Прошло некоторое время, и Кайвон решился заговорить.
— Как думаешь, они их уделали? — прошептал рабочий.
Они с Таллией сидели на корточках у стены в изредка озаряющемся мраке. Женщина продолжала держать лазган направленным на дыру в воздуховоде, с поразительным терпением не отводя глаз от цели.
Это восхищало Кайвона. Таллия обладала всем, чего не хватало ему — дисциплинированностью, сосредоточенностью. Сам рабочий едва-едва перестал дрожать, и каждый раз, моргая, видел перед собой жуткие образы, от которых чуть не начинал плакать по новой.
Наконец, Таллия чуть расслабилась и немного опустила оружие, хотя и не сняла палец со спускового крючка.
— Ну, они точно с ними разобрались, да? — снова спросил Кайвон с настойчивой тревогой в голосе. Ох, как ему хотелось сейчас посмотреть на одного из них — Ангелов Смерти, защитников праведных и стражей бессмертных душ человеческих, появившихся, точно в легенде, в час величайшей нужды.
— Он велел оставаться здесь, — осторожно ответила женщина.
Кайвон неловко выпрямился и начал ходить по комнате, обнаружив, что дрожь в теле ослабевает при движении.
— Они, должно быть, всех перебили, — заявил рабочий почти в полный голос. — Слава Императору!
Таллия попыталась схватить его и вернуть на место, но промахнулась мимо полы бушлата.
— Сиди тихо! — прошипела она.
Но Кайвон уже не слышал её, впав в нечто вроде эйфории. Его охватил экстаз, вызванный освобождением от тошнотворного страха, который владел рабочим с той самой минуты, когда он впервые ощутил что-то странное.
Покинув коммрубку, Кайвон осторожно пробрался в большое помещение с колонной центральной консоли, куда Таллия до этого оттащила трупы двух чужаков. Прислоненные к стене тела теперь почти не пугали его, ведь на станцию явились истинные владыки войны. Сейчас Кайвон изо всех оставшихся сил желал хотя бы посмотреть на одного из них.
Космодесантников нужно поблагодарить. Воины должны знать — пусть даже это забудется через несколько секунд, — что он признателен им всей душой, что их прибытие подтвердило истинность каждой крохи веры, которой когда-либо обладал Кайвон. Ведь, как ни крути, одно дело, если жрецы говорят тебе, что Ангелы Императора приходят на помощь нуждающимся, и совсем другое — если ты видишь доказательство собственными глазами.
Потянувшись к двери наружу, Кайвон помедлил. На той стороне частично восстановилось освещение, и он видел полоски алого свечения, просачивающиеся через сомкнутые створки. Нечто двигалось по коридору, приближаясь к двери. Свечение пропало.
Кайвон вдруг понял, что совсем не хочет отпирать замок. Внезапно вернулся страх, такой же сильный и оглупляющий, как прежде.
— Не открывай дверь! — прошипела Таллия, остававшаяся на месте с лазганом наизготовку. — Вернись сюда!
Он так и не понял, почему всё равно потянулся к запирающему механизму. Заметив, что его рука двигается, словно сама по себе, Кайвон ещё не успел осознать происходящее, а створки уже раздвинулись.
Таллия открыла огонь, и лазерные лучи с шипением пронеслись мимо него во мрак. Ответная очередь бритвенно-острых осколков, странным образом миновавших Кайвона и со свистом осыпавших коммрубку, прервала стрельбу бывшей ополченки. Раздался булькающий, захлебывающийся звук, и лазган умолк.
Замерев, Кайвон стоял совершенно неподвижно, с широко распахнутыми глазами и парализованными от страха конечностями. Перед ним во мраке висели две светящиеся линзы, похожие на змеиные глаза. Он слышал слабые звуки дыхания чужака, доносящиеся из-под глянцевитой маски.
Кайвон пытался закричать, но не мог издать ни звука. Он хотел сопротивляться, увидев крючья и ошейник в руках чужака, но тело больше не повиновалось командам разума.
Останься у Кайвона хоть толика рассудка, он пожелал бы скорой смерти, но из неведомых глубин сознания, преодолев волны вернувшегося удушающего страха, от которого мысли делались вялыми, пришло понимание.
Он проживет ещё очень, очень долго.
Когда первые крючья вонзились в плоть, Кайвон даже не смог закрыть глаза.
Крис РайтКровь Асахейма
Вы станете быстрее и сильнее других, сможете почуять скверну и получите полное право на ее уничтожение. Вы облачитесь в доспехи богов и возьмете в руки мощное оружие. Вы не состаритесь, не одряхлеете, не устанете. Но что из этого величайший дар?
То, что вас невозможно сломить, пока вы — братство. Пока вы держите стену щитов и прикрываете своих товарищей так, словно они — ваши кровные братья, ничто не сможет вам противостоять. Только предательством можно погубить эту силу, как нам теперь известно. Но, выучив урок, мы стали сильнее, знание того, как низко может пасть наш вид, закалило нас. Мы понимаем, что ждет нас в случае поражения, и это — хорошо, ибо лучше видеть лицо врага, чем догадываться, что он таится в тенях.
