Британии.
По воспоминаниям Владимира Борисовича ценные источники в этой стране среди специалистов привлекались к работе с разведкой основном на идейной основе, главным условиями которой являлись антифашистские настроения. Разработка таких потенциальных источников проводилась в ускоренном режиме, фактически в форме прямого предложения. Это было связано с острой нехваткой времени у сотрудников резидентуры и способствующей процессу привлечения к работе с разведкой обстановкой военного противостояния между Британией и Германией.
Как отмечал Владимир Борисович, работать приходилось в условиях непрерывных бомбардировок Лондона, и потому угроза о стороны нацистской Германии для англичан-антифашистов была их повседневной и реальной действительностью.
Лишь в сорок шестом году Барковский возвратился на Родину. В центральном аппарате разведки он занимал руководящие должности, выезжал в командировки в США и страны Западной Европы. За годы работы за рубежом и в Центре Барковский прошел путь от рядового разведчика и резидента до руководителя крупного подразделения — американского отдела.
Работая по линии НТР за рубежом и в Центре, Барковский курировал знакомую ему проблематику по ядерной энергетике. И в частности, длительное время возглавлял группу сотрудников этого направления в нью-йоркской резидентуре.
Об этом периоде его работы, в частности, говорит следующий факт. В Кабинете истории внешней разведки в ее штаб-квартире в Ясенево скромный стенд с портретами соратников Барковского — Квасниковым Леонидом Романовичем, Феклисовым Александром Семеновичем, Яцковым Анатолием Антоновичем и самим Владимиром Борисовичем возвещает, что научно-техническая разведка — одно из главных направлений в деятельности советской внешней разведке. На стенде основными проблемами НТР называются: атомная энергетика и атомное оружие (операция «Энормоз»), радиотехника и радиоэлектроника («Радуга»), авиационная и ракетная техника («Воздух»). Ко всем этим операциям с начала 40-х по 60-е годы имел отношение Барковский.
Полученная лично Барковским и разведчиками руководимых им коллективов за рубежом и в Центре информация позволила не только усилить военный потенциал Советской России с помощью созданного атомного оружия, но и продвинуть атом в мирную жизнь. Ибо в 1954 году в СССР впервые в мире была запущена в эксплуатацию атомная электростанция. И уже к концу сороковых годов стали доступны нашей армии, авиации и флоту радиолокационные системы, а реактивный истребитель МИГ-15 к этом времени встал на вооружение и в 1950 году завоевал господство в воздухе над американскими «сейбрами» во время Корейской войны.
Справка. О практической полезности информации НТР в военные и сразу послевоенные годы в области современного военного авиастроения говорит следующее.
В пятидесятые годы шла Корейская война, и здесь произошла первая, после Второй мировой войны, схватка между США и СССР, фактически — испытание нового оружия. В авиации: первая проба раздобыть друг у друга образцы новейшей техники — истребителей. В тот момент это были: у нас — МИГ-15, а у американцев — истребители серии «Ф» под названием «сейбр», что означало «сабля», точнее — «разящий клинок».
В конце пятидесятого года американцы хозяйничали в небе Кореи и тут мы, русские, преподнесли им сюрприз. По этому поводу в докладе американского командующего войсками в Корее комитету начальников штабов армии США говорилось:
«…на высоте 30 000 футов новейшие реактивные истребители русских пикирующим полетом нападают на наши бомбардировщики и истребители. Боевая техника русских значительно превосходит американскую… Боевой дух наших летчиков падает. Полеты не приносят прежнего эффекта — «сейбры» не помогают.».
Для военного такого ранга подобное обращение походило на крик отчаяния?! История реактивной авиации в нашей стране фактически началась после войны и помогли в кратчайшие сроки вывести ее на уровень мировых стандартов разведчики, среди которых не последнюю роль играл Барковский. Он все годы войны из Лондона направлял в Центр объемную информацию (актуальную, документальную, полнокомплектную) именно по достижениям Запада в этом виде оружия — авиационной техники.
29 августа 1949 года стало днем рождения атомной советской бомбы. Именно в этот день Соединенные Штаты лишились монополии на ядерное оружие. К этому времени в американских военных планах намечалось ядерное нападение на СССР с датой 1 января 1950 года. Срыву этих планов предшествовала блестяще проведенная советской разведкой (госбезопасности и военной) операция по проникновению в американский «Манхеттенский проект», самой оберегаемой в Америке тайны — секретов создания атомного оружия. Это был триумф советских разведчиков, среди которых — Владимир Борисович Барковский.
Несколько поколений физиков-ядерщиков отмечали вместе разведчиками пятидесятилетие первого взрыва отечественной атомной бомбы. Знающий, что такое ядерный взрыв не понаслышке, академик Евгений Велихов так определил государственную значимость этого событии:
«Мы, благодаря работе над ядерным оружием, сумели развить нашу науку, сделать ее достижения конкурентноспособными на мировом рынке. Без атомной бомбы мы были бы второстепенной державой».
Владимиру Борисовичу свойственен государственный подход в оценке эпохальных событий, участником которых он был во время работы в научно-технической разведке. Естественно, одним из таких событий в нашей стране стало создание атомного оружия. Над ним работали ученые, технические специалисты и хозяйственные организаторы, производственники и… разведчики.
Занимая активную позицию в продвижении мнения об эффективности деятельности НТР в интересах государства в различные периоды, Барковский многие годы публиковал статьи в специальной и открытой печати, выступал с лекциями в различных ведомствах, участвовал в симпозиумах и давал интервью прессе и на телевидении. Чаще всего вопрос касался клада разведки в создание в СССР собственного ядерного оружия.
Вот как определяет Владимир Борисович место разведки в этом процессе: «Разведка давала ценную сверхсекретную информацию, а наши ученые работали над проблемой. Каждый занимался своим делом. Но самая достоверная и перспективная научно-техническая информация становится полезной только тогда, когда попадает на благоприятную почву, когда понимается ее значение. Так случилось и с информацией об атомном оружии».
А что же ученые? И Владимир Борисович в одной из своих статей отмечал, что «вклад разведки не оспорим, многих тупиков и ошибок удалось избежать» (академик Курчатов И.В.) или: «…я не встречал ни одного ложного указания» (академик Иоффе А.Ф.).
О послевоенных годах работы нашей разведки над проблемой ядерной энергетики Владимир Борисович сообщал, что «.в 50-е годы была получена информация о мощных энергетических реакторах и реакторах для подводных лодок».
Государственный образ мышления Барковского сказывается в таком заявлении:
«Реально оценивая вклад разведчиков в создание отечественного атомного оружия, НТР никогда не противопоставляла себя достижениям отечественных физиков, конструкторов и производственников, ибо разведчики не занимались расчетами, не проводили экспериментов, не вдавались в детали конструкции атомной бомбы».
«Боец невидимого фронта» Владимир Борисович Барковский в середине ХХ столетия являлся одним из активных руководящих работников важнейшего направления разведывательной деятельности в современном мире, именуемым научно-технической разведкой. Многие десятилетия за рубежом, в штаб-квартире разведки госбезопасности и на преподавательском поприще в стенах «кузницы кадров разведки» и, как ученый — кандидат исторических наук, он рассматривал ее деятельность как особое социальное явление, глубоко коренящееся в потребностях обеспечения национальной безопасности и геополитических интересов России.
Еще в 1949 году Барковский начал читать лекции в ВРШ — Высшей разведывательной школе, в 1954–1956 годах работал там на кафедре разведки в качестве заместителя начальника, коим был другой выдающийся разведчик — Агаянц Иван Иванович.
После работы за рубежом и в центральном аппарате НТР в 1969 году он перешел на работу в Краснознаменный институт. И снова на кафедру разведки, где до ухода в отставку в 1984 году трудился в должности профессора.
Учебные, научные и публицистические работы Барковского представляют собой богатое наследие виде лекций, практических пособий, учебников, методических материалов, монографий, диссертации и статей в спецсборниках, а после ухода в отставку — в отрытой печати. Его перу принадлежит даже такая работ, как по этики разведывательной деятельности. За 1949–2000 годы Владимир Борисович подготовил более 50 работ общим объемом свыше 3000 страниц.
Активной научной работой Барковский начал заниматься после прихода в Краснознаменный институт — учебное заведение по подготовке кадров разведки. Но кроме теории и практики разведывательной деятельности, он остался неизменным и ценным летописцем истории научно-технической разведки. Его глубоко обоснованные работы в этой области сегодня рассматриваются как конкретные примеры впечатляющих достижений одного из разделов социальной истории отечественной науки и техники.
И это не случайно, так к проблеме научно-технической разведки Барковский с конца сороковых годов возвращался семь раз — от лекций по теме до нескольких изданий учебника и многочисленных выступлений на научно-практических конференциях с различными аспектами деятельности этого направления в разведке.
В 50-60-х годах, как сотрудник и профессор кафедры разведки, Барковский входил в состав соавторов учебника внешней разведки — коллективного труда руководителей, оперсостава центрального аппарата и профессорско-преподавательского состава Краснознаменного института. Он один из авторов словаря разведывательной терминологии. Его перу принадлежат работы по использованию научных достижений в интересах современной разведки (1968) и по научной и педагогической работе в разведке (2000). Он создал целый ряд работ практической направленности: учебные пособия, монографии и, наконец, диссертацию (1979).
Кредо разведчика, ученого и гражданина Барковского в оценке государственной значимости разведки предельно ясно:
«Разведка нужна, чтобы руководство страны четко знало планы и замыслы противоположной стороны… Ибо разведка имеет не постоянного противника, а постоянный интерес».
Удовлетворению этого «интереса» Отечества Барковский отдал шесть десятков лет. И, находясь в отставке, не устранил себя от работы, а принимал посильное участие в воспитании молодого поколения разведчиков, занимался исследовательской и публицистической деятельностью.
Всю жизнь разведчик и ветеран госбезопасности Барковский исповедовал одну главную заповедь — верность Родине. Он оставил нам призыв:
«По моему глубокому убеждению разведчику должны быть в полной мере присущи такие черты, как патриотизм, преданность делу, которому служишь, порядочность, полное подчинение интересам службы… Для меня разведчик — человек на порядок выше обычного.»
Ветеран Барковский собрал обширный материал об истории научно-технической разведки — русской, советской, российской. Он стал членом авторского коллектива шеститомника «Очерки истории российской разведки» и с момента создания — членом Региональной общественной организации «Ветераны внешней разведки».
И вот решение Ученого Совета Академии внешней разведки от 20 марта 2001 года:
«За внесение большого вклада в дело обеспечения безопасности нашей страны и активное участие в подготовке разведывательных кадров полковнику в отставке Барковскому Владимиру Борисовичу присвоено звание «Почетный профессор Академии внешней разведки».
За достигнутые высокие результаты в деле обеспечения госбезопасности его шестидесятилетний путь в разведке отмечен государственными наградами. В военные и послевоенные годы Владимир Борисович Барковский удостоен Орденом Красного Знамени, тремя Орденами Трудового Красного Знамени, Орденами Отечественной войны, Красной Звезды, Знаком Почета и многими медалями. Он Почетный сотрудник органов госбезопасности и награжден знаком «За службу разведке».
15 июня 1996 года Указом Президента Российской Федерации за выдающийся вклад в обеспечение государственной безопасности нашей страны звание Героя России было присвоено сразу пятерым ветеранам Службы внешней разведки. Среди них, его соратников, награду вручили талантливому разведчику 40-80-х годов полковнику в отставке Владимиру Борисовичу Барковскому.
В октябре месяце 2013 года узкий круг профессионалов отмечал 100-летие со дня рождения легендарного разведчика, Героя России Владимира Борисовича Барковского. Все было как обычно: день в день в военной газете «Красная Звезда» появилась обширная статья о Герое автора под названием «Разведчик атомного века», и двумя годами позднее автор издал книгу-биографию Героя под тем же названием, в которой широко использовался печатный материал самого героя и о нем. На четырехстах страницах раскрывается пятидесятилетний подвиг Гражданина, Патриота и Профессионала в интересах защиты Отечества. Это о массовом подвиге советских разведчиков…
Обратимся к высказыванию американского профессионала разведки Алена Даллеса, создателя и бывшего директора ЦРУ (1953–1961), которого трудно обвинить в завышении оценки работы советской разведки в годы Второй мировой войны. В этом высказывании он упоминает и разведчиков, и операции, подразумевается, конечно, и работу агентов. Его цитата приводится в эпиграфе к части второй. Оценка, как известно, весьма положительная.
Известно, что самая надежная агентура — это агентура, работающая на идейной основе. Именно этой основе советская разведка обязана появлением в ее агентурной сети таких мастеров «тайной войны», как Ким Филби и других членов «Кембриджской пятерки» или Арвида Харнака и Хорро Шульце-Бойзена — руководителей антифашистской группы, известной под названием «Красная капелла», из рядов Коминтерна вышел Иосиф Григулевич, а из военной разведки — Шандор Радо, и многие другие.
Сразу после войны советская разведка потеряла основную свою агентуру в силу ее близости к национальным компартиям капиталистических стран, особенно США, Великобритании, Западной Германии — вспомним «охоту за ведьмами» в США или «запрет на профессию» в Западной Германии. Так почему она весьма быстро восстановила свою агентурную сеть почти во всех странах НАТО?
Не только симпатия к социализму явилась притягательной силой для новых источников, толкнувшая их на риск — работу с советской разведкой. Еще был (и остается) антиамериканизм с его сопротивлением США, которые насаждают свой «американский образ жизни», экспортируя его в Европу и другие страны мира, и высказывают явное пренебрежение к интересам других государств…
Арвид ХАРНАК
(«Корсиканец»)
1901–1942
Ценный агент внешней разведки, антифашист.
Один из руководителей агентурной группы «Красная капелла» (1935–1942). Сотрудник министерства экономики: источник информации политического, военного, экономического характера в 30-е годы, в канун нападения Германии на СССР и на первом этапе ВОВ.
Арестован, судим и казнен в гестапо.
Фронтовой разведчик в «мирное время»(Ради атомного подводного флота Советов)
В марте 1961 года в Лондоне завершился судебный процесс над Гордоном Лонсдейлом. 25 лет тюрьмы — таков приговор британской Фемиды.
