– Нет, – возразил Шредер. – Я поверну в твою сторону и догоню тебя через пару дней.
– Ты повернешь назад утром, – повторил Лэйк. – А я попытаюсь найти это железо. Но если я попаду в буран, то ты расскажешь, колонистам в пещерах, что я обнаружил железо, и скажешь им в каком месте – ты ведь знаешь, на такое большое расстояние пересмешники передавать не могут.
Последовало короткое молчание; затем Шредер сказал:
– Хорошо... Я понимаю. Завтра утром я направляюсь на юг.
На следующий день Лэйк пошел в направлении, откуда, наиболее вероятно, появилось последнее стадо лесных коз, останавливаясь на вершине каждого холма, чтобы рассмотреть через бинокль местность впереди него.
В течение всего дня небо было закрыто тучами, но перед закатом на короткое мгновение выглянуло солнце, осветив холмы своими прощальными лучами и, как бы в насмешку, окрасив их цветом железа, которое он искал.
Далеко впереди, казавшийся маленьким даже через окуляры бинокля и заметный только благодаря позиции солнца, виднелся участок у основания одного из холмов, казавшийся более красным, чем окрашенные заходящим солнцем остальные холмы.
Лэйк был уверен, что это красная глина, которую он искал, и заторопился вперед, не останавливаясь до тех пор, пока наступившая темнота не сделала дальнейшее продвижение вперед невозможным.
Тип спал у него под курткой, свернувшись калачиком на груди, пока вокруг всю ночь дул сырой и холодный ветер.
С ранним рассветом Лэйк снова был в пути. Небо в этот день было темнее обычного, и ветер уже гнал в лицо отдельные снежинки. Однажды он остановился и оглянулся на юг, думая: «Если я сейчас поверну назад, я еще смогу выбраться до того, как разразится буран».
Затем появилась другая мысль: «Эти холмы все похожи один на другой. Если я не подойду к месторождению железа, пока нахожусь поблизости от него и знаю, где оно находится, могут пройти годы, прежде чем я или кто-нибудь другой обнаружит его снова».
Он продолжал идти и уже не оглядывался назад в течение всего оставшегося дня.
К полудню самые высокие холмы вокруг скрылись под тяжелыми шапками туч, снег пошел гуще и ветер бросал в лицо Лэйка крупные снежные хлопья. Когда он наконец достиг холма, замеченного им в бинокль, снег повалил так густо, что стало почти совсем темно.
У подножия холма находился источник, и вода, журча, выбегала из красноватой глины. Над источником следы красноватого грунта поднимались на сотню футов, до гранитной дайки и там заканчивались. Лэйк торопливо поднялся но склону холма, быстро покрывшемуся снегом, и увидел жилу железной руды.
Она была вкраплена в гранитную дайку, короткая и узкая, но красно-черная от содержащегося в ней железа. Он подобрал кусок руды и взвесил его на руке. Кусочек был тяжелым – чистая окись железа. Лэйк связался со Шредером и спросил:
– Ты спустился с высоких холмов, Стив?
– Я сейчас нахожусь среди низких холмов, – ответил Шредер, его слова доносились слегка приглушенно из-под куртки от лежащего там Типа. – В твоей стороне небо чертовски темное и мрачное.
– Стив, я нашел железо. Послушай – я могу дать тебе некоторые приблизительные ориентиры.
Закончив, Лэйк сказал:
– Лучше описать его местонахождение я не могу. Нельзя заметить красноватую глину до тех пор, пока солнце не сядет низко на юго-западе, но я постараюсь установить на вершине холма знак из камней, по которому можно будет распознать этот холм.
– А что же будет с тобой, Говард? – спросил Стив. – Каковы твои шансы?
Вокруг выступов гранитной дайки стонал и завывал ветер, и жила железной руды была уже невидима под снегом.
– Шансы мои, кажется, не очень хороши, – ответил Лэйк. – Когда ты вернешься сюда следующей весной, ты, возможно, будешь уже лидером – я сообщил совету, что хотел, чтобы это было так, если что-либо случится со мной. Продолжай ту же линию, которую проводил я.
А теперь – мне нужно поторопиться, чтобы успеть поставить этот знак.
– Хорошо, – сказал Шредер. – Прощай, Говард... и удачи тебе.
Лэйк взобрался на вершину холма и увидел валуны, которые он мог использовать, чтобы поставить знак. Валуны были большими – поднимая их, он мог раздавить Типа, лежащего у него на груди – поэтому Лэйк снял куртку, завернул в нее Типа и положил его на землю.
Он работал до тех пор, пока не стал задыхаться от ураганного ветра, с бешеной скоростью гнавшего на него снег, и пока холод, казалось, не проник до самых его костей. Он работал до тех пор, пока монумент не стал слишком высоким, и окоченевшие руки уже не могли поднимать валуны на его вершину. Но к тому времени монумент уже был достаточно высоким, чтобы сослужить свою службу.
Лэйк спустился туда, где оставил Типа. Земля уже была покрыта снегом глубиной в четыре дюйма, и наступил почти полный мрак.
– Тип, – позвал он. – Тип... Тип...
