— Туда! — прокричал Рауд, услышав громоподобный скрежет металла и вой фенриссийских волков.
Пелена истончилась от жара пылающего перерабатывающего завода, и еще больше орков двигались к их позициям, привлеченные перспективой хорошей драки. Сотни истошно вопящих зеленокожих с боем пробивались к ним, но лед после вспышки адской бури исправно служил космодесантникам.
Рожденные во льдах, Рауд и Кровавые когти оказались полностью в своей стихии, когда орки скользили и спотыкались друг о друга на скользкой заледеневшей земле. Возглавляемые Финвульфом, Космические Волки прорубили себе путь сквозь сражающихся чужаков, стрелявших и проталкивающихся в сторону Гунварда Свартраски.
Рауд перепрыгнул через ледяную расселину, образовавшуюся после применения орудия "Громового когтя", и у него перехватило дыхание от представшего перед ним вида, достойного легендарных саг Скалагримсона.
Гунвард Свартраска сражался с исполинским вожаком орочьей орды подобно Бодульфу Отважному, вступившего в схватку с одноруким монстром Седугенгой. Окруженный толпами завывающих зеленокожих, громадный дредноут не сильно отличался размерами от облаченного в броню вождя.
Они обменялись ударами по торсу, звучавшими подобно могучим взмахам кузнечных молотов в глубинах Этта. Оба волка Гунварда были мертвы: одного рассекли пополам, как мясо в разделочной, а другого нашпиговали разрывными снарядами и шрапнелью.
Когтистая "рука" Свартраски вспорола доспех на брюхе зеленокожего, расшвыривая в стороны рваные куски металла с оплавленными краями. В ответ рычащий клинок орка вгрызся в саркофаг дредноута, высекая снопы искр.
— К Древнему! — Рауд отдал приказ выдвигаться, но Кровавые когти в нём уже не нуждались. Они врезались в орочий строй со всей яростью натиска громоволка. Ревущие цепные мечи терзали плоть зеленокожих, а выпущенные с близкого расстояния масс-реактивные снаряды взрывались внутри отвратительных тел чужаков.
Рауд вступил в бой с орками, расшвыривая их в стороны своим молотом и нанося сокрушительные удары, дробившие черепа и неотесанные доспехи. Он взревел так, словно бок о бок сражался с самим Руссом, побуждая Кровавых когтей отдаться ярости, какой они ранее не знали и какую вряд ли ощутили бы снова. Финвульф позволил гневу объять себя, став сродни берсеркеру из древности, и убивал врагов, не задумываясь о собственной защите. Многие погибли от грохочущего молота, превратившись в месиво из плоти и сломанных костей.
Его доспех по самый пояс был покрыт большим количеством вражьей крови, едкой и нечистой. Рауд слышал крики сражавшихся мужчин и женщин, сотрясающую все вокруг вибрацию взрывов и громкий рев орков. Где-то поблизости сверкнули залпы роторных пушек и застрекотали лазганы, заполняя пространство жужжащими лучами алого огня.
А потом он услышал это.
Вопль побежденного, полный горя и боли, словно его вырвали из двух глоток Моркаи.
Рауд постарался смахнуть кровавую пелену бойни, вдыхая легкими разгоряченный воздух, когда ему открылась картина, о которую он надеялся никогда не увидеть.
Гунвард Свартраска повалился наземь, его когтистый кулак был выдран из плечевого сочленения, а одна из ног превратилась в бесполезный хлам. Исполинский вожак зеленокожих триумфально попирал ногой испачканный пеплом корпус дредноута.
— Нет! — заорал Рауд, когда взвизгнувший топор вожака окончательно вскрыл поврежденный саркофаг. Из раны, фонтанируя, вырвалась вспененная розоватая амниотическая жидкость — нить Гунварда Свартраски была жестоко оборвана.
Финвульф оттолкнулся от спины павшего зеленокожего, замахнувшись молотом, словно палач топором, и целясь в голову под шлемом с железной челюстью. Рука была тверда, а разум уже представлял, как череп врага будет полностью раздроблен.
Полностью описав дугу, молот ударил в нужное место…
… и взорвался на осколки, столкнувшись с сиянием зеленого энергетического щита, вспыхнувшего вокруг вожака. Будучи отброшенным силовым полем, Рауд почувствовал вкус крови и металла. Он тяжело грохнулся и, кувыркаясь, покатился по льду, ощущая обожженные остатки своей плоти.
Финвульф сплюнул кровь, чувствуя распаляющийся жар в груди — это самовосстанавливался его улучшенный организм. Рука превратилась в обрубок, а зловеще мигающие руны на визоре вещали о пробоинах в доспехах и выраженной полиорганной дисфункции.
"Что это, во имя Фреки и Гери?"
Он поднял взгляд, чтобы увидеть сгорбленного орка, замотанного в лохмотья и держащего в руках искривленный медный посох. Сполохи зеленого свечения вспыхивали и увивались вокруг существа, и его маниакальная ухмылка больше подходила безумному фанатику. Посох орка жарко пылал зеленым огнем, и он направил эту противоестественную силу в сторону Кровавых когтей.
Тригг Вишальв исчез в потоке переливающегося психического пламени, его доспех рассеялся, словно прах на ветру. Плоть же испарилась мигом позже, опадая с костей подобно плавящемуся воску. Льот Крючкобородый следом за ним отправился ко Всеотцу — его тело скрутило в изумрудном свечении и затем было сокрушено будто невидимым кулаком.