Имя этого человека не сходило с первых полос английских и американский газет и с экранов телевидения. Но только спустя много лет мир узнал, что под этим именем в Британии работал кадровый советский разведчик полковник Молодый.
Конон Трофимович родился 17 января 1922 года в Москве в семье научных работников — преподавателя МГУ и МЭИ (и по совместительству заведующий сектором научной периодики в Госиздате). Конону было всего семь лет, когда отец умер от инсульта, и он остался с матерью — профессором института протезирования. В годы войны мать ушла на фронт военным хирургом.
В 1932 году с разрешения советского правительства Конон выехал в Штаты к тетке, которая проживала там с 1914 года. Учился в школе Сан-Франциско, овладел в совершенстве английским языком и возвратился в Москву (1938). Он продолжил учебу в школе и окончил ее в 1940 году.
В октябре того же года Конон был призван в Красную Армию и все годы Великой Отечественной войны воевал во фронтовой разведке. Через год, после демобилизации, поступил на юридический факультет Московского института внешней торговли.
Здесь он изучал китайский язык, и, окончив институт в 1951 году, остался работать преподавателем. Принимал участие в качестве соавтора в создании учебника этого трудного языка. И вот что характерно: по этому учебнику долгое время изучали китайский язык слушатели Высшей разведывательной школы и Краснознаменного института.
В конце 1951 года Молодого по решению ЦК партии направили во внешнюю (политическую) разведку госбезопасности. Он прошел подготовку к разведработе за рубежом с нелегальных позиций. Нелегально был выведен в Канаду (1954), а затем с документами на имя канадского бизнесмена Гордона Лонсдейла переехал на Британские острова. Оперативным заданием его резидентуры в Британии было проникновение в военно-морское НИИ.
Харро ШУЛЬЦЕ-БОЙЗЕН
(«Старшина»)
1909–1942
Ценный агент внешней разведки, антифашист.
Один из руководителей агентурной группы «Красная капелла». Сотрудник контрразведывательного отдела в «люфтваффе»: информация военно-стратегического и контрразведывательного характера в 30-е годы, в канун нападения Германии на СССР и в первый период ВОВ.
Арестован, судим и казнен в гестапо.
Герои Российской Федерации
КОЭН Морис 1910–1995
КОЭН Леонтина 1913–1993
Спецагенты-нелегалы и советские разведчики. Начали работу с советской внешней разведкой с 1938 и 1941 годов соответственно.
Связники нью-йоркской резидентуры (проникновение в «Манхеттенский проект») в 1941–1946 годы и резидента-нелегала Абеля Р.И. (1948–1950).
Члены нелегальной резидентуры Молодого К.Т. («Бен» — Лонсдейл) в Англии под именем Крогеры в 1954–1961. Арестованы в результате предательства, приговорены к 20 годам тюремного заключения, обменены на британского разведчика (1969).
Сотрудники нелегальной службы внешней разведки. Звание Героев РФ присвоено посмертно (1995, 1996).
В Лондоне «Бен»-Лонсдейл создал фирму «Лонсдейл и Ко» по продаже спортивного инвентаря и игральных автоматов. Под прикрытием фирмы была развернута активная разведывательная работа: проникновение на базу ВМС Британии в Портленде. Резидентура добывает в большом количестве секретную комплексную документальную информацию по созданию для нужд НАТО атомного подводного флота. На базе его агентами становится семейная пара — сотрудники информационной службы.
Его резидентура — он-резидент, его радисты-связники и два агента шесть лет успешно помогают развернуть исследовательские и судостроительные работы в Союзе по созданию отечественного «ракетно-ядерного щита» морского базирования.
Нелегальная резидентура была предана сотрудником польской разведки, перебежавшим в Америку. Для британских спецслужб наш разведчик все время судебного разбирательства оставался Лонсделом, а его связники Крогерами.
В 1964 году английские власти согласились обменять советского разведчика на агента британских спецслужб Гревилла Винна, арестованного в Москве по «делу Пеньковского».
Возвратившись на Родину, Молодый работал в центральном аппарате разведки госбезопасности.
МОЛОДЫЙ Конон Трофимович (1922–1970). Ветеран войны-фронтовой разведчик (1941–1945) и нелегальной разведки. В органах госбезопасности с 1951 года. С нелегальных позиций работал в Канаде и Англии (19541961). В состав его резидентуры входили: нелегалы-радисты Коэн Морис и Леонтина (Крогеры) и Мелита Норвуд (агент с 30-х годов) — источник информации по атомной проблематике. Резидентура проникла в НИЦ ВМС Британии, откуда получала документальную информацию по атомным подводным лодкам. Разведчик арестован в 1961году, судим и приговорен к 25 годам заключения, обменен на агента британской разведки (1964).
Полковник Конон Трофимович Молодый награжден орденами Красного Знамени и Трудового Красного Знамени, орденами Отечественной войны двух степеней, Красной Звезды, нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности». Его работа за рубежом послужила основой популярного по сей день художественного фильма «Мертвый сезон».
Питер и Хелена Крогеры, интернационалисты Питер и Леонтина Коэн, были связными еще в первые после военные годы советской разведки в Америке по проникновению в американские секреты создания атомной бомбы, а значит стояли у истоков появления в СССР атомной индустрии.
В 1995 году Питеру Коэн, а в следующем году — Леонтине было присвоено звание Героев России. Они встали в одном ряду с Героями России — атомными разведчиками Леонидом Романовичем Квасниковым, многолетним идеологом и руководителем научно-технической разведки, Владимиром Борисовичем Барковским, в годы войны разведчиком во фронтовом Лондоне, Александром Семеновичем Феклисовым, куратором легендарного агента-атомщика Клауса Фукса, и Анатолием Антоновичем Яцковым, работавшим с связными Коэнами в США.
Их коллега-нелегал Конон Трофимович Молодый ушел из жизни раньше их всех, скоропостижно скончавшись от инсульта в 1970 году. Похоронен на Донском кладбище в Москве.
«Сознательный интеллектуал»(в условиях конфликта США со всем миром)
Вербовочный контингент… Те, кто занимается агентурной работой — поиском, привлечением к сотрудничеству и управлением источником информации — это понятие имеет весьма конкретное содержание. Такой контингент испокон веков был той самой «питательной средой», откуда разведчики подбирали своих информаторов.
Справка. Весьма интересно характеризуется цепочка в работе разведки военного периода: разведчик-агент-информация. Об этом говорится в документе из военного времени, подписанным наркомом внутренних дел Лаврентием Берия. Как стало известным десятилетия позднее, тот ноябрьский Указ сорок четвертого года в полном виде был следующего содержания:
«Москва. Государственный Комитет Обороны. Т. Сталину И.В. В период Великой Отечественной войны сотрудники 1-го (разведывательного) управления НКВД-НКГБ проделали значительную работу по организации разведывательной сети за рубежом и получению политической, экономической и военной информации.
За этот период за границу были направлены 566 офицеров на нелегальную работу, было завербовано 1240 агентов и информаторов, разведкой было получено 41 718 различных материалов, включая значительное число документальных. Из 1167 документов, полученных по линии научно-технической разведки, 616 были использованы нашей промышленностью.
Прилагая при этом проект Указа Президиума Верховного Совета СССР, просим о награждении наиболее отличившихся сотрудников 1-го (разведывательного) управления НКВД-НКГБ СССР, большинство из которых служили и продолжают службу за рубежом, орденами Советского Союза.
Приложение: по тексту.
4 ноября 1944 года № 1186.
Л.П. Берия, народный комиссар внутренних дел СССР. Копия: В.Н. Меркулову, народному комиссару государственной безопасности СССР».
Что касается наград, то получали их разведчики крайне редко. Вот и этот список — всего 82 человека за всю войну?! Двое из них — резиденты и шесть оперативных работников резидентур в США, двое в Британии и двое — резиденты во Франции. Все они представлялись к наградам как «наиболее отличившимся за время Отечественной войны», то есть за годы тяжелейшей, рискованной, иногда смертельно опасной работы. Но с высочайшей степенью информационной отдачей на пользу Родине.
Чаще всего, в предвоенные годы агенты начинали сотрудничать с советской разведкой на прокоммунистической и социалистической основе («Кебриджская пятерка») и анти-нацистской («Красная капелла»). Но с началом Второй мировой войны основа стала, фактически одна — антифашистская с опорой на указанные выше мотивы. Большое число спецагентов-интернационалистов пополнило сеть информаторов, придя в ряды сторонников Красной России в годы Гражданской войны и войны в Испании.
Так что это за лица, привлеченные до, во время и после войны? С точки зрения причин их сотрудничества с советской разведкой? В основе мотивации их работы с разведкой лежала широкая «гамма отношений» — от «красных», приверженцев Советской России, до послевоенных борцов за мир и антиглобалистов-антиамериканистов в последние десятилетия ХХ века и в начале нового столетия.
Мировая война породила мощное антифашистское движение, а послевоенный период взрастил антиамериканские настроения в среде борцов за мир. Их «учителями» стали война в Корее и Вьетнаме, развязанная Америкой. А в последние годы уходящего столетия — военные операции США и НАТО на Ближнем Востоке с целью насаждения «демократии» и Балканская бойня в Югославии.
И те, кто встал «на тропу тайной войны» и сотрудничал с советской разведкой, это уже были агенты из вербовочного контингента, справедливо названного «сознательные интеллектуалы».
И чем выше ставил человеческие ценности потенциальный источник информации «сознательный интеллектуал», готовый за них активно бороться, тем чаше он обращал своим взоры на Советский Союз — антипод Соединенных Штатов Америки.
Это случилось после окончания Второй мировой войны, в которой СССР понес огромные жертвы при разгроме фашизма, в том числе в интересах народов Европы и мира. Ему было трудно обвинить Советский Союз в агрессивных намерениях: самая развитая часть этой страны — европейская — лежала в руинах, экономические ресурсы были истощены, армия и народ жили надеждой на длительную передышку, основой которой мог быть только прочный мир.
Каким виделся потенциальный источник информации для советской госбезопасности, способный перестать быть законопослушным гражданином своей страны и преданным НАТО солдатом-сотрудником? Назовем его «Интеллектуал».
Интеллектуал видел, какая атмосфера царит в военно-политических кругах по ту сторону Атлантики. Особенно остро чувствовалось предгрозовое ее дыхание после 1949 года, когда был создан блок НАТО. И еще более остро, когда он сам стал участвовать в делах этого блока.
У него зрел протест против Америки, которая вовлекла его маленькую европейскую страну в военное противостояние в рамках «холодной войны». Он стал понимать, что в незатронутой прошедшей войной земле Соединенных Штатов зреют зерна для новых «подвигов» во имя американских национальных интересов и потому Штатам был нужен враг. Заложником этих «подвигов» становился он, Интеллектуал, со своей маленькой страной где-то на европейских землях.
Интеллектуал прозрел тогда, когда увидел, что в одиночку «нового врага» США не победят, а потому они ищут пути вовлечь в эту авантюру другие народы. И дважды он прозрел, поняв, что господствующей американской политической доминантой была и остается одна напасть — нетерпимость к другим нациям, эдакое узколобое «либо мы, либо они». «И мы, и они» их не устраивало!
Об этом говорит профессор истории Н. Яковлев: «Отсюда, по причинным, коренящимся в этой наиглавнейшей американской тенденции, неизбежен перманентный конфликт Соединенных Штатов со всем миром…». Говорит он и об одном из главнейших инструментов в разрешении конфликтов: «А функциональная роль ЦРУ — сделать все, чтобы разрешить любой эпизод этого конфликта в пользу США». Какова цена всего этого и за счет интересов какой страны — в Америке это мало кого из «сильных мира сего» интересует.
Итак, Интеллектуал находится в одном из центров «холодной войны» и постепенно познает истину: противостояние — продукт гипертрофированной жажды мирового господства американского военно-политического союза. И тогда он принимает решение: противодействовать распространению доминирования США в НАТО и в мире в целом.
Вот как расценивал мотивы своего сотрудничества с советской разведкой один из ценнейших агентов, работавший против США и НАТО. Этот человек, проведя десять лет в застенках, но не изменив своего отношения к сделанному им ради мира, оплотом которого он считал Советский Союз все послевоенное время, писал: «Американцы в те дни хорошо осознавали свое военное превосходство… Я опасался третьей мировой войны, меня беспокоили растущее политическое влияние американских военных и их все более доминирующая позиция.»
Далее агент задавал себе вопрос, почему он решил занять в «холодной войне» позицию против США, агент отвечает:
«Наверное, в то время мой выбор выглядел странным. Но я всегда был против того, чтобы находить непонятному простые и хлесткие объяснения… Сам я не могу объяснить все так однозначно. Полагал и полагаю, что принадлежу к тем немногим, кто действительно мог видеть обе стороны медали. Короче говоря, мне стало ясно, как думали и действовали антиподы. И сравнение тут было не в пользу США».
Он сознавал, что его страна была «мелкой фигурой в большой игре», а его усилия — лишь «эпизод в больших событиях». А может быть, как представитель небольшой страны, он острее чувствовал свое беспомощное положение в чужой игре. И, опираясь на достоверные данные в канун Карибского кризиса, этот агент сообщал в Москву следующее:
«Советский Союз, по мнению американцев, изрядно отстает в военном отношении. Самолеты США значительно превосходят в технике. Русские строят свои стратегические бомбардировщики, но делают это хуже и медленнее.
Они больше работают на будущее, все вкладывая в стратегическое ракетное оружие с ядерным зарядом. Стараются догнать США и, таким образом, создать желаемый баланс сил.
Ракетная техника давно стала традиционной русской специализацией… Так что предпосылки очень благоприятные: ядерный заряд русские могут создать быстрее, чем ракеты. Исследовательская работа в целом займет не более десяти лет.»
В своих «Тюремных записках» Интеллектуал прослеживал определенное беспокойство советской стороны в отношении НАТО и его идеолога — США. Он определил поворотный момент перехода советской стороны от беспокойства к уверенному противостоянию на условиях баланса сил. И причиной того был Карибский кризис — самая серьезная конфронтация периода «холодной войны». Действительно, установка на Кубе советских ракет среднего радиуса действия с ядерными зарядами была политическая игра, причем высшего уровня риска.