Он несколко раз прошелся взад-вперед по склону холма, в том месте, где, как он думал, оставался Тип, спотыкаясь о скрытые под снегом и невидимые в темноте камни, вновь и вновь зовя Типа и думая: «Я не могу оставить его здесь умирать одного».
Затем из небольшого, запорошенного снегом бугорка у его ног, раздался испуганный, одинокий, плачущий голос:
– Типу холодно... Типу холодно...
Лэйк смел снег со своей куртки, развернул ее, вынул Типа и положил его под рубашку на свое голое тело. Лапки Типа были холодными, как лед, и он сильно дрожал – первый симптом пневмонии, так быстро убивающей пересмешников.
Тип закашлялся, издавая дергающиеся, дребезжащие звуки, и простонал:
– Больно... больно...
– Я знаю, – сказал ему Лэйк. – У тебя болят легкие, черт возьми, как жаль, что я не смог отправить тебя домой со Стивом.
Он надел холодную куртку и спустился с холма. Вокруг не было ничего, из чего можно было бы разжечь костер – только короткая, наполовину зеленая трава, уже скрытая под снегом. У подножия холма Лэйк повернул на юг, определившись по направлению ветра, и начал упрямое продвижение в южном направлении, у которого мог быть только один конец.
Он шел до тех пор, пока онемевшие ноги не перестали его слушаться. Когда он упал в последний раз, снег показался ему, теплым, теплым и мягким; снег сыпался на него, и мозг Лэйка затуманила приятная дремота.
– Не так уж все и плохо, – подумал он, и нечто, похожее на удивление, пробилось сквозь его дремоту.
– Я не сожалею о том, что сделал то, что должен был сделать и сделал это как только мог лучше...
Тип уже больше не кашлял, и только мысль о Типе вызвала у Лэйка сожаление: – Надеюсь, ему уже не было больно, когда он умирал.
Затем ему показалось, что Тип слабо шевельнулся у него на груди, и он так и не понял, было ли это всего лишь его воображением, или же в этом последнем полусонном состоянии до него дошла мысль Типа, согревая и успокаивая его:
– Сейчас уже не больно и не холодно – сейчас все хорошо – сейчас мы будем спать...
Часть 3
Когда наступила весна, лидером, как того и желал Лэйк, стал Стив Шредер. В новых обстоятельствах обязанности и ответственность лидера уже были не те, что у его предшественников. Суровая борьба за выживание закончилась, по крайней мере на некоторое время. Колонисты адаптировались на Рагнароке, и число их постоянно увеличивалось; они входили в период Большого Лета и возрождения, которое продлится пятьдесят лет. В их распоряжении будет половина столетия, чтобы полностью использовать и совершенствовать окружающую их среду обитания. А затем придет Большая Осень, чтобы разрушить все, что они успели завершить, и придут Джерны, чтобы погубить их самих.
И работой Шредера было убедиться в том, что когда перед колонистами появятся эти два противника, они окажутся сильнее их обоих.
Как только позволила погода, он отправился на север, захватив с собой еще девятерых человек. Без компасов было трудно полностью повторить маршрут предыдущего лета, к тому же в бинокли все холмы выглядели одинаково. Лето уже было в разгаре, когда они, наконец, увидели холм с монументом. В нескольких милях южнее от него они обнаружили кости Лэйка, разбросанные грызунами вместе с костями его маленького пересмешника. Они зарыли их вместе, кости человека и пересмешника, и в молчании поднялись на холм.
Отряд захватил с собой небольшое ручное алмазное сверло, чтобы просверлить отверстия в твердом граните, а также черный порох для взрывных работ. Они разработали железорудную жилу, отделив руду от пустой породы и тщательно собрав даже мелкие кусочки руды. Жила была узкой на поверхности и еще более сужалась вглубь. На глубине шести футов она была уже не толще лезвия ножа; на глубине десяти футов от нее осталась лишь красноватая окраска на дне их небольшой шахты.
– Кажется, это все железо, что здесь имелось, – сказал своим спутникам Шредер. – На следующий год мы направим сюда людей, чтобы они дальше разработали эту шахту, но я пришел к мысли, что мы полностью выработали единственную железорудную жилу на Рагнароке. Но для наших целей этого хватит.
Они зашили куски руды в крепкие кожаные мешки и продолжали изыскательские работы, правда, безуспешно, пока последнее стадо единорогов не проследовало своей дорогой на юг. Они заманили в ловушки десять единорогов и стреножили их, затем привязали задние ноги каждого единорога веревкой к его рогу, чтобы он не мог мотать головой или даже высоко поднимать ее.
Колонисты ожидали того, что поимка и стреножение единорогов будет трудным и опасным делом, и так оно и случилось. Но когда вся эта операция была завершена, пойманные единороги оказались беспомощными. Они могли неуклюже передвигаться и щипать траву, но не могли атаковать. Они могли только стоять с опущенными головами и раздраженно урчать в бессильной злобе.
Затем одним морозным утром мешки с рудой были приторочены к бокам единорогов, а на их спины взобрались люди. Веревки, связывающие рог с задними ногами, были немного ослаблены, чтобы единороги могли довольно быстро передвигаться, а они стали неистово брыкаться и становиться на дыбы, визжа от ярости и пытаясь пронзить рогом своих наездников.