Никогда не забывайте этих слов. Когда ночь придет снова, а это непременно случится, только узы братства смогут защитить вас. Сохраните их — и вы выдержите испытания. Позволите им разорваться, исчезнуть — и, я уверен, наши часы, часы человечества, будут сочтены.
Примарх Леман Русс, запись сделана на планете Иалис III, ок. 170.М31, включена в «Либер Малан», оригинальные данные утеряны
Волки Фенриса? В конце концов они устанут. В итоге мы все лишимся сил. Что еще может быть в вечной войне, кроме изнеможения?
Приписывается примарху Мортариону, процитировано в «Либер Инфестус», дата и источник неизвестны
Пролог
Кровь, смешанная с осколками костей, наполняла глотку, пенилась и стекала с разбитых губ, сочилась через раскрошенные клыки. Он ковылял по настилу, чувствуя, как металлические подпорки гнутся и скрипят под его нетвердыми шагами. Резкие звуки выстрелов доносились сверху, из воздуховодов. Им вторило эхо. К тому моменту шум уже не имел значения — беспорядочный и яростный, он означал не что иное, как медленную смерть дрейфующего тяжелого войскового транспорта класса «Арьют». Империум не будет жалеть. Он может потерять миллион таких кораблей и даже не заметит.
Он снова откашлялся кровью и почувствовал, как напряглись мышцы на шее. Когда он попытался улыбнуться, уголки его рта треснули там, где ожоги пришлись на более нежную плоть.
А вот о нем пожалеют. Империуму будет недоставать Хьортура Агейра Хвата Кровавого Клыка, Волчьего Гвардейца Фенриса, веранги Берека Громового Кулака, проливающего кровь, убийцы чудовищ, рассказчика историй. Его уход запечатлеют в сагах, которые расскажут скальды под ледяными сводами его родного дома. Эти скальды боялись и любили его так же, как и все остальные в стае.
Он начал посмеиваться на ходу, и кровь, пузырясь, потекла по подбородку на клочковатую и спутанную бороду.
Он устроил ад и порядочные разрушения. Он бы сделал еще больше прежде, чем его удалось бы остановить. Кровь Русса, он бы заставил их раны кровоточить еще.
Он споткнулся и упал на колени. Расколотый наколенник доспеха проскрежетал по металлической решетке настила. Он слышал хрип и свист своего дыхания в мерцающем хаосе интерфейсов шлема.
Потолок над ним представлял собой спутанную массу сгоревших труб, которые свисали из тьмы подобно лозам ползучего растения. Где-то впереди и вверху красный световой сигнал вращался в унисон вою излишне громкой тревожной сирены. Сзади и снизу слышался грохот — звучный лязг подкованных ботинок по металлу и резкий звук заряжающегося оружия.
Хьортур заставил себя снова подняться на ноги. Тесный коридор уходил вниз, постепенно снижаясь и исчезая в недрах инженерного отсека корабля. Металл вокруг раскалился. Шатаясь от стены к стене, он побрел дальше по коридору, отламывая куски стальных конструкций, за которые цеплялся доспех. Он чувствовал себя запертым, окруженным, загнанным в угол.
Он уловил движение — в двадцати метрах за спиной такая же скрытная тварь, как и остальные.
Однако недостаточно незаметная.
Хьортур развернулся и выстрелил. Он наблюдал залитыми кровью глазами, как снаряд унесся во тьму. Он не мог разглядеть свою жертву, но услышал, как она умирает: треск проломленной брони, сырое хлюпанье разорванной плоти, приглушенный гул взрыва.
Криков нет. Охотники, которые загоняли его, не издавали лишних звуков. Он не знал, кем они были. Возможно, людьми. Если так, они были изрядно аугментированы и напичканы бионикой, потому что двигались так же быстро, как он, и били почти так же сильно. Это внушало беспокойство. Такого не должно быть.
Он похромал дальше, каждый судорожный вдох сопровождался влажным звериным хрипом и отдавался звоном в ушах. На ретинальный дисплей педантично выводились подробные данные о том, насколько сильно его потрепало: два легких не функционировало, грудная полость заполнена жидкостью. Кроме того, у него было семьдесят треснувших костей и шесть переломов. Его кожа представляла собой месиво из комков свернувшейся крови и медленно заживающих тканей, пропитанное невозможной смесью стимуляторов и обезболивающих препаратов.
Очень плохо. Он разваливался так же, как и корабль вокруг него.
Он услышал новые шаги в коридоре, которые стихли, как только охотники заняли удобную позицию для стрельбы. Он сорвался на бег, вздрогнув от ослепительно горячей боли, пронзившей его разбитые ноги.
Секундой позже тесный коридор наполнился снарядами. Они оставляли выбоины и дыры в стенах, облачками разлеталась шрапнель. Хьортур ощущал тяжелые удары, когда снаряды попадали в спину, оставляя свежие отметины на разбитом керамите, пробиваясь к живой плоти под ним.
Он добрался до развилки и, задыхаясь, бросился за угол в надежде найти укрытие, упал на пол и замер в ожидании окончания стрельбы.
Было темно. Пахло машинным маслом и корабельным трюмом. В этой темноте он едва мог различить предметы на расстоянии пяти шагов. Кровь полилась по щекам, когда он моргнул.