«Создалась ситуация, — писал Интеллектуал, — которую можно было назвать «звездным часом» разведки, потому что все зависело только от ее эффективности…».
Он подчеркивал, что работали разведки обеих сторон: «Американцы летали над Кубой и фотографировали строительные и монтажные работы. В Москве сидел Олег Пеньковский и через посредников передавал катушки пленок в Вашингтон. Таким образом в США точно знали о типе оружия русских».
Интеллектуал высоко оценил работу американской разведки: «По-видимому, это было одним из самых престижных дел ЦРУ. И не оставалось никаких сомнений, что новое оружие на Кубе представляло огромную угрозу восточному побережью США».
По мере знакомства с рассуждениями проницательного Интеллектуала, выкристаллизовывались три причины действий советской стороны в период Карибского кризиса.
Первая, лежавшая на поверхности, — поддержка единственного в Западном полушарии социалистического режима.
Вторая, более глобальная и официальная, — желание достигнуть равновесия сил и показать, что США могут быть так же сметены с лица земли, как и Советский Союз.
Третья, наиболее скрытная и неофициальная, — баланс ракетно-ядерных сил еще не в пользу советской стороны. Польза от последнего: пусть США считают, что им принадлежит приоритет в развитии стратегического ракетного оружия, тогда они не будут форсировать его совершенствование. А тем временем СССР развернет свой полномасштабный «ракетно-ядерный щит».
Прав был Интеллектуал: Карибский кризис стал актом преднамеренного риска, принуждающего к обоюдному признанию баланса сил, который должен был определить будущую политику обеих Великих Держав. Этот кризис стал одним из финальных моментов в расширении «холодной войны».
«Блеф Хрущева — успех разведки(Непризнанная победа России)
В оценке событий Карибского кризиса мнения специалистов разделяются до крайностей: от полного провала усилий обеих спецслужб — советской и американской — до возвеличивания успехов одной из них.
Рассматривать эти оценки — дело хлопотливое и, конечно, неблагодарное, прежде всего из-за субъективности подхода. А вот попробовать осветить характер взаимодействия двух «государственных инструментов» внешней политики — посольства и госбезопасности в лице внешней разведки, причем в рамках одной советской стороны, — это дело стоящее.
В преддверии и во время кризиса каждая их этих служб — посольская и резидентура — занималась разрешением проблемы на своем уровне компетенции и по своим специфическим каналам. Далее буду опираться на мемуарные высказывания двух участников Карибского кризиса — патриархов дипломатии и внешней разведки — советского посла Добрынина и резидента внешней разведки в Вашингтоне Феклисова.
Почему автор взялся за этот анализ? Меня задела серьезность обвинений посла в адрес разведки: «…обе разведки в момент кризиса искали контакты между собой. Факт остается фактом, что разведслужбы обеих сторон оказались не на высоте в период кризиса». Такую оценку-приговор дал советский посол и советской, и американской разведкам.
Но посол не мог не знать, что существуют и другие мнения — как у нас, так и на Западе. К примеру, аналитик из КГБ, высокопоставленное лицо, высказал иное мнение. Речь идет о встречах советского разведчика с телекомментатором, вхожим в Белый дом, — посланцем американского президента в контактах с русскими: «Это был первый контакт переговоров между Кремлем и Белым домом. Связь была налажена, начался регулируемый этап кризиса».
Но ведь посол неоднократно встречался неофициально с госсекретарем США и братом президента министром юстиции Робертом Кеннеди в правительстве Джона Кеннеди, Обсуждались вопросы, оценивающие кризисную ситуацию. Однако почему-то конкретные предложения от американской стороны (президента) поступили именно через канал советской госбезопасности — разведку. Причем телекомментатор в самый кризисный день дважды общался и с президентом и с советским разведчиком. Именно по этому каналу Москва получила следующие конкретные условия выхода из кризиса: СССР вывозит ракеты с острова, а США снимают блокаду и обещают не вторгаться впредь на Кубу. Так вот, через разведку, а не через посольство!
Вот тут-то и начинается «театр абсурда». Две спецслужбы противников быстрее наладили деловой контакт (телекомментатор имел связь с ЦРУ), чем посол и резидент внутри одной государственной структуры, коим было посольство. Что же случилось?
Итак, есть информация (предложение) архиважного значения для разрешения кризиса «без-пяти-минут» чреватого военным конфликтом, начало которого исчисляется часами. Есть канал — посольский и госбезопасности. Но…
Вот как рассказывает советский резидент Феклисов об одном из контактов с представителем американского президента. 26 октября в полдень он был вызван на встречу комментатором, на которой изложил ему свою личную точку зрения на развитие кризиса: если произойдет вторжение американцев на Кубу, Хрущев может «нанести ответный удар по… Западному Берлину». В своей книге Феклисов писал так: «Я действовал на свой страх и риск. Теперь мне совершенно ясно: да, я рисковал, но не ошибся. Чего я не ожидал, так это того, что мои слова будут быстро доведены до сведения хозяина Белого дома и что через два-три часа Кеннеди передаст через Скали (телекомментатор. — авт.) компромиссное решение».
Резидент пообещал посланцу президента срочно довести его предложение до сведения Кремля. Но срочно не получилось. Все уперлось, говорит, Феклисов, в бюрократию мидовцев, не уполномоченных своей штаб-квартирой на Смоленской площади вести переговоры такого серьезного уровня. Случилось, что когда Феклисов срочно составил подробную шифртелеграмму для Москвы с подробностями двух встреч с посланцем президента, то при отправке ее он встретил сопротивление посла. Усиленную двумя подписями депешу с предложениями американской стороны посол продержал три часа и заявил: такое сообщение он послать не может.
Небольшое отступление. 21 октября министр иностранных дел СССР А. А. Громыко встречался с президентом Кеннеди, после чего информировал Хрущева о возможном ходе развития советско-американских отношений на ближайшее время. Отчет министра о встрече был составлен в благодушном тоне. Посол оценил этот эпизод в своих мемуарах так: «.В этих условиях военная авантюра США против Кубы почти невероятна. Таков был в целом успокоительный вывод Громыко накануне Карибского кризиса. Я пытался убедить его дать более осторожную оценку ситуации. Он не согласился: видимо, ему хотелось сделать приятное Хрущеву».
Потом сам посол отказал резиденту в архиважном деле государственного масштаба — довести до сведения Кремля компромиссное предложение Белого дома. Может быть, посол не хотел «сделать неприятное» своему шефу по МИДу? Ведь прогноз Громыко не оправдался.
Из трагедии — в фарс. Известно, что трагедия может повториться в виде фарса. И эти отношения «посол — резидент» стали фарсом. Ибо трагедия состоялась в схожей ситуации… за двадцать лет до этого, в 1941 году. За несколько дней до нападения Германии на СССР.
Тогда, 19 июня 1941 года разведчик берлинской резидентуры Борис Журавлев был вызван на экстренную встречу ценным агентом советской разведки в гестапо «Брайтенбахом». По его взволнованному виду разведчик понял, что произошло что-то чрезвычайное. А через несколько минут он сам всем своим существом ощутил важность полученной информации: «Гитлер нападет на Россию в 3 часа в ночь на 22 июня.»
Этот агент еще с 1929 года зарекомендовал себя как источник достоверной информации — актуальной, секретной, документальной. Достаточно сказать, что все эти годы сотрудничества с нашей разведкой ни одна провокация с немецкой стороны против советских людей (и разведчиков в том числе) в Германии не и мела успеха. Он первым сообщил и дал технические данные о работе немцев над «оружием возмездия» — ракетами, а затем — об исследованиях в области ядерной энергетики для нужд войны.
Ему можно и нужно было верить. Журавлев доложил тревожную информацию резиденту Кобулову, брат которого Б. Кобулов входил в руководство НКВД и был приближен к Л. Берии, наркому внутренних дел СССР. Резидент не решился отправить это предупреждение агента по каналам госбезопасности, ибо он знал отрицательную реакцию Кремля на подобную информацию: она рассматривалась в высших эшелонах советской власти как провокационная. Кобулов обратился к советскому послу в Германии с просьбой направить сведения по каналам НКИД, но для НКВД. Посол Деканозов, человек Берии, шифровку в Москву направил.
Тогда, за три дня до войны, к сообщению ценного источника Берия отнесся иронически и доложил Сталину эту информацию среди других вопросов как бы между прочим. Он представил ее как исходящую от попавшего под панические настроения в Берлине советского посла. И было принято решение: посла отозвать. Не успели — началась война.
Кобулов-резидент был случайным человеком в разведке, но не Деканозов, который одно время ее возглавлял. Он оценил значение сообщения агента и, в условиях еще продолжавшихся репрессий в стране, решил идти наперекор «мнению Кремля». Видимо, через подобную ситуацию в сложные дни Карибского кризиса советский посол в Вашингтоне не смог перешагнуть. А ведь ему репрессии не угрожали?!
…И вот, за считанные часы до катастрофы, резидент Феклисов вынужден был отправил шифртелеграмму в Центр по каналу госбезопасности. Ему ответили: «Пришлите сведения за подписью посла». А на Кеннеди в это время давили военные и счет времени до «открытия огня» исчислялся уже минутами.
Известный американский разведчик Ладислав Фараго в своей книге «Война умов», изданной в 1956: году, говорил: «Добыча информации не всегда трудна, оценка ее бывает затруднительной». И все-таки, что удержало мидовского чиновника выступить единым фронтом в дни Карибского кризиса с чиновником госбезопасности? Может быть, боязнь стать соучастником дезинформации? Но вернее всего, это было неверие в государственную мудрость Феклисова, хотя такой большой опыт работы в разведке, как у него, имели единицы.
Историческая справка. Именно государственный подход к делу разведчиков в «тайной войне» еще с двадцатых-тридцатых годов позволили советскому правительству возводить их в ранг послов на ключевых позициях в дипломатическом мире. Так в ранге послов-резидентов побывали: Панюшкин А.С. — в Китае (1939–1943), Чичаев И. А. — в Англии (1941–1945), Зарубин Г.Н. — в Англии (5о-е годы), Алексеев А.И. — на Кубе до Карибского кризиса, во время и после него.
Итак, во время Карибского кризиса имелось два канала контактов американцев с Москвой — официальный (посольство) и неофициальный (госбезопасность). Напрашивается парадоксальный, в отношении советской дипслужбы того времени, вывод: Роберту Кеннеди, министру и брату президента, «надоело» общение с советским «послом без полномочий» и братья переключились на другой канал, пусть даже неофициальной связи: президент — его доверенное лицо (телекомментатор) — советский резидент КГБ — советский лидер Хрущев. Американский президент не ошибся в выборе второго канала. Вероятнее всего, ему была хорошо известна биография разведчика Феклисова.
Как бы не защищал посол роль МИДа в разрешении Карибского кризиса, и свою в том числе, информация пришла в Москву в в виде предложений все же не по посольскому каналу. Американский президент доверился советской разведке.
Этот факт говорит в пользу высокой оценки госбезопасности Страны Советов на международной арене.
Снисходительное «похлопывание по плечу» советской разведки выразилось в таком резюме А.Ф. Добрынина: «Наша разведка не имела в тот момент надежных источников информации в Вашингтоне. Не случайно сам резидент Фомин (Феклисов. — авт.) отправился в бар-ресторан добывать сведения от корреспондента». И еще: «…Прямой конфиденциальный диалог шел через Р. Кеннеди и меня».
Но ведь дважды (21 и 26 октября) с информацией советского резидента знакомился Хрущев и оба раза из Москвы требовали: «Отправьте сообщение за подписью посла».
Внешняя разведка в самый острый момент Карибского кризиса оказалась на высоте. И Герою России Феклисову есть чем гордиться.
В январе 1989 года бывший советский резидент в Вашингтоне Феклисов выступил с сообщением на международном симпозиуме по октябрьским событиям 1962 года. В составе американской делегации находился бывший телекомментатор Скали. На последнем закрытом заседании «круглого стола» он сказал: «Я внимательно прослушал выступление Александра Фомина (Феклисова. — Авт.) о характере и содержании наших дискуссий в октябре 1962 года. Я уважаю мистера Фомина и согласен с ним с тем, что мы сыграли значительную роль в то время».
И советский разведчик, и доверенное лицо американского резидента Джон Скали вошли в историю как люди, внесшие свою долю в предотвращение войны в дни Карибского кризиса.
Кроме архивов спецслужб или спецхранилищ в Кремле и Белом доме, память об этих знаменательных встречах — резидента и телекомментатора — засвидетельствована в витрине вашингтонского ресторана «Оксидентал». Это медная табличка со словами: «За этим столом во время напряженного периода Карибского кризиса 1962 года было внесено предложение вывести ракеты с Кубы, сделанное загадочным мистером Икс телекомментатору Эй-би-си Джону Скали. В результате этой встречи была предотвращена угроза возможной ядерной войны».
«Загадочным мистером Икс» был резидент советской разведки КГБ Герой России полковник Александр Семенович Феклисов, он же «Фомин», он же «Юджин» в Англии и «Калистрат» в Нью-Йорке, правда, еще в годы Второй мировой войны.
Считается, что главным «просчетом» Хрущева в Карибском кризисе была его неспособность предвидеть возможную реакцию США на появление русских ракет на Кубе. Это реакция — решительные действия американцев в виде серии угроз. Якобы у него не было «запасного сценария» на этот случай и он вынужден был импровизировать по ходу событий. Мол, советский лидер создал кризисную ситуацию, подорвав тем самым свой престиж в Советском Союзе и в мире.
Но ведь в этом и заключается «блеф», вернее, его часть: цель — защита Кубы, видимая, как говорят, невооруженным глазом; средство — ракеты на Кубе, а результат — с СССР стали считаться как с серьезной ракетно-ядерной державой. «Изюминка» была в следующем: США не потерпят присутствия ракет на Кубе — значит, будет торг.
Результат этого торга известен.
