металле.
— Что же вы делали? — прошептал он, проводя рукой по гладкой поверхности панели управления, и его голос потерялся в бескрайности зала.
Внезапно где-то в глубине раздался металлический лязг, резкий и неожиданный в мертвой тишине. Алекс замер, словно статуя, выключив фонарь дрожащими пальцами. В абсолютной темноте каждый звук казался оглушительным — собственное дыхание, стук сердца, шорох одежды. Еще один лязг, потом протяжный скрежет металла по камню, который заставил зубы заныть от неприятных вибраций.
Сердце колотилось так громко, что казалось, его слышно по всему залу. Алекс медленно включил фонарь, прикрыв его рукой так, что свет просачивался между пальцев слабыми лучами, и огляделся. Между дальними колоннами мелькнула тень — что-то большое и угловатое, двигающееся с механической неуклюжестью.
Одичавший дроид. Алекс слышал истории о машинах, которые продолжали работать в заброшенных местах, постепенно сходя с ума от изоляции и отсутствия обслуживания. Их программы деградировали, логические цепи замыкались, и они становились непредсказуемыми, опасными.
Из темноты донеслось бормотание — искаженный электронный голос, произносящий обрывки фраз: "...процедура номер... семь-семь-четыре... инициализация... ошибка... ошибка... где... где операторы?... смена закончилась... нет... не закончилась... работать... всегда работать..." Голос то затихал до шепота, то поднимался до механического крика, создавая жуткую какофонию в пустом зале.
Он начал медленно пятиться к выходу, стараясь не шуметь, каждый шаг рассчитывая с математической точностью. Тень двигалась между колоннами, сопровождаемая скрипом поврежденных сервоприводов — звуком металла, трущегося о металл без смазки, пронзительным и болезненным. Алекс различил силуэт — старый погрузочный дроид, один из манипуляторов которого волочился по полу, оставляя за собой борозду в пыли и искры от соприкосновения с каменными плитами.
"...где груз?... груз номер... номер... ошибка памяти... перезагрузка... не удалась... кто здесь?... кто нарушил... протокол безопасности..." — бормотание становилось все более отрывистым, перемежаясь статическими помехами и механическими звуками.
К счастью, машина, казалось, не заметила его — сенсоры, вероятно, давно вышли из строя. Алекс добрался до вентиляционной шахты и скрылся в ее защитной темноте, но мысли о найденном зале не давали покоя. Даже ползая обратно по узкому туннелю, где каждый звук эхом отражался от стенок, он думал о том, что видел — о совершенстве заброшенных машин, о тайнах, которые они хранили.
На следующий день он вернулся, лучше подготовившись. В рюкзаке лежали веревка, дополнительные фонари с запасными элементами питания, простейший сканер жизненных форм, позаимствованный из мастерской дяди, немного еды и термос с горячим чаем — единственное утешение в холодном подземелье. Алекс составил план — обойти зал по периметру, держась теней у стен, избегая центральной части, где бродил поврежденный дроид со своим безумным бормотанием.
Спуск во второй раз показался еще более напряженным. Шахта словно сужалась, металлические стенки давили на плечи, а воздух становился все более спертым. Капли конденсата падали на затылок, стекая за воротник холодными ручейками. Звук собственного дыхания в замкнутом пространстве казался чудовищно громким, а мысль о том, что путь назад может оказаться отрезанным, заставляла ускорять движение, рискуя застрять в особенно узких местах.
Вдоль стен зала тянулись ряды более мелких помещений — мастерских, складов, лабораторий, каждое из которых хранило свои секреты. Воздух в них был еще более застоялым, пропитанным запахами химикатов, металла и чего-то органического, что давно разложилось, оставив лишь слабый, тошнотворный след. Большинство помещений было пустыми, но в некоторых сохранилось оборудование, покрытое пылью, которая поднималась облаками при каждом движении, заставляя кашлять и слезиться глаза.
В одной из комнат Алекс нашел целую коллекцию инструментов невероятной тонкости работы. Резцы, которые могли вырезать детали размером с песчинку, их лезвия поблескивали в свете фонаря, не затупившись за долгие годы. Измерительные приборы с точностью, поражающей воображение — микрометры, способные различать доли атома. Материалы, которые он не мог даже идентифицировать — металлы с радужными переливами, кристаллы, излучающие слабое внутреннее свечение, полимеры, которые на ощупь казались одновременно твердыми и мягкими.
Воздух в мастерской был особенно тяжелым, наполненным призраками давно завершенных работ. Казалось, что стены помнят прикосновения мастеров, звук работающих инструментов, тихие разговоры тех, кто когда-то творил здесь чудеса техники. Пыль на рабочих столах лежала неровным слоем, и в некоторых местах были видны отпечатки — словно кто-то совсем недавно прикасался к поверхности.
В одной из мастерских он обнаружил устройство размером с ладонь, покрытое символами, которые не походили ни на один известный ему алфавит. Знаки были вырезаны с невероятной точностью, каждая линия казалась живой, пульсирующей в свете фонаря. Когда Алекс взял его в руки, поверхность слабо засветилась голубоватым светом, теплым и приятным, а в воздухе появилась мерцающая голограмма — схема какого-то сложного механизма, детали которого медленно вращались, показывая внутреннее устройство.
— Реагирует на прикосновение, — пробормотал он, поворачивая устройство в руках. Голограмма послушно вращалась вместе с ним, показывая механизм с разных сторон, каждый поворот открывал новые детали, новые уровни сложности.
Это было необычно и тревожно одновременно. Даже лучшие современные голопроекторы требовали значительных энергозатрат и сложной настройки. А здесь маленькое устройство, пролежавшее в заброшенном помещении десятилетия, работало как новое, словно время не властно над технологиями древних мастеров.
Из глубины зала периодически доносилось бормотание одичавшего дроида: "...смена номер... тысяча двести... или... нет... ошибка... где все?... почему темно?... включить освещение... команда не выполнена... система повреждена... ремонт... требуется ремонт..." Голос то приближался, то удалялся, сопровождаемый скрежетом металла и шипением поврежденных гидравлических систем.
Алекс выбрал небольшую комнату в дальнем углу зала для своего тайника. Помещение было относительно чистