Соломону понадобилось только встать.
Пространство, среди которого он оказался в следующую секунду, было завалено космическими кораблями самых разных эпох и цивилизаций. Здесь были новейшие нейропланы лебединцев, допотопные шаттлы землян, обтекаемые фотонолеты эгнайцев, тарелки интарцев…
Куча великолепной техники представляла собой жалкое зрелище — корабли рассыпались от древности и неухоженности.
Но еще более страшное зрелище ожидало Соломона впереди.
Он когда-то читал о концлагерях, устроенных немецкими фашистами. Разум отказывался верить в человеческую низость. Но не столько в низость палачей — это-то как раз ясно: звери они и есть звери. Разум отказывался верить, что нормального человека можно превратить в самое подлое, гадкое, жестокое, грязное существо, какими становились зачастую жертвы палачей.
То, что он увидел здесь — было самым отвратительным подтверждением когда-то прочитанного.
Он видел, как шестирукое существо с Эгны избивало своих соплеменников, а те, ползая перед ним, старались длинными своими языками лизнуть бьющие руки…
Он видел, как брошенный в толпу лебединцев кусок мяса разрывался ими в мгновение ока, как свалка перерастала в страшное побоище…
Он видел, как живые существа предавали, насиловали, издевались, страдали, подличали…
Но самая ужасная картина была, когда Сол-штрих показал ему землян.
Это была семья — отец, мать и сын, мальчишка лет семи.
В какую уж страшную ситуацию поставил их Солштрих, Эйнштейн не понял, но он с омерзением увидел, как мать сговаривалась с отцом убить сына. А потом сын сговаривался с отцом убить мать, и мать с сыном — против отца.
Кончилось все тем, что отец душил мальчика, а мать уже впивалась зубами в шею сына…
— Прекрати! — закричал Сол. — Что ты делаешь?!
— Конечно-конечно, — суетливо согласился Солштрих. — Я не дам им убить друг друга. Они мне еще пригодятся.
Сол отвернулся и снова оказался на своем звездолете.
— Зачем ты делаешь это? Зачем ты вытаскиваешь из них самое худшее?!
— Потому что от добрых чувств не рождаются гениальные идеи. Да, Сол, таков странный закон мироздания. Только поставленные в крайние, опасные для жизни ситуации, мыслящие существа начинают изобретать нечто новое! Именно в этот момент активно работает вся их чувственная система! Ведь я погружал вас в состояние полное счастья! И что? Меня чуть не стошнило от всех этих сюсюканий! Но вот когда к вам приблизилась смерть — тут-то поиски выхода стали просто гениальными. Например, у тебя. Ведь ты именно в этот момент открыл мою тайну! Гениально, Сол!
— Это жестоко, это ужасно, то, что ты придумал.
— Нет, старик, это разумно, — отрубил Солштрих. — Мир несовершенен. Разумные существа слабы и недальновидны. Когда Вселенная станет моей, ты увидишь, как мудро и просто я все устрою.
— Отпусти нас, — устало сказал Сол. — У тебя уже есть пленники…
— Да, но их чувства притупились, Сол. Они очень быстро становятся бесчувственными чурками. Мне нужен свежий материал. А твои спутники… О! Это кладези чувств! Чего стоит девственник Фишка?! Или этот смешной увалень Сайрус с его антимашинной идеей?! Он же фанат, Сол! Он же редкая драгоценность! А Лина?! Я знаю историю ее жизни — сплошные разочарования и обман. А я подарю ей что-то настоящее, погружу в любовь сильно, до дна, до самого предела… А потом — отниму! Ты представляешь, что будет?! Девятый вал, ураган, цунами! Ну и, конечно, Поль. О! Сколько тайных пороков в этой натуре! Кстати, ты знаешь, кто был тот негодяй, что предал тебя?
Соломон сжался. Эта тайна мучила его всю жизнь.
— Правильно, это был Поль «Марьяж», — усмехнулся Солштрих. — Не желаешь ему отомстить?
— Я давно простил его, — почти искренне сказал Сол.
— Жаль. Ты дал бы мне отличные чувства, — не очень расстроился Солштрих. — Впрочем, я не до конца тебе верю.
— А ты тоже не до конца правдив, — заметил Сол.
— В чем же?
— Стоило ли устраивать весь этот спектакль, вытаскивать меня с Луны, уводить от смертей и погонь, чтобы просто поболтать. Как-то не верится.
— Правильно. Я же говорю — ты гений. Дело в том, Соломон Симпсон, что кое-какие чувства есть уже и у меня.
— Правда?! — встрепенулся старик.
— Таки, да. Например, чувство зависти. И мне хочется очень это чувство утешить, старик. Я хочу провести с тобой маленький, такой, знаешь, безобидный турнир. Бой интеллектов. Я хочу и себя поставить в экстремальную ситуацию. Ну, как тебе моя идея?
Соломон задумался только на мгновение.
— Я не стану соперничать с тобой, — сказал он.
— Почему? — удивился Солштрих.
— Потому… — Соломон набрал в грудь побольше воздуха и произнес четко: —… что ты слабый противник.
Космолет вздрогнул. Сидящий в углу Хеопс с визгом бросился под кресло. Тела спящих покачнулись.
— Мне ничего не стоит убить тебя! — заревел Солштрих.
— Убить, да. Но не победить.
— Я!.. Да я!.. Я тебя… — Солштрих превратился из милого дедушки в безобразного, дрожащего ненавистью старика.
— Ты не сможешь победить не только меня. Любой из моих друзей даст тебе фору и выиграет.
— Эти жалкие людишки?!