Откуда такая убежденность? Опасность военного конфликта вокруг Кубы заключалась в том, что советские ракеты тактические и среднего радиуса действия имели десятки ядерных зарядов, целями которых могли стать крупнейшие города Америки — Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго… Более того, их мощности значительно превышали ту, о которой знали в США. И еще: американские эксперты подсчитали, что в случае военных действий с применением советской стороной ядерных ракет в Америке можно ожидать около 80 миллионов погибших.
Возможно, подобные подсчеты сделали и в Москве. Вот, видимо, чем можно объяснить полное «загадочное» молчание советской стороны по вопросам завоза ракет на Кубу (до и после вскрытия этого факта), «карантина» против советских судов, ядерного боезапаса. Об этом станет известно гораздо позднее, после Хрущева. А тогда, в один из критических дней Карибского кризиса, 24 октября, Америка сидела у телевизоров и наблюдала, как советский танкер, пройдя последнюю линию в окружении американских эсминцев, пересек «карантинную» черту и ушел в кубинский порт. Его не обстреляли. И даже в тот роковой момент строительство стартовых площадок на острове не прекращалось.
Конечно, престиж советского лидера пострадал: он не настоял, чтобы Кеннеди дал не конфиденциальное, а публичное обязательство о выводе американских ракет из Турции. Западными СМИ Кеннеди был провозглашен как несомненный победитель в этом опасном кризисе. В стратегическим же отношении окончательное урегулирование кризиса не было ни большой победой, ни крупным поражением ни для одного из лидеров двух Великих Держав.
Почему так? Американская сторона сняла блокаду острова еще до полного вывоза всех ракет, что означало возвращение к «нулевому варианту» до кризиса. А советская сторона добилась согласия США не нападать на Кубу и убрать ракеты из Турции. Правда, Хрущев проиграл пропагандистскую кампанию, так как именно советская сторона была «инициатором» кризиса и именно она внешне отступила.
«Блеф Хрущева» многогранен: тайная операция «Анадырь», неведение посла и представителя СССР в ООН о ядерном шантаже, торг из-за ракет в Турции. Но главное — американцев подловили в момент подготовки нового «крестового похода» на Кубу силами полумиллионной армии. Возможно, Хрущев, сам того не ведая, пытался спасти Остров свободы только от этого вторжения. Получилось куда более удачно — США оставили Кубу в покое навсегда. Прочти навсегда, так как больше советского «ядерного зонтика» над ней нет.
Что могло остановить эти планы американского президента, военных, спецслужб? Вторжение было решенным делом. Только неординарное решение советской стороны — «большой блеф», причем военно-стратегического масштаба. Ранее уже говорилось о «системе угроз» в американской концепции отношений с противником. У Советского Союза во время Карибского кризиса получилась своя «система» — вокруг Кубы. И навязала этот «торг» в защиту Кубы советская сторона.
Предвидя реальную расправу Соединенных Штатов с Островом Свободы (их план был в Кремле), советский лидер с помощью «большого блефа» упредил попытку ликвидировать дружественной СССР режим в Западном полушарии.
«Просчет» Хрущева, вынужденного под всемирное улюлюканье недоброжелателей Советского Союза вывести ракеты с Кубы, обернулся перспективным расчетом на длительную и гарантированную защиту Кубы и сохранил тем самым форпост социализма в Западном полушарии. Следствием кризиса стал новый рубеж в отношениях СССР и США — с советской стороной стали разговаривать как с ведущей ракетно-ядерной державой.
Справка. В обширном американском справочнике Норманна Палмера «Энциклопедия шпионажа» (1999) говорится о Кубинском кризисе. Статья начинается со слов: «Кубинский ракетный кризис», как его принято называть в Штатах, в октябре 1962 года продемонстрировал одновременно сильные и слабые стороны американской разведки…».
Так, в 1962 году Разведывательное сообщество США подготовило четыре сводки оценок национальной разведки по Кубе (последняя была датирована 19 сентября) и «во всех четырех утверждалось, что русские не посмеют разместить на острове ядерное оружие».
И еще: «… у Белого дома был один тайны источник информации: офицер советской военной разведки (ГРУ) полковник Олег Пеньковский. В 1961–1962 годах он передал англичанам и американцам немало сведений о советских боевых системах и степени боеготовности советских войск. Полученная от него информация вкупе результатами облетов территории СССР самолетами У-2 вскрыла в целом слабую готовность русских к ядерной войне». Вот такой «приговор» советской стороне…
Но как быть с тем фактом, что «ценный источник» Пеньковский «проморгал» широкомасштабную подготовку к вторжению советских войск на Кубу? И не только сам факт начала такой подготовки, но факт движения к Острову десятков кораблей? Не потому ли Пальмер решительно осуждает:
«Разведывательное сообщество оказалось неспособным выявить характер и масштабы наращивания советского военного присутствия в Западном полушарии и на Кубе на ранних стадиях». Американцы, говорит Пальмер, считали, что «к началу карантина на Кубу успело прибыть только 8 000 человек личного состава. А на самом деле численность советской военной группировки составляла 41 000 человек…».
Выше была сделана попытка ответить на вопрос: какова доля участия разведки в «большом блефе» — этой стратегической победе советской стороны в более широком смысле, чем только разрешение Карибского кризиса. Теперь хотелось бы разобраться, каково участие в этом кризисе сомнительной фигуры, каким стало Пеньковский, агент двух западных спецслужб. Дифирамбы, которые поют американской и английской разведкам и их агенту, в конце концов, были зафиксированы в двухтомном труде «Шпион, который спас мир» американского журналиста и его соавтора перебежчика из КГБ еще времен 50-х годов — Дж. Шектера и П. Дерябина (1993).
Но вот что настораживает: по прошествии десятилетий даже перебежчик и позднее сотрудник ЦРУ, анализируя довольно объективно ситуацию с Пеньковским в целом и вокруг Кубы, в частности, не смог не затронуть вопроса: о честности «Феномена» (так назвали на Западе его предательство)? В книге приводились мнения, причем весьма компетентные, других специалистов и профессионалов разведки и контрразведки по обе стороны Атлантики в пользу гипотезы: Пеньковский был подставой советских органов госбезопасности.
Поэтому знакомство с содержанием книги «Шпион, который спас мир» невольно вызывает вопрос: а с чьей стороны он спасал мир — с американо-английской либо с советской?
Казалось бы, можно приступать к анализу материалов и сведений, говорящих «за» и «против» оценки деяний Пеньковского в качестве «предателя-непредателя». Это можно сделать лишь разобравшись в глубинных процессах разведки, «краеугольными камнями» которой являются разведчики, агенты и операции. То есть все то, что составляет понятие «мастерство разведки»!
Шоновец о фатальной угрозе Штатам(Что дала операция «Карфаген» советскому государству?)
В начале 60-х годов советская внешняя разведка провела операцию по проникновению в один из наиболее важных объектов американских вооруженных сил в Европе. Агент, сержант американской армии Роберт Джонсон, был внедрен в Региональный центр курьерской связи вооруженных сил США, находившийся под Парижем, в районе аэропорта Орли.
В результате проведенных спецмероприятий (восемь выемок) разведка госбезопасности получила важнейшие материалы политического и военно-стратегического значения. Бывшим заместителем начальника внешней разведки генерал-лейтенантом Павловым эта операция была названа «Карфаген».
Это была уникальна разведывательная акция, как по замыслу и исполнению, так и по результатам, ибо была получена секретнейшая, актуальная и документальная информация.
ПАВЛОВ
Виталий Григорьевич
1914–2005
В органах ГБ — внешней разведке с 1938 года по 1987 год.
Работал в Канаде, Австрии, Польше, США, Китае, странах Латинской Америки и Западной Европы.
Один из главных организаторов операции «Снег» (1940–1943). Руководитель нелегальной разведки. Начальник КИ КГБ (1971–1973), старший научный консультант начальника разведки (1984–1987).
Автор ряда книг о внешней разведке.
Много позднее участники операции отмечали, что об этой операции было написано и сказано много правды и неправды, как в Союзе, так и за рубежом — о ней рассказывали и бывшие разведчики, и праведные и неправедные журналисты в прессе, мемуарах и исследованиях. Но…
Как правило, во всех этих материалах реальные события перемежались с вымыслом и, временами, чудовищными искажениями действительности. И потому нынешние граждане страны и, особенно, профессионалы должны знать доступную для открытой печати правду из рук. главных ее участников. Именно так можно сохранить героическое прошлое нашей разведки.
И Валентин Григорьевич Павлов, как один из авторов проведения операции «Карфаген» и ее активный участник объясняет широком кругу читателей действительную ее значимость для советского государства. Ведь проведена она была в самый разгар «холодной войны».
Генерал подчеркивает, что в описании общих черт операции использованы только открытые материалы, уже опубликованные в СМИ. И, конечно, многие детали ее организации и проведения остаются за пределами этой рукописи. Одно следует отметить: все исследователи истории спецслужб однозначно отмечают неординарность и уникальность этой операции. И некоторые авторы, например ветеран войны и разведки, историк спецслужб Анатолий Дамаскин, автор книги в рубрике «100 великих операций» причисляет операцию «Карфаген» к числу «великих операций спецслужб всех времен и народов».
Об операции наиболее полно написал в своих мемуарах и генерал Павлов. Он следующим образом описывает обстоятельства своего знакомства с этой операцией, о которой ему, заместителю начальника разведки госбезопасности, до поры и времени ничего не было известно.
Слово — генералу Павлову
«В один из обычных дней генерал Сахаровский, начальник разведки, вызвал меня и поручил исполнять его обязанности во время его недельного отсутствия. Для меня это было не в новинку, так как я уже несколько раз оставался на короткое время за него.
На этот раз Александр Михайлович особо подчеркнул, что в его отсутствие из парижской резидентуры может поступить почта с очень важными материалами особой секретности. Он приказал: их нужно сразу же обработать, доложить председателю КГБ для подписи и направить в адрес первого лица в государстве, то есть лично Хрущеву Н.С.
Начальник обратил внимание на тот факт, что обязательно поручить обработку почты только тем лицам, которые с подобными документами из Парижа уже занимались. А это были: начальник информационной службы и два переводчика с английского языка.
И вот в конце февраля 1963 года на стол ко мне легла толстая пачка документов на английском языке и перевод их на русский. Тут же была препроводительная записка на имя Хрущева. Мне необходимо было завизировать записку, удостоверяя тем самым, что в ней изложено все правильно.
Взглянув на первый документ, я был изумлен: это был мобилизационный план американского главного командования на случай подготовки и начала военных действий Запада против стран Варшавского договора. В документе излагалось распределение задач и целей атомных ударов по базам, промышленным центрам и крупным городам Советского Союза и его союзников по ОВД. Определялись средства и подразделения американских ядерных сил в Европе, военные корабли и подводные лодки флота США, цели и объекты ядерных ударов, отведенных союзникам по НАТО.
…При этом предусматривалось, что в случае продвижения советской армии в Западную Европу или еще только угроза такого советского наступления могут быть нанесены упреждающие ядерные удары по конкретным целям на территории европейских стран-союзниов США. Зачем? Для создания условий «невозможности дальнейшего продвижения советских вооруженных сил». То есть, другими словами, допускалось уничтожение этих территорий вместе с их населением.
Читая внимательно, я с трудом сохранял хладнокровие. Ведь то, что я до сих пор знал о бушующей в мире «холодной войне», до этого момента я относил к «мобилизующим» заявлениям нашего руководства. Во всяком случае я сомневался в наличии в действительности у наших западных противников таких зверских человеконенавистнических планов по уничтожению наших и «их» городов вместе с миллионами жителей…
Теперь же на меня со страниц настоящих американских серьезных документов пахнуло настоящим холодом — это была угроз развязать атомную войну, чтобы сжечь в ее пламени не только нашу страну, но и весь мир.».
Одновременно с докладной на имя руководителя ЦК КПСС, как пишет Виталий Григорьевич в своих мемуарах, было отправлено письмо руководителю специального подразделения КГБ, занимающегося криптографическими делами. В приложении были полученные в этой же почте материалы по шифрсистемам, применявшимися в то время в армии США и НАТО. В письме подчеркивалась особая секретность источника получения этих материалов и необходимость сокращения до минимума круга лиц, допускаемых к работе с ними.
Позднее сами американцы, оценивая факт утери ими шиф-рматериалов, отмечали, что нанесенный США ущерб в результате того, что советским криптологам (дешифровальной службе) стало известными американские методы шифрования, не может быть ничем возмещен.
Таковы были разведывательные материалы, полученные нашей парижской резидентурой в результате только одной выемки в ходе операции «Карфаген».
А их было восемь!
Общая оценка операции «Карфаген»
Добытая разведывательная информация получила высокую оценку политического и военного руководства нашей страны. Многие материалы докладывались Н.С. Хрущеву, министру обороны Р.Я. Малиновскому, некоторым высшим политическим и государственным руководителям Союза. Добытые в результате операции секретные американские документы позволили внести коррективы в позицию СССР по основным международным проблемам и в оперативно-стратегические планы советских вооруженных сил.
Эффективность этой операции советской разведки вынуждены были признать и наши противники. Согласно заявлению представителя Пентагона, американская сторона понесла «колоссальный урон» и, «если бы была война, то ущерб, нанесенный США в результате потери этих документов, мог бы быть фатальным».
В заключение генерал Павлов дает следующую оценку операции «Карфаген»:
«Эта операция внедрения внешней разведкой своего агента в секретный американский объект является уникальной как по сложности, так и по результатам. Автор не знает другой, хотя бы близкой по этим двум параметрам разведывательной операции». И далее: «… Разведка уже только одной этой операцией оправдала свое существование перед государством».
Разведмастерство операции «Карфаген»
Эта операция является убедительным примером возможностей разведки, когда ее разведчики провели находчивость и целеустремленность, смелость и мужество, изобретательность и особенность безошибочно прогнозировать ход событий. Советские разведчики — авторы замысла и участники операции — внесли немалый вклад в дело обеспечения обороноспособности и безопасности нашего Отчества в самый разгар «холодной войны».
И эту операцию можно бесспорно отнести к примеру высокого профессионального мастерства наших разведчиков. Но, как известно, тонкости работы разведки становятся гласными через годы (или вообще остаются скрытыми от мира). Исследование ее и более полная оценка еще ждут своего часа.