— Колдовство… — прошипел Рауд, пытаясь обрести устойчивость. Одна из его ног была сломана, а другая представляла собой горелый стержень из сплавленных костей и тлеющей плоти. Его подхватили чьи-то крепкие руки, и Финвульф увидел Стайкара Скамлауса и Викара Снэрхунда, вставших по обе стороны от него.
— Проклятье, я еще могу стоять! — рявкнул он.
Они кивнули и отпустили его. Боль была ошеломляющей, прорываясь сквозь все барьеры восстановительных систем боевой брони. Звуки битвы переполняли жреца — только орки могли создать такую оглушающую какофонию войны; разрушение во имя разрушения, сражение просто ради удовольствия сражаться.
Рауд потихоньку развернулся, видя лишь нерушимую стену из кровожадных орков, постоянно издающих утробные звуки.
— Что это такое? — спросил Стайкар. — Боевой клич?
Годы сражений с зеленокожими дали Рауду простейшее представление об их ворчащем языке, и он покачал головой:
— Нет, это имя их вождя, — ответил Финвульф. — Наиболее точный перевод звучит, как… Смертарез.
Викар сплюнул на землю, как всегда не надев шлем.
— Что с Солвором? — спросил он, поведя плечами и взяв на изготовку цепной меч.
— Мертв, — произнес с отвращением Стайкар. — Осквернён.
Ярость, затмевавшая ранее разум Рауда, вернулась снова. Он достал плазменный пистолет, когда вожак повернулся к ним лицом, и заглянул в глаза орку, что были подобны раскаленным углям из горнила Железного отца. Тварь все еще держала когтистый кулак Гунварда Свартраски, а через плечо были переброшены выпотрошенные трупы его белоснежных волков.
"Какой воин сможет выступить против такого противника и выживет?"
Рауд выкинул из головы неподобающие мысли.
Это была образцовая смерть для любого воина. Достойная смерть подарит шанс занять место подле Всеотца, когда Леман Русс вернется в Час Волка.
Подобного конца следовало ожидать.
Вокс в шлеме зашипел статикой.
— Брат Рауд! — вызывал его Ангейр Хальвмунд на борту "Громового когтя". — Держитесь, я скоро подберу вас.
— Нет, — ответил тот.
— Я могу…
— Нет, — повторил Финвульф. — Мы уже мертвы, и я не позволю твоей нити оборваться вместе с нашими.
— Я не брошу вас!
— Придется. Лети к Волчьей крепости, — сказал Рауд, — Пробуди собрата Гунварда Свартраски, а затем принеси весть о здешних событиях на Фенрис.
— Я не могу уйти…
— Делай, что велено, Ангейр Хальвмунд! — крикнул волчий жрец в то время, как вожак зеленокожих воздел оторванный кулак дредноута Гунварда и издал полный первобытной ярости громогласный рев. — Возвращайся на Аркону с нашими братьями…
Финвульф прицелился в вождя, когда вся орда зеленокожих понеслась к ним, скандируя из каждой клыкастой пасти имя их лидера.
— …Вернись и отомсти за нас…
Крис РайтКракен
Он носил их имена на доспехах. Слова были высечены глубоко — прощальный дар железного жреца, прежде чем он оставил Фенрис. Почти сантиметр глубиной, покрытые многолетним налетом, как и он сам.
Восемь имен — четыре на правой части погнутого нагрудника, четыре на левой. Одно едва угадывалось, давным-давно стертое мощным вминающим ударом. Остальные либо потускнели, либо исчезли под следами ожогов, либо были иссечены царапинами.
Но он все равно помнил имена. Они являлись к нему во сне, нашептываемые знакомыми голосами. Он видел их лица, всплывающие из темного кладезя памяти, плоть их покрывали татуировки, шрамы и штифты. Временами они злились, иногда — были печальны. Но всегда приходили с одной целью: заставить его двигаться дальше, заставить действовать.
Поэтому он никогда не отдыхал, никогда по-настоящему. Он относился с уважением к своему призванию и никогда не останавливался. Обеты были даны, и они связывали его крепче адамантиевых оков. Один мир за другим, слившиеся в болото впечатлений — одни холодные, другие горячие, все охвачены борьбой, все вносят крошечный вклад в войну галактических масштабов, давно ставшей безграничной.
До чего же легко здесь потерять чувство собственной значимости. До чего просто было бы, спустя двадцать лет поддаться тьме, которая таится в глубине его глаз, и забыть лица. Он видел, как это случалось со смертными. Челюсти их отвисали, глаза тускнели, пусть даже они продолжали сжимать оружие и идти на врага. А затем, с той неотвратимостью, с которой лед следует за огнем, они умирали.
Вот почему имена были высечены на доспехах. Гравировка сотрется или повредится, но следы останутся навсегда, крошечные отражения того, что некогда было человеческими жизнями, такими же важными, как и его.
Пока оставались знаки, он не поддастся отчаянию. Он будет двигаться в поисках последнего испытания, которое восстановит его потерянную честь и успокоит шепоты во тьме.
Один мир за другим, слившиеся в болото впечатлений — одни холодные, другие горячие. Пока ни один из них не впечатлил его замкнутый разум, — их войны пока не дали ему возможности достичь заветной цели.