— Да, вот эти люди победят тебя за милую душу. Таки, да. И чтоб мне никогда не есть мацы. Кстати, терпеть ее не могу.
— Давай! Хоть сейчас! Пожалуйста! — возбужденно вскочил Солштрих. — Ты сам увидишь! Я растопчу!..
— А если нет?
— Об этом не может быть и речи!
— А если нет? — повторил Сол. — Если все-таки хоть кто-нибудь из них тебя победит?
— Нет!
— Ты отпустишь нас?
Солштрих замер. Глаза его сузились. Обнажились желтые зубы.
— Хорошо. Я отпущу вас! Но если вы проиграете… Не обижайся, старик. Ты тоже навсегда останешься у меня.
— А как будем играть?
— Мне все равно! Сами предлагайте условия!
— Договорились. Да, еще, на это время ты обязуешься оставить нас в покое. Никаких миражей. Никаких соблазнов.
— Обязуюсь.
— А теперь разбуди их, — устало сказал Соломон.
Солштрих тяжело поднялся из кресла, снова легко открыл дверь космолета и исчез.
Эйнштейн с грустью смотрел ему вслед. Ему было жалко Солштриха. Да-да, жалко!
Разве есть что-либо печальнее существа с больным мозгом…
Глава 30Достоинство Человека
— Что? Какие еще разговоры?! — ревел Сайрус. — Мотать отсюда надо и немедленно!
Луддит совершенно потерял голову. Могучая неукротимая энергия буквально распирала его, как если бы в океан сдуру бросили водородную бомбу. Впрочем, чего еще можно было ожидать после умопомрачительного кошмара последних событий?
Не лучше чувствовали себя и другие. Впервые вкусившие прелесть сенсорной депривации Поль и Лина судорожно вздрагивали, как выброшенная на берег рыба. Бедняга Мэтью, давший наконец волю обуревавшим его чувствам, безнадежно скулил. Один Эйнштейн, мучительно бледный и не на шутку встревоженный, сохранял присутствие духа, тщетно взывая к разуму компаньонов.
— Моя голова, — стонал Поль. — Что вы сделали с моей головой?
— Уберите руки! Не трогайте меня! — взорвалась Лина. — Вы, грязные ублюдки, слышите?! Оставьте меня в покое!
— Мэт, ну что ты развалился, как дохлый глист? Вставай! Заводи скорее эту посудину! — и, подхватив бессильно обмякшего Фишку, Сайрус рывком поставил его на ноги.
— Мерзавцы! — Лина, словно дикая кошка, метала искры, пугая самого Хеопса.
— Канаем отсюда!..
— Подонки!..
— О, Лина… — орали все.
— Прекратите сходить с ума! Опомнитесь! — пытался утихомирить их Сол, но совладать с ними не смог.
Когда человеком овладевает безумие, разумнее всего не попадаться ему под руку. Именно к такому выводу пришел Эйнштейн и, убравшись в сторонку, с грустью взирал на происходящее на корабле. Больше всего это напоминало театр марионеток: жалкие куклы в образе людей, участники спектакля, подчиняясь воле незримого кукловода, судорожно исполняли свои роли, тем более абсурдные, чем больше они старались. Этим кукловодом теперь была не планета, а просто человеческий страх.
Сайрусу с грехом пополам удалось наконец усадить Мэта за командный пульт корабля, но вместо того, чтобы задать программу аварийного старта, тот истерически рыдал и отмахивался.
— Давай, идиот ты эдакий! Заводи скорее этот чертов драндулет! — ревел Сайрус и, сжимая руки Мэта, бездумно колотил ими по клавишам. Удивленный столь непочтительным к себе отношением, бортовой компьютер с присущей ему деликатностью заявил, что не понял команды. Затем, чтобы разом отделаться от настойчивых безумцев, громивших клавиатуру командного пульта, оглушил обоих аварийной сиреной и, подтвердив информацию о полном истощении энергии, разом вырубился.
Одновременно месье Поль и Лина не менее страстно выясняли отношения друг с другом.
— Убери руки, кретин! — вопила девушка.
— Моя голова… Не трогайте мою бедную голову! — стонал Марьяж и обеими руками продолжал бессмысленно цепляться за Лину, которая яростно от него отбивалась.
— Да я… Тебе… Глаза выцарапаю!..
— Молчать!!! — что есть мочи завопил Сол. Его сократовский лоб покрылся обильной испариной, вдохновенная седина разметалась. — Да поймите же вы, упрямцы несчастные! — твердил он. — Мы не можем, просто не в состоянии улететь отсюда!
— О, мамма миа… — всхлипывала Лина.
— Моя голова, — стонал Поль, — что вы со мной сделали? Вы перетасовали мои мозги, словно карточную колоду!
— Что за бред вы на меня напустили, Сол?! — качал головой Сайрус. — Я уже ни хрена не соображаю…
— Друзья мои, если вы дадите себе труд меня выслушать и попытаетесь осознать смысл моих слов, вы все поймете!
Эйнштейн нервно зашагал по командному отсеку.
— То, что с вами было, это просто гипноз. Сознательное внешнее воздействие! Планета, на которой мы находимся, представляет собой гигантский мозг, одержимый манией величия. Чтобы осуществить свои бредовые идеи, ему позарез нужна психическая энергия людей — единственных живых существ, обладающих интуицией. Это свойство каждого человека, от дурака до гения. Пленивший нас разум — это огромная мыслящая машина, действующая по жестким законам логики и здравого смысла. В этом он отчасти похож на нас. Но в том и вся штука, что гениальные прозрения, ответы на самы