Генерал Павлов особое внимание уделяет личности агента Роберта Ли Джонсона: «Светлая память о советском агенте, простом сержанте американской армии и мужественном человеке, навсегда останется в недрах российской внешней разведки…».
Операция «Карфаген», главным героем которой был Джонсон, многому учит… Она убедительно показывает, как велика роль агента в работе разведки, тем более внедренного в объект разведывательного интереса. И каких неординарных результатов может достичь разведка, если при решении поставленных задач она опирается на агентуру и агентурные методы работы.
И учитывая или создавая благоприятные условия, разведка не имеет право не идти на риск и применять самые острые формы в своей деятельности. Но генерал Павлов в то же время отмечает, что операция «Карфаген» еще раз убеждает: как важно бережное отношение к основному капиталу» разведки — ее агентурному аппарату, какие потери может понести разведка вследствие предательства и несоблюдения правил конспирации в работе и даже при повседневном общении разведчиков между собой. История с агентом Джонсоном — это суровый урок для настоящих и будущих разведчиков.
Ведь и операция «Карфаген», казалось бы, всего лишь один эпизод из жизни разведки, подтверждает главную мысль в ее делах: «Ценный агент стоит целой армии» (Ронге, германский разведчик Первой мировой войны).
«Кибернетике в Союзе быть!»(Разрыв исследований был сокращен с пятнадцати до пяти лет)
Радиолокация? Активная работа все годы войны с позиции Англии и США. Но эта составляющая «триады» особая, ибо в Союзе возникла «тупиковая ветвь» в звене: «РЛС — электроника — к и б е р н е т и к а»?! Удивительна эта «триада» еще и тем, что трижды НТР предвидела, упреждала и предупреждала политические и научные «верхи» о судьбоносности всего этого научно-технического «богатства» на Западе. Но только дважды ей удалось быть «удачным предсказателем», хотя и пришлось пробивать «стену непонимания» на первых порах, как это случилось с «атомом».
Но если с «атомом» все же с опозданием страна и ее военная промышленность справились, то с «электроникой — кибернетикой» наша наука, техника, промышленность и оборонные отрасли оказались в «хвосте» мировой цивилизации и запаздывали в пятидесятые годы лет на пятнадцать.
В отличие от «работы Советов с атомом» разрыв этот было бы сложно преодолеть, если бы не… научно-техническая разведка и…?! А конкретно — идеолог и реально мыслящий провидец-руководитель НТР Леонид Романович Квасников и выдающийся советский специалист по радиолокации Аксель Иванович Берг оказались в этом вопросе единомышленниками.
К вопросу о кибернетике в Союзе
В 1948 году американский математик Норберт Винер выдвинул идею о возможности общего научного подхода к исследованию и организации процессов управления в сложных технических, биологических и общественных системах. Винер доказал, что одним из разделов кибернетики может стать теория и практика электронных вычислительных машин (ЭВМ).
В Советском Союзе работу Винера с ходу приняли в штыки, книгу на русский язык не перевели, но заочно обвинили автора в стремлении «очеловечить» машинные системы. В прессе появились разгромные статьи о вреде кибернетики, которую называли «проституирующей дочерью империализма».
В Союзе сторонники Винера преследовались, понимающие роль кибернетики в прогрессивном развитии науки и техники ученые предавались анафеме, вплоть до отлучения от науки.
Все первые книги в области кибернетики, вычислительных машин и программировании, выпущенные уже во второй половине 50-х годов без грифа секретности, были написаны нашими военными. Этот факт в истории науки имел для отечественной информатики немаловажное значение.
Историки от кибернетики говорят: «Если бы не активная наступательная позиция военных, поддержанная членами АН СССР, то идеологические концепции, охраняемые представителями консервативной философской элиты, задержали бы на многие десятилетия развитие информатики в нашей стране, как это случилось с генетикой и другими неугодными придворной философии науками».
Не случайно «отцом» отечественной кибернетики считается Аксель Берг, адмирал, одно время занимавший пост заместителя министра обороны, крупный специалист по радиолокации.
Историческая справка. Адмирал-ученый, академик, Герой Соцтруда был потомком обрусевших шведов, с юности стал флотским офицером.
Арестовали его, доктора наук, начальника научно-исследовательского морского института связи и телемеханики, в конце 1937 года. В тридцать восьмом году он сидел в одной камере с авиаконструктором Анатолием Туполевым и накрывался одной шинелью с товарищем по несчастью — Константином Рокоссовским, будущим маршалом и победителем в войне.
В 1939 году — обвинение в антисоветском заговоре и смертный приговор. А затем в его деле появилась запись: «9 мая 1940 года. Дело по обвинению Берга дальнейшим производством прекратить. Обвиняемого Берга из-под стражи немедленно освободить».
И привезли прямо из тюрьмы Берга к Сталину. Тот хотел узнать, почему в канун войны у немцев, американцев, англичан уже есть радиолокаторы, а у нас — нет. «Враг народа» Берг мог кое-как разъяснить вождю значение радиолокации в военном деле. И получил от вождя наставление, как говорил сам Берг: «Идите — работайте. Никто вас не тронет».
Причины освобождения, скорее всего, были вполне прагматическими. Накануне ожидавшейся войны Красная Армия практически не имела радарных установок. И Бергу предстояло в кратчайшие сроки это положение исправить. В канун Битвы на Курской дуге Сталин снова беседовал с Бергом и назначил его замнаркома электротехнической промышленности.
Ученики Берга часто вспоминают о его встречах со Сталиным, ставшими судьбоносными не только для отечественной радиолокации, но, в дальнейшем, для кибернетики.
Главная работа Берга на протяжении войны оставалась, естественно, радиолокация. После судьбоносного для его дела решения Сталина государственная машина работала уже в интересах радиолокации, для которой быстро объединялись усилия военных, гражданских специалистов и разведки.
В 1953 году Берга назначают заместителем министра обороны, отвечающим за развитием военной электроники. Как считают биографы Берга и историографы кибернетики, видимо, примерно в это время путем многочисленных совещаний с сподвижниками и учениками в кабинете ученого было принято негласное соломоново решение: «кибернетику развивать, не произнося крамольного слова вслух».
А пока, как вспоминал один из академиков, в книгах начала пятидесятых годов по теории автоматического регулирования издательские редактора упорно называли кибернетику лженаукой. А ведь это были первые открытые разговоры кибернетиков о соединении возможностей компьютеров и автоматов.
Зачем такое длинное отступление от основного повествования? Но хотелось бы напомнить над чем работал пять лет Барковский с источниками по радиолокации в Лондоне?
Занимался этим же с позиции Центра перед первой поездкой в Штаты и затем в самой Америке? Почему после войны целый «коллектив» агентов НТР трудился над добычей информации по электронике и затем кибернетике в десятке развитых стран мира? И теперь перед руководителем нью-йоркской резидентуры стояла все та же задача — все стремительно растущее новое об электронике и кибернетике? Причем по последней — не имея официального задания «сверху» и зная о запрете иметь дело с «гулящей девкой империализма»?
От автора. Вот и хотелось бы еще и еще раз напомнить: «если бы» не два человека — разведчик Квасников и ученый Берг. Трудно отделаться от мысли, что эти два государственного мышления незаурядных человека, с большой долей вероятности, не обсуждали на неофициальном уровне вопрос о разведывательном сборе сведений по кибернетике. Ибо они, и морально и научно, прибились к «одному берегу» — кибернетике в Союзе быть! А ведь Барковский был единомышленник Квасникова?!
И, когда говорят о кибернетике, не пророческими ли звучат слова патриарха радиолокации, электроники и кибернетики, каким со временем стал академик Аксель Берг (в то время он был Председателем Совета по радиолокации, 1944) в адрес разведки госбезопасности: «… получение от Вас этих сведений имеет большое государственное значение. Работу Первого управления НКГБ за истекший год следует признать выполненной блестяще».
Так оценил Берг усилия НТР по операции «Радуга» (радиолокация). А значит — усилия разведчика Барковского на Британских островах и его коллег за океаном. А дальше была кибернетика…
Автор пришел в научно-техническую разведку в шестьдесят первом году, когда она была самостоятельным и крупным отделом внешней разведки госбезопасности. Становилось известным в среде сотрудников, что атомные секреты американцев и англичан были добыты разведкой. А герои этих успехов ходили здесь, по тем же, что и автор, коридорам, — Леонид Квасников, Владимир Барковский, Анатолий Яцков.
Электронное направление гордилось тем, что в одночасье из здания штаб-квартиры НТР в руки ученым-электронщикам было передано несколько чемоданов с тысячами фотопленок, содержащих информацию по кибернетике. Это были накопления за послевоенные годы разведкой, сделанные по указанию впередсмотрящим Леонидом Квасниковым и сохраненные в период разгула в стране «антикибернетиче-ского мракобесия». Но благодаря материалам НТР, удалось разрыв в уровне отечественных исследований по кибернетике сократить с пятнадцати до пяти лет.
КВАСНИКОВ Леонид Романович (1905–1995). Идеолог, организатор и руководитель научно-технической разведки в 30-60-е годы. В органах госбезопасности с 1938 года. Выезжал с разведзаданиями в Германию и Польшу (1939–1941). Инициатор по добыванию сведений (секретных, актуальных, документальных) по атомным исследованиям в Германии, Англии, США (1940–1941). Возглавлял научно-техническое направление в резидентуре в США (1943–1945).
Инициатор сбора информации по кибернетике (40-50-е годы). Начальник НТР (1948–1963).
В 1996 году присвоено звание Героя России (посмертно).
Разведка для космоса(из записок разведчика)
История ХХ столетия — это революционное преобразование всех сторон жизни человечества в условиях противостояния двух идеологических и экономических систем.
«Экономическая война» сопровождалась воистину беспрецедентной по своим масштабам напряженностью в отношениях между государствами. Она вылилась в дискриминацию ряда стран в системе международного разделения труда. Путь запретов Запад сформировал в виде санкций на использование достижений в области науки и техники. А началось это еще в годы войны, когда истекающую кровью Красную Армию США и Англия оставили без радиолокационного сопровождения всех видов советских войск.
И на «тропу тайной войны» вышла наша разведка. Случилось это. Когда в поставках в Союз систем радиолокации было отказано. Советской России ростки радиолокации случились в годы войны.
Тем более, после войны… Был объявлен режим эмбарго на продажу передовых технологий и оборудование в страны Восточного блока. Через два года после появления в Европе НАТО (1949) по инициативе США была создана еще одна международная организация, и снова — против СССР и стран народной демократии. КОКОМ — Координационный комитет по контролю за экспортом в СССР и страны соцлагеря был предназначен для многостороннего отслеживания утечки в эти страны «стратегических» товаров и технологий согласно «списков КОКОМ». КОКОМ устанавливал также ограничения на использование товаров и технологий, разрешенных к поставке в вид исключения.
Герой Российской Федерации
БАРКОВСКИЙ Владимир Борисович
1913–2003
Сотрудник внешней разведки (1939–1984).
В годы войны оперработник общего профиля по линии НТР лондонской резидентуры. Имел на связи 17 ценных агентов (1941–1946).
Резидент по линии НТР в Нью-Йорке (1956–1960). Работая в центральном аппарате, выезжал с оперативными заданиями в страны Европы.
Преподаватель и профессор кафедры СД ВРШ и КИ, кандидат исторических наук, автор ряда учебных материалов (1946–1956, 1969–1984).
Историограф НТР советского периода (1984–2001).
Присвоено звание Героя РФ (1996).
Но задумка Запада по сути своей была претензией на «экономическую гегемонию» — с помощью этого Комитета в жизнь проводилась «стратегия контролируемого технологического отставания» стран Восточного блока.
В начале 1950-х годов перечень запрещенных товаров — технологий, оборудования и услуг насчитывал 2 000 позиций, а к моменту «послабления» деятельности КОКОМ в отношении новой России (1995) перечень запретов достиг 100 000 позиций. Но…
Как известно, всякое действие рождает противодействие. «Орудием взлома» режима эмбарго, введенного Западом на поставку передовых технологий двойного назначения (в мирных и военных целях) в Советскую Россию, стала научно-техническая разведка госбезопасности и военная, призванные «уравновесить» запретные санкции КОКОМ.
Еще в годы Великой Отечественной войны в недрах советской внешней разведки началось формирование основных направлений работы НТР: операция «Воздух» по авиационной и ракетной проблематике, «Радуга» — по радиолокации и электронике, «Зелье» — по взрывчатым веществам, «Парфюмерия» — по защите от химического и бактериологического оружия. В военные и послевоенные годы вершиной достижений советской научно-технической разведки стало проникновение в секреты создания на Западе атомного оружия. Операция «Энормоз» положила начало не только появлению в Советском Союзе собственного отечественного ядерного оружия, но и привело к созданию атомной промышленности и переводу на мирные рельсы появилась первая в мире атомная электростанция.
Да, действительно, мы были первыми, кто создал «мирный атом». Но только не индустрию ракетной техники для нужд космоса. Тем более, удивителен тот факт, что до пятьдесят четвертого года мысль о космической технике ютилась только в головах прозорливых ученых и специалистов — будущих покорителей космоса. За год до указанной даты талантливому ученому Тихомирову — гению робототехники запретили заниматься космосом и ликвидировали его НИИ. Самое непонятное, казалось бы, было в том, что против ракет дальнего действия (а значит — космических ракет, выступали на самом «верху» в ЦК…). Нужны были военные ракеты. Но…
Наступил пятьдесят пятый год, и противники космических ракет уже потребовали от бюро Сергея Королева готовить ракету для полета на 8000 километров — межконтинентальную. И в 1957 году в космос ушел советский спутник
— первый в мире. Несомненно. Доля вклада в «космическое дело» у разведки была. Только оставшееся от войны направление «Воздух» — авиаракетное стало теперь авиакосмическим.
В послевоенный период, с момента создания в 1954 году Комитета государственной безопасности ядерное, авиакосмическое, электронное, химическое и ряд других направлений стали приоритетными в работе НТР. Причем ядерное — приоритетом и всего КГБ. Указанные направления в области науки и техники способствовали укреплению оборонной мощи государства и повышению его народнохозяйственного потенциала.
Успешное испытание первой отечественной атомной бомбы 29 августа 1949 года ликвидировало монополию США на владение «ядерной дубинкой», сорвало планы нанесения ядерного удара по СССР американской администрацией.
Историческая справка. По признанию специалистов — ученых-атомщиков с опорой на разведданные «удалось избежать тупиковые направлений в разработке атомного оружия и сделать отечественную атомную бомбу в более короткие сроки, чем в США» (там на это потребовалось четыре года и было израсходовано 5 млрд. долларов).
Как отмечал один из создателей отечественной атомной бомбы академик Юлий Харитон в интервью газете
«Известия» в декабре 1992 года, лишь первый советский атомный заряд был изготовлен по американскому образцу. По словам академика, когда вручались высокие правительственные награды участникам советского атомного проекта, удовлетворенный тем, что американская монополия в этой области более не существует, И.В. Сталин заметил: «Если бы мы опоздали на один-полтора года, то, наверное, испытали бы этот заряд на себе!»
Создание отечественной атомной бомбы (а значит атомной индустрии!) стало «локомотивом» в развитии нескольких отраслей отечественной промышленности — военно-ракетной, космическо-ракетной и спутниковой.
До того, как наши космические программы стали международными, КОКОМ вершил свое «черное дело»: запрещал экспорт высоких технологий в СССР. Союзу не разрешалось запускать любой космический аппарат, если на нем имелась хотя бы одна деталь американского производства или для ее изготовления были использованы американские технологии. Да и позднее стало не легче…
Создать оборудование требуемого качества для имитации космических условий на Земле отечественная промышленность смогла только через несколько лет «космического марафона». И в начале этого «бега» медицинскую электронную аппаратуру в стране еще никто не производил.
Справка. Вот какое уведомление получил автор этой рукописи при работе «по космосу» с позиции внешнеторгового ведомства (70-е годы):
«Закупка термобаровлагокамеры с параметрами глубокого вакуума, приближенного к космической среде объемом в 8, 17 и 100 куб. м, входящих в список строгого эмбарго, обуславливается необходимостью решения значительного объема исследований и практических задач при условии имитации космического пространства и тем, что реальных подобных камер с возможностями испытаний человека в СССР не существует…
Срок изготовления только механического оборудования камеры в СССР составляет около 7 лет, а медицинская часть с требуемыми характеристиками ни одна организация в Союзе не изготовляет…».
Интерес к приобретению зарубежной термобаровлагокамеры, имитирующей глубокий вакуум, проявляли Минобороны, Министерство среднего машиностроения, Минздрав — это те ведомства, которые разрабатывали технические задания на подобные камеры. Добывание за рубежом таких камер преследовало также цель довести уровень отечественной промышленности в создании аналогичных систем до мирового. Таковы были реалии взаимодействия НТР с нашей «оборонкой» и космической отраслью!
В рукописи уже говорилось, как в начале 1960-х годов сотрудники советской НТР смогли в Японии ознакомиться с устройством капсулы первого американского астронавта. В последующие годы благодаря работе НТР центрифуги, тер-мобаровлагокамеры, имитаторы солнца регулярно поступали в Союз для решения задач нашей космической программы. И даже — для выхода в открытый космос…
Всего за де сять с половиной лет в интересах отечественной космонавтики было выполнено НТР 17 разведзаданий в решении задач для содействия космической программе в области жизнеобеспечения космонавтов, навигационной аппаратуры, материальной части ракет, имитации условий космоса на Земле. Собственные технические задания и разработки советских ученых и специалистов зачастую опережали аналогичные работы зарубежных коллег, а разведка помогала сокращать время и средства для реализации востребованных идей.
И вот парадокс? Со знаком «плюс». Здесь говорилось лишь об одной проблематике, решаемой советской научно-технической разведкой в попытках Запада исключить экономику Советского Союза из международного разделения труда. Пытаясь ограничивать внешнюю торговлю Советской России, КОКОМ подтолкнул советскую сторону к созданию
«оружия взлома» введенного эмбарго на приобретение жизненно важных для СССР технологий, техники и оборудования западного происхождения.
После успешного завершения более чем двадцатилетней работы НТР по космической проблематике председатель Ассоциации ветеранов внешней разведки генерал Федоров В.Н. в интервью «Парламентской газете» в 2001 году так оценил результаты этого труда:
«Добытая информация имела конкретный выход в развитие оборонной мощи страны, а операции содействия внешней политике и крупным сделкам на международном рынке позволили сэкономить сотни миллионов долларов».
Позднее ученый Барковский-историограф сформулирует место НТР в пределах нашего государства и вне его:
«НТР можно рассматривать как особое социальное явление, глубоко коренящееся в потребностях обеспечения национальной безопасности и геополитических интересов государства».
… О роли нашей НТР в интервью газете «Красная звезда» (28.04.2004) отметил генерал армии Крючков В.А., руководитель внешней разведки и председатель КГБ (1974–1988, 19881991, соответственно):
«Она получила мощное развитее еще до меня… Научно-техническая разведка, которой занимаются разведки всех развитых стран, — это составная часть научно-технической революции. Мы встроили работу научно-технической разведки в нашу народно-хозяйственную структуру.
Мои предшественники по линии этой разведки проделали огромную работу и создали такую базу и такую кадровую основу, которые позволили нам решать задачи просто удивительного свойства. Разведка была самым рентабельным хозяйством в нашей стране».
Ну а что же противник? Бывший шеф французской разведки Марион, оценил советскую научно-техническую разведку следующим образом: «…в промышленно-индустриальном шпионаже у госбезопасности равных нет».
Под четырьмя именами(«Московский агент» якобы замучен в подвалах Лубянки…)
Известно, что спецслужбы большинства стран уделяют повышенное внимание борьбе разведок и контрразведок. Такое противостояние всегда отличается остротой содержания, хотя приемы борьбы различны. И среди них — проникновение в агентурную сеть противника.
Не столь много упоминается о тех разведчиках, которые вели борьбу на «тайном фронте» со спецслужбами Запада под флагом «предательства».
…В августе 1971 года, за неделю до отъезда из отпуска разведчика монреальской резидентуры, Тургай был вызван к заместителю начальника разведки госбезопасности.
Генерал, плотного сложения человек лет пятидесяти с внимательным взглядом, располагал к себе, прежде всего, доброжелательной улыбкой. Он поинтересовался семьей Тургая, отдыхом, сроком отъезда. Внимательно выслушал ответы, видимо, привыкая к собеседнику.
— Скажите, вы докладывали о довольно пристальном внимании к вам со стороны канадской контрразведки? Начиная с Экспо-67, еще там — в Монреале?
Тургай, в прошлом морской офицер и военный контрразведчик, подтвердил сказанное генералом. А тот, задумчиво, как бы взвешивая то, о чем пойдет речь, начал объяснять задачу:
— Мы хотим начать игру с канадскими спецслужбами и стоящими за ними американцами. Могли бы вы заинтересовать их собой до такой степени, чтобы они сделали вам вербовочное предложение?
Поворот беседы для Тургая был более чем неожиданным. Чуть задумавшись, он рассказал, что среди изучающих его канадской контрразведкой подозрение падает на некого коммерсанта Джеффри, видимо, агента канадцев.
— Джеффри еще с 1967 года пытается втянуть меня, сотрудника торгпредства, во внеслужебные отношения — хорошо оплачиваемые коммерческие сделки, нарушающие наши законы.
Генерал удовлетворенно кивнул и спросил:
— Что, с вашей точки зрения, нужно для того, чтобы реализовать идею внедрения в агентурную сеть канадцев? Как главное условие?
Тургай, как профессионал, уже загорелся мыслью стать участником столь сложной операции и он произнес:
— Свобода действий и максимум конспирации!
А генерал углубил проблему дела:
— Готовы ли вы, в случае оперативной необходимости, выступить в роли предателя? С публичным выходом на телевидение и прессу?
Он терпеливо ждал обдуманного ответа. А Тургай не хотел и не мог упустить шанс оперативной удачи приобщения к серьезному делу:
— Мне доверяют и считают способным выполнить это задание, у меня оснований отказываться нет…
Было принято решение постараться навязать канадцам якобы материальную основу для «привлечения» Тургая к «сотрудничеству». А начало в создания видимости такого «материального интереса» Тургай предложил построить вокруг… иконы, якобы тайно вывезенной им в Канаду для продажи.
Предполагалось, что в случае удачного развития, игра может проводиться длительное время с целью выявления задач, методов, форм и средств работы канадской контрразведки против граждан советской колонии в Канаде, а также для сковывания сил и отвлечения их «на ложный объект». В будущем — изучение сотрудников спецслужбы и осуществления вербовочных подходов к ним, причем в самом процессе общения с ними, а также продвижение в канадские круги дезинформации экономического и коммерческого характера.
В любом случае, проникновение в агентурную сеть противника сулило возможность в оперативно удобный момент осуществить компрометацию канадской контрразведки и антисоветских силы в «верхах» этой страны.
Операция получила кодовое название «Турнир» и на ее реализацию было получено согласие не только руководства Комитата госбезопасности, но и Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.
В последующий год «игра-с-иконой», встречи с Джеффри, конкретные шаги по «поиску» путей обогащения убедили канадскую сторону о возможном получении согласия «русского коммерсанта» на сотрудничество с ней на материальной основе.
За несколько дней до отъезда из Канады к Тургаю состоялся подход с предложением о якобы «разовой» сделке: передать канадцам некоторые сведения о коллегах Тургая за «круглую сумму». Тургай отказался, однако дал понять, что сможет работать с канадцами при условии правительственных гарантий его безопасности, возможности в будущем перебраться на жительство в Канаду и хорошем материальном обеспечении. Затем последовали под прикрытием Минвнешторга короткие деловые визиты Тургая за океан и в Европу, где «вербовка» была закреплена. «Московский агент» начал передавать «информацию» и получать вознаграждение (как стало известно позднее, в канадской агентурной сети наш Тургай проходил под именем «Аквариус» в деле «Золотая жила»).
Особенностью «работы» Тургая с канадцами стал факт навязанного им условия: под предлогом безопасности он сам определял характер и объем передаваемой сведений, а также выбор места встречи и обоснованная длительность их проведения. Вопросы безопасности в глазах Тургая стали навязчивой идеей «их совместной работы».
Кроме Монреаля, Торонто и Нью-Йорка, встречи проводились в европейских городах — Женеве, Базеле, Цюрихе, где и шел обмен «товара-на-деньги». В работе с Аквариусом принимали участие три канадских сотрудника и группа сопровождения. В качестве гарантии судьбы Аквариуса на лучшее будущее ему подготовили на два имени канадские паспорта и другие документы, а также счета на «круглые суммы» в банках Канады и Швейцарии.
В начале 1978 года в Канаде была инспирирована очередная шпионская истерия в адрес советской стороны с выдворением большой группы наших граждан. И тогда было принято решение операцию «Турнир» завершить путем компрометации канадской контрразведки.
В открытой советской прессе появилась обширная статья, на документальной основе раскрывающая характер вербовочной работы канадцев в среде членов советской колонии. Особое место придавалось «ошибкам» канадцев в работе с их «агентом»:
во-первых, факт изготовления фальшивых и реальных документов без ведома правительства;
во-вторых, факт работы канадской спецслужбы за рубежом вопреки запрещающему это закону;
в-третьих, факт прикрытия этих шагов министром юстиции;
в-четвертых, факт провала работы с «московским агентом» по вине канадской спецслужбы, которая допустила утечку сведений о его вербовке.
Советская сторона смогла представить номера паспортов, банковских счетов, свидетельств о рождении, карточек социального страхования и… текст гарантийного письма на предоставление Джеральду Стаднику (Аквариусу) канадского гражданства.
После заседания правительственного трибунала по «делу московского агента» министр юстиции (он же генеральный прокурор) вынужден был подать в отставку, закончилась карьера, как писали канадские журналисты, и «шести блестящих сотрудников» спецслужбы, включая двух генералов.
Активная работа канадцев против граждан советской колонии в Канаде оказалась дезорганизованной на длительное время. А в штаб-квартире канадской контрразведки и в курирующих ее органах сотрудники обвиняли друг друга в утечке сведений о вербовке и считали, что «по вине болтунов возникла ситуация, в результате которой провалился «московский агента» и все дело «Золотая жила»…». Более двадцати лет, до конца 90-х годов, в канадской спецслужбе были уверены, что «их» агент Аквариус «был разоблачен и замучен в подвалах Лубянки.». Но.
Тем не менее, фигурант операции «Турнир» — «Золотая жила» (их Аквариус или наш Тургай, он же — Дзюба и Стадник), на самом деле — Анатолий Максимов — ветеран флота, военной контрразведки и разведки. Он, сейчас капитан 1 ранга в отставке, получил высокую профессиональную награду Почетный сотрудник госбезопасности именно за участие в операции «Турнир». И по сей день в возрасте за восемьдесят лет активно служит Отечеству в рядах Ассоциации ветеранов внешней разведки… («100 великих операций спецслужб», 2015).
Разведывательное сопровождение дипломатии(Служба «высшего пилотажа»)
Пройдя восьмидесятилетие вспоминается не столь давний очередной просмотр личного архива. Вернее, шел поиск первой биографии, написанной при вступлении в комсомол в сорок девятом году.
А получилось так, что передо мной оказался целый десяток моих биографий, как считается, кратко сформулированных за десятилетия учебы, службы, преподавательской работы и занятостью написанием книг. И вот что поразительно: чем больше прожил, тем короче биографическая справка, помещающаяся все на том же одном листочке.
Время укрупняло события и их описание укладывалось в строчки и отдельные слова. Сегодня и десяти слов достаточно, чтобы обозначить значимые события в жизни — это школа, аэроклуб, училище, флот, контрразведка, разведка, в ней — НТР, Служба активных мероприятий, Краснознаменный институт-Академия. И еще — многолетнее прикрытие во Внешторге…
В одной из книг-воспоминаний «чернорабочего разведки» есть строки, говорящие о времени учебы в Школе военной контрразведки и моменте беседы с кадровиком о переходе на службу в разведку:
«О внешней разведке КГБ в школе нам кое-что рассказывали, но в основном историко-описательного характера и немного о контактах ее с военной контрразведкой.
Видимо, больше и не следовало нам знать. И вот, такое предложение.
Я понимал: разведка — это, как в авиации, высший пилотаж. Я не ошибся в выборе. Но и в разведке был свой «высший пилотаж» — активные мероприятия, которыми мне пришлось заниматься не один год…».
Что предшествовало моему появлению в Ясенево в стенах прославленной внешней разведки, где на третьем этаже размещалась когорта сотрудников того самого «высшего пилотажа»?
… С волнением через пять, десять и более лет проезжал я по Горьковскому шоссе в Балашихе мимо ворот, ведущих на территорию нашей спецшколы разведки. В эти редкие моменты одно воспоминание теснило другое, но всегда они были теплыми и сопровождались легкой грустью от того, что далекое время, наполненное открытием неизведанного, никогда уже не повторится. Мог ли я думать, что жизнь приведет меня снова в стены родной «альма-матер»?
Это случилось через много лет после окончания двухгодичного факультета в то время Школы 101 ВРШ), а до того известной как ШОН, РАШ, ВРШ. Через двадцать лет работы в органах госбезопасности (со стажем более чем в двадцать пять лет военной службы) оказался я в стенах нашего уникального учебного заведения, узко известного в тот момент как Краснознаменный институт.
За время работы в разведке пришлось неоднократно выезжать в долгосрочные и короткие командировки сроком на недели, месяцы, по полугоду и на несколько лет: в Японию, Канаду и США, Англию и ФРГ, Бельгию и Швейцарию, Ирак и другие страны, разнообразие которых определялось работой по линии НТР и операцией контрразведывательного характера.
Приглашение перейти в Институт поступило в разгар активной работы по линии НТР на территории Союза с позиции Минвнешторга. И было оно для меня весьма неожиданным. Однако в то время уже завершалась многолетняя контрразведывательная операция, по окончании которой оперативной необходимостью стало бы прекращение личного контакта с иностранцами. Приглашение исходило от руководителя факультета научно-технической разведки, моего начальника по работе в НТР, легендарного разведчика Анатолия Антоновича Яцкова, будущего Героя России.
Герой Российской Федерации
ЯЦКОВ Анатолий Антонович
1913–1993
Известный разведчик, сотрудник внешней разведки с 1939 года.
В годы войны работал в «легальной» резидентуре в Нью-Йорке по добыванию сведений о создании американской атомной бомбы, об авиации и электронике (1941–1944).
На руководящих должностях в центральном аппарате по линии НТР, командировки во Францию и ГДР (1946–1969).
Организатор и начальник спецфакультета НТР в Краснознаменном институте (1969–1985). Звание Героя РФ присвоено в 1996 году (посмертно).
Формально приказ о моем назначении появился только в июне семьдесят восьмого года, через девять месяцев с того момента, когда в сентябре я прошел «смотрины» со стороны руководства кафедры разведки и Института. Задержка произошла по «вине»… Юрия Владимировича Андропова, который должен был дать «добро» на мою работу в Институте после моего «тесного сотрудничества» со спецслужбой Запада в качестве «их московского агента».
Десятилетие для меня авторитетным консультантом, а лучше сказать, Учителем был профессор кафедры Владимир Борисович Барковский из плеяды разведчиков времен войны, одного из «авторов» проникновения в атомные секреты Англии и США и моего наставника в годы работы в штаб-квартире НТР на площади Дзержинского. И вот в начале восьмидесятых годов, выпустив моих первых слушателей, я принял новое учебное отделение.
Через пять лет последовало приглашение на работу в Службу активных мероприятий и профессиональная солидарность и чуткость Анатолия Антоновича и начальника Института Ивана Ивановича Зайцева проявилась в полной мере — они в разгар учебной страды смогли отпустить меня на оперативную работу в Центр. И активная работа в этом уникальном подразделении Главка обогатила меня новыми профессиональными навыками, которые пригодились после возвращения «альма-матер» через четыре года.
Предложение я получил в декабре восемьдесят первого года от моего куратора по контрразведывательной операции «Турнир» Александра Васильевича. Тогда эта строго секретная операция проводилась в рамках нескольких подразделений Главка — внешней контрразведки, американского отдела и Службы активных мероприятий. Александр Васильевич к тому времени из внешней контрразведки перебрался в Службу. Видимо, мой опыт проникновения в спецслужбу противника под личиной «предателя Родины» послужил основанием для приглашения на работу в эту прославленную Службу, начало которой было заложено еще в 1923 году подразделением ОГПУ «Дезинфбюро».
Но для меня такое предложение означало, что факт моего «активного общения с западной спецслужбой» находится вне всякого подозрения. Ибо к этому времени мне стало известным высказывание одного из «патриархов» разведки: «… такие люди всегда остаются в числе ограниченного доверия».
А тут — такое предложение?! В святая святых разведки! И было оно мной воспринято как своеобразная «индульгенция» от «подозрений», как однажды выразился другой начальствующий чин в кадрах в адрес «сотрудника якшавшегося со спецслужбой».
…Александр Васильевич торопил переход, а я должен был в Институте кому-то передать мое учебное отделение слушателей. И потому «смотрины» в Службе прошли в начале декабря, а приход меня в нее — только в двадцатых числах. Со мной беседовал заместитель начальника Службы полковник Привалов и сам начальник — генерал Иванов.
Жизнерадостный по натуре Анатолий Петрович с легкостью бывалого человека раскрыл передо мной возможности работы в этом интересном подразделении разведки, а строгий Владимир Петрович говорил о трудностях, высокой ответственности и почетной роли в работе на поприще активных мероприятий.
Строгостью меня нельзя было удивить, ибо я уважал требовательность профессионалов помноженную на объективность и справедливость. И потому на эти качества начальников или товарищей не обижался, понимая их необходимость в работе. Так было в училище, спецшколах, подразделениях госбезопасности, в разведке. А строги ко мне в Службе были еще и потому, что во мне с глубокого детства поселился «бесенок противоречивости». Что в контактах ни с каким руководством не допустимо.
Справка. Забегая вперед, хотелось бы заметить, что через много лет, в девяносто шестом году, я пришел в Ассоциацию ветеранов внешней разведки в качестве представителя от Академии. На это место меня рекомендовал замечательный человек — фронтовик, разведчик, профессор Василий Алексеевич Дождалев. Рекомендовал вместо себя.
И вот на первом для меня заседании я сидел рядом с моим генералом по Службе «высшего пилотажа разведки» Ивановым. И в этот день Владимир Петрович деликатно спросил меня: «…не обижаюсь ли я на суровое и требовательное, а временами резкое отношение к вам?». Причем этот вопрос он задавал мне потом еще раз.
Но я искренне отвечал: «Нет, нет и нет!». И объяснял свое кредо о праве руководства на требовательность с глубоким убеждением, что работа в Службе активным мероприятий стало счастливым для меня временем. Более того, именно в ней я понял, что приобщился к «моменту истины» — «высшему пилотажу» в разведке. Добавлял, что эта школа мне пригодилась в последующие два десятка лет в процессе подготовки молодых кадров в Институте-Академии. Там в разные виды занятий я старался привнести специфику акций тайного влияния…
Первые шаги в делах оперативного направления Службы вернули меня во времена работы в научно-технической разведке за рубежом и с позиции ведомства прикрытия во Минвнешторге в Москве. И там и там работа была «на разрыв» — вечная нехватка времени в условиях многогранности обязанностей.
Главная задача в «моем» оперативном направлении обозначалась так: противодействие спецслужбам противника и центрам идеологических диверсий Запада. Что за этим стоит, я понял, конечно, не сразу.
Честно говоря, озадачил меня тот факт, что, оказавшись заместителем начальника направления, Александр Васильевич на третий день моего пребывания в Службе… ушел в отпуск. И я остался один на один с незнакомым мне делом, хотя и с семью сотрудниками. Они имели опыт работы в Службе от одного до десяти лет, а я… Я мог рассчитывать на их помощь и, конечно, не просчитался. Ведь главное в разведке — это коллективизм и доверие друг к другу!
АГАЯНЦ
Иван Иванович
1911–1968
Руководящий сотрудник внешней разведки, организатор службы активных мероприятий.
Сотрудник ЭКО ОГПУ (1930–1936), в ИНО с 1936 года, на разведработе во Франции (1937–1940). Заместитель начальника внешней разведки (1940–1941).
Резидент в Иране (1941–1944): организатор срыва прогерманского переворота (1941) и операции Абвера «Длинный прыжок» с целью ликвидации «Большой тройки» на Тегеранской конференции (1943).
Представитель И.В. Сталина на переговорах с де Голлем в Алжире (1944). Инициатор создания широкомасштабной службы активных мероприятий (19621967), заместитель начальника внешней разведки (1967–1968).
С точки зрения ответственности я оказался «калифом-на-час». А истинное мое место по работе было передано мне Андреем Николаевичем, не одно десятилетие поработавшим под «крышей» журналиста и в стенах Службы.
С первых дней я обратил внимание, что в Службе бытовало особое строгое отношение к секретности. И, как мне представлялось, в двух ее подразделениях еще более «особое». Так, приходя в документальное направление, мы дальше «предбанника» не смели заходить. И это «железное правило» требовала соблюдать глава этого важнейшего направления — Галина Петровна, полковник и «патриарх» Службы с пятидесятых годов.
Как и генерал Иванов, Галина Петровна стояла у истоков Службы, воссозданием которой занимался замечательный разведчик, истинный патриот и государственник Иван Иванович Агаянц. Мне повезло, что жизнь свела меня с его детьми: Анной Ивановной на «Экспо-67» в Канаде и его приемным сыном Николаем, журналистом в Канаде и Москве.
Светлый образ генерал Агаянца в памяти разведчиков остается и по сей день. С трепетным чувством я готовил в Академии красочный стенд о его жизни к 90-летию со дня рождения. Тогда вся Академия торжественно отмечала этот День Памяти с участием ветеранов Службы: фронтовиков Владимира Петровича Иванова, Виталия Викторовича Короткова, Георгия Арсеньевича Федяшина и «патриарха» Службы активных мероприятий Галины Петровны Соколовой. И столетие со дня рождения генерала Агаянца вылился в торжественное прославление разведчика и в Академии, и в Ассоциации.
Роль разведчика Ивана Ивановича Агаянца в делах разведки на «мировом разведывательном фронте» событиях мирового значения весьма полно охарактеризовал ветеран внешней разведки, замечательный руководитель за рубежом, в штаб-квартире в Ясенево и Краснознаменном институте генерал Орлов Георгий Александрович:
«Разведывательная биография Иван Ивановича тесно переплетена с политическими и дипломатическими событиями мирового масштаба.
Охватывает справедливое чувство гордости, когда знакомишься с его деятельностью в Тегеране, Алжире и Париже, где он проявил недюженные способности политика и дипломата, талантливого организатора и руководителя-резидента советской разведке.
Где бы не работал Иван Иванович, всегда он был на своем месте… Выполнял свой служебный долг с высоким профессионализмом и ответственностью за порученное дело, с глубокой житейской мудростью и удивительной человечностью».
…В трех комнатах оперативного направления службы активных мероприятий, «строгости» были не меньшие — входящие разговаривали или ожидали какую-либо бумагу, стоя у порога. И только «своим» коллегам можно было присесть на стул у стола. А «своими» были журналисты из «подкрышников» с их мощным прикрытием в средствах массовой информации.
Эти «свои» были «закреплены» за нашим направлением и среди них опытный в делах Службы тот самый Андрей, флегматичный Геннадий, мой коллега по спецшколе разведки скромного склада Станислав и удачливый-«неудачник» Борис. Почему — «неудачник»? За «шалости» дисциплинарного характера ему крепко доставалось от руководства, с которым он начинал работать еще на заре становления Службы. А за оригинальное решение оперативных задумок — поощрения.
Так вот — о секретности. Разведка скупа на сведения о людях и делах в переписке, даже с грифом «совершенно секретно». Естественно, это полностью относится к операциям тайного влияния, когда закрываются имена, места действия, характер акции, а сама операция носит кодовое название. И вот вся эта зашифрованная масса понятий оказалась передо мной. Первые шаги в работе требовали «расшифровки» писем и телеграмм со стороны моих коллег, каждый из которых знал, кстати, только об узком круге вопросов на вверенном ему участке работы.
Идя к руководству с конкретным документом, я должен был свободно ориентироваться в этом «шифрованном царстве». Вот тут-то и сказалась требовательность генерала и не одну «шишку» я набил в беседах с ним. Правда, «шишки» ускорили вхождение в «поле работы».
А пока ночами в моей голове хороводом крутились кодовые названия оперативных подборок и дел оперативной переписки, документы по операциям которых была нацелены, в первую очередь, на работу против администрации американского правительства, его спецслужб и подопечных им центров идеологических диверсий, фактически, по всему миру: «Интернационал сопротивления», «Международная амнистия», НТС, ЮСИА. А по линии украинских коллег — ОУН и армянских — дашнаки…
Казалось бы, зачем возвращение в это прошлое? Но «холодная война» не окончилась и против «новой» России, а точнее против Российской государственности. Против нее сегодня работают те самые организации, «крышу» которых используют, в первую очередь, ЦРУ и спецслужбы НАТО. А это — ООН, ЮНКТАД, ЮНЕСКО, МАГАТЭ, «Корпус мира», Гаагский трибунал, радиостанция «Свобода»…
До событий девяносто первого года главными объектами пристального внимания нашего оперативного направления была радиостанция «Свобода» (РС) и радиостанция «Свободная Европа» (РСЕ). РС имела тринадцать редакций, работающих по национальному признаку, — русская, украинская, татарская, белорусская. В эти редакции ЦРУ, возглавлявшее обе радиостанции, собрало выходцев из Советской России — невозвращенцев после войны, беглецов, предателей из наших спецслужб (о работе по ним разведки нашей госбезопасности и спецслужб соцстран хорошо описано в публикации «Разведчики рассказывают… О подрывной деятельности радиостанций «Свобода» и «Свободная Европа» за 1977 год).
В бытность моей работы в Службе удалось дискредитировать тех, кто наиболее злостно издевался над трудностями советской действительности, не щадя наших национальных ценностей. И значительный успех был достигнут в акциях по компрометации в глазах американских сенаторов главы РС и РСЕ полковника ЦРУ Бейли.
В 1986 году ушел в Союз из РС наш разведчик Туманов, который двадцать лет возглавлял русскую редакцию. Конечно, имея такие возможности в этой радиостанции, наши акции наносили серьезный урон ее работе. Чаще всего дезорганизующего характера.
А о факте, что РС не перестала работать против России, говорит появление корпункта радиостанции «Свобода» в Москве после событий 1991 года. Особым указом президент Ельцин даровал ей особый статус, ранее никому не жалованный, даже из числа российских СМИ?!
«Внедрение» началось со «скандала» будущего главы московского отделения радиостанции «Свобода» якобы имевшего место с ЦРУ И Савик Шустер десять лет вещал на всю Россию, участвовал в массовых телепрограммах с постоянным разрушающим единство нации оттенком. А затем на популярном шоу «Пусть говорят» появился Панич, еще один из активных сотрудников РС, бежавший на Запад актер из культового фильма пятидесятых годов «Разные судьбы» (сегодня Савик Шустер «окопался» в телешоу Украины, где также десять лет изощряется в нападках на Россию, и к нему на помощь пришел бывший комментатор НТВ Евгений Киселев…).
Наконец, во главе одной из популярных программ центрального телевидения — НТВ не один год стоял один из бывших сотрудников «Свободы». Его послужной список сотрудничества с РС восходит к 1985 году, когда он подписал контракт с ЦРУ О своей длительной работе на РС он с гордостью сообщил президенту Путину при встрече с главными редакторами ведущих программ телевидения. (Прим. авт.: в бытность правления Бориса Непредсказуемого, среди членов Ассоциации, в свое время занятых работой против центров идеологических диверсий, полушутя-полусерьезно обсуждалось предложение не следует ли направить в ЦРУ поздравление об успешном внедрении в российские СМИ своих людей — Шустера и других…)
В конечном счете, вид любого дела, участка работы либо службы определяют люди. И прав русский философ-историк Дмитрий Харитонович, когда он утверждает: «…в реальности существуют люди. Нет политической истории, есть история людей…».
А история нашей госбезопасности — это неотъемлемая часть труда людей нашей страны во все времена Российского государства с его разведкой и ее разведчиками! В окружении таких людей, с их помощью и добром участии проходило становление меня еще в одной ипостаси — разведчика Службы акций тайного влияния.
Мой непосредственный руководитель в оперативном направлении Александр Васильевич, работая во внешней контрразведке, десятилетие координировал до мелочей операцию по внедрению меня, кадрового разведчика, в спецслужбу Запада. И успех этой акции, думаю, во многом был обязан именно ему. Ему характерны были два момента: серьезная и глубокая профессиональная закалка с высокой «штабной культурой» на всех этапах разработки контрразведывательных мероприятий и, уже в Службе акций тайного влияния.
Кроме того, это уже из области «штабных игр», он умел отлично работать с документами, превращая их в короткие и емкие по смыслу версии. А эти первичные версии готовили мы, в том числе и я, далеко не всегда охотно соглашаясь с его вариантами.
Через годы, вспоминая теперь с Александром Васильевичем (проще с Сашей) словесные баталии, сознаю их беспокойное для нас обоих течение: я — пылкий и нетерпеливый и он — холодно сдержанный. Но оба мы оказывались отчаянными спорщиками и, если верить древним, все же находили истину.
В конце восьмидесятых, когда я уже снова работал в Институте, мне удалось уговорить Александра Васильевича перейти в редакционно-издательский отдел. И здесь его обширный оперативный и «штабной» опыт нашел еще одно применение — отлично отработанные тексты учебников, пособий, мемуаров ветеранов разведки. К началу 2000-х годов Саша остался в этом отделе оперативным редактором с высокой конкретной отдачей и работоспособностью. И при всем этом, ни чуть не тяготясь службой на этом сложном поприще.
А в самом направлении в Службе АТВ мне помогал и учил Михаил Петрович, неторопливый и немногословный, но решительно отстаивающий свои позиции. После Андрея он был следующим по опыту работы в направлении. Под стать ему — Владимир, мой коллега по морской стезе, немного вальяжный и не столь напористый в углублении в «тему», хотя и отличный исполнитель.
Небольшое отступление… Мы все были дружны до такой степени, что мелкие проделки на День Смеха 1 апреля позволяли нам разыгрывать друг друга. Но однажды розыгрыш вышел за стены направления и возбудил всю Службу. Об этом событии следует рассказать подробнее.
Дело в том, что Михаил был страстным автомобилистом. На этой «любви» и был построен розыгрыш. Ко мне подошел Владимир и громким шепотом стал говорить, что идет в Службе запись на запчасти для автомобиля «Москвич» и что список ограничен. Михаил забеспокоился и обратился ко мне за разъяснениями, изъявив желание попасть в заветный список.
Для создания напряженности я всячески отнекивался, но Михаил был напорист. И я отослал его к ничего не ведающему нашему коллеге по направлению, который, к «несчастью» в это время курил на лестничной площадке. Через минут пятнадцать в направление стали заглядывать чуть не все автолюбители Службы и, получив отрицательный ответ, стали нас обвинять в нетоварищеских поступках.
И только веское заявление одного из руководителей Службы погасило «ажиотаж с запчастями»…
Мне представляется, что «симбиоз» из сотрудников нашего направления и коллег-журналистов был весьма эффективен. Среди нескольких острых акций с привлечением открытой печати запомнилась одна, разоблачающая двойной стандарт «американского образа жизни».
Суть события — основы для активного мероприятия против американской администрации следующая.
Преступление ЦРУ в Гайане. В ноябре 1978 года мир был потрясен кровавой трагедией в джунглях южноамериканской страны — Гайаны: в ритуальном экстазе там погибло более 900 человек.
Девять лет мир извлекал уроки из этой трагедии — правительства и общественные организации стран на всех континентах Планеты усиливали контроль за функционированием кружков, общин, сект с религиозно-мистическим оттенком. Все эти годы государства заботились о своих гражданах и выстраивали законодательные барьеры на пути опасных веяний в их повседневной жизни.
Однако мир снова был озадачен: независимыми расследованиями «гайанской трагедии» были собраны сведения, которые раскрывали миру мистификацию, родившуюся в Белом доме и реализованную американскими спецслужбами.
На самом деле трагедия оказалась глубоко законспирированной и хорошо дезинформационно прикрытой акцией ЦРУ, проведенной против 918 членов религиозной общины «Храм народов». В этот раз жертвами американского спецназа стали не иностранные граждане, а инакомыслящие американцы, покинувшие родину знак протеста против «американского образа жизни».
Чудовищная расправа преследовала цель скрыть от американской общественности и людей мира удачную попытку членов сельскохозяйственной коммуны построить социально справедливое общество.
Прикрытое завесой пропагандистского тумана в средствах массовой информации, это убийство сделало изгоями в Штатах почти 20 000 членов «Храма». Идея коммуны была дискредитирована.
Особенностью этой трагедии был тот факт, что с 1978 года по миру и в Союзе гуляла версия о самоубийстве членов «Храма». В нашу страну первым ее принес из Нью-Йорка корреспондент партийной газеты «Правда», легковесно поверивший местной прессе. И с тех пор, даже в нашей церкви, в реестре фанатично-преступных сект значился «Храм народов».
Один из свидетелей этой трагедии в Гайане был сотрудник из латиноамериканского направления Службы. Он и два журналиста Службы подготовили рукопись и эскиз обложки.
Готовя акцию, Службе нужно было преодолеть «партийную непотопляемость» во всем, что выходило из-под пера партийной газеты «Правда». И это сделал наш коллега-журналист Борис с его нестандартным «ходом конем». Он нашел путь к Леониду Замятину, в то время заведующему в ЦК партии отделом по информационным и пропагандистским вопросам. Большой партийный чиновник дал «добро» на проведение акции по дискредитации американской администрации.
Так появилась книга «Преступление ЦРУ в Гайане», полностью основанная на документах и свидетельств участников этой американской бойни. Книга была издана на четырех языках и распространена по всему миру.
Мне помнился дружный коллектив сотрудников НТР, особенно под крышей Минвнешторга. И не менее дружный на факультете НТР в Институте. Но и здесь, в Службе, коллектив складывался десятилетиями и был весьма сплоченным. Особенно это сказывалось в дни праздников и днях рождения. Этому способствовала активная партийная и общественная работа.
И случилось так, что для меня общественная работа обернулась почетно-«неприятной»: парторганизация Службы направила меня в объятия парткома Главка, а тот предложил «очень почетную» должность — руководить работой общественной комиссии по объектам питания всего Главка. «Неприятной» — потому что отрывали от интенсивной работы в направлении. А в нем, бывало, приходилось работать в ненормированном временем порядке.
Можно подумать, что это преувеличение, но оперативное направление выполняло «пожарные функции»: где-то случилось нападение на наших граждан и даже разведчиков, появилась за рубежом пасквильная статья или, не дай Бог, кто-то из советских сбежал за рубеж… И тогда в считанные часы готовился и утверждался план ответных действий. И тогда о рамках рабочего дне никто не думал!
И так не раз и не два в году. Помню свой уход в первый отпуск из стен Службы. Подписывая рапорт у генерала, Владимир Петрович строго предупредил меня, что все сорок пять дней я должен «отгулять» одним махом. И, потирая затылок, заметил, чтобы не было никаких «догулов».
Я спокойно уехал на Юг, в Геленджик. Но спокойствие было нарушено дней через десять: срочно вызывался в Москву, ибо «с кем-то что-то», помнится, случилось за рубежом. Так что в тот раз догуливал отпуск по частям. И так было все четыре года работы в Службе.
…В Службе выпускался свой журнал «Наша тетрадь», на страницы которого стали появляться и мои статьи. Причем полиграфическая база Службы давала возможность иллюстрировать публикации — чем я и воспользовался. Так было с обширной статьей к 60-летию смерти В. И. Ленина на основе материала из сорок шестого года или с собранным мною материалом об Этель Войнич, авторе замечательного романа «Овод».
Мир забыл Войнич, десятилетия назад, еще в конце девятнадцатого века, представившей людям образ пламенного революционера Овода. Считалось, что писательница уже давно умерла. Место проживания Войнич обнаружила, сидя в Москве, литературный критик Таратута. Критик уверенно заявила, что Этель жива и находится где-то в Нью-Йорке.
А разыскал 90-летнюю писательницу чекист-разведчик Петр Павлович Борисов, участник войны-танкист, работавший под прикрытием дипломата в ООН. И после этой встречи еще два года Войнич прожила, вновь признанной во всем мире.
Узнав, что в СССР Войнич издана миллионными тиражами, в Штатах и Европе ее книги стали широко издавать.
Работая с собранными материалами о Войнич, мне запомнилось два высказывания о ней: во-первых, Бориса Полевого, который называл встречу с Войнич в Нью-Йорке как «величайшим литературным открытием века», а Александр Твардовский отозвался о книге «Овод» в высшей степени признательности: «… об Оводе написано так, что даже в момент его расстрела с ним хочется быть рядом…».
Ко Дню Победы в журнале появились мои беседы с ветеранами войны — нашими коллегами. Среди них — Владимир Петрович Иванов, Виталий Викторович Коротков, начальник секретариата и другие. Пригодилось мое увлечение в качестве филакартиста — собирателя открыток. С 50-х годов, еще со времени пребывания военно-морском училище, к середине 80-х их накопилось сотни: к Новому году и Дню Красной Армии, к 8-му марта и 1 мая, с шестидесятых годов — ко Дню Победы, а позднее — к Дням ВМС и ВВС. И конечно, множество вариантов ко Дню Октябрьской революции.
И вот в коридоре нашего этажа стали появляться красочные стенды с ретроспективой праздничных открыток за последние лет сорок…
Четыре года интенсивной работы в Службе «А» — это годы оперативного взросления и активной общественной жизни. Именно здесь пришлось испытывать влияние прекрасных профессионалов в лице Иванова, Привалова, Короткова, Соколовой и моего прямого наставника — Саши — Александра Васильевича. Они по-разному оставили след в моей строптивой душе, но каждый из них привнес что-то конкретно полезное на всю оставшуюся жизнь.
Анатолий Петрович Привалов недолго был рядом — он ушел из жизни на взлете его карьеры в Службе. Но успел, кроме ведения ярких оперативных дел, заложить основу общественной организации, ставшей в последствии Ассоциацией ветеранов внешней разведки. И по сей день помню, как Анатолий Петрович встретил меня в коридоре и, как всегда, с широкой улыбкой «затащил» в свой кабинет, передал мне анкету и предложил вступить в Общество ветеранов разведки.
А Виталий Викторович, фронтовик и разведчик, работавший с легендарными Джорджом Блейком и с руководящим сотрудником германской разведки Фельфе, сердился на меня за пререкания с ним. И терпеливо вел «по пням и кочкам» работы с акциями тайного влияния.
Ассоциация отметила уже свое тридцатилетие. В ней созданы уникальные возможности для общения ветеранов — тридцать клубов по оперативно-страноведческому признаку и интересам. И у истоков Клуба «Агат», пристанища бывших сотрудников Службы акций тайного влияния, стоял и возглавлял генерал Иванов с активистами Коротковым, Федяшиным и Соколовой, объединившей вокруг себя наших сотрудниц из числа женщин.
…В середине восемьдесят шестого года мою семью постигло большое горе — трагически погиб наш средний сын, курсант военно-морского училища (через десятилетия погибла правнучка и ее бабушка — наша дочка, ушла из жизни в неполных шестьдесят лет). Сын готовился стать акустиком на атомной подводной лодке.
И я попросил отпустить меня снова в нашу «альма-матер» — Краснознаменный институт. Да и было мне в это время за пятьдесят.
Теперь, когда автору много больше лет, уже почти десять он «трудится» на поприще общественной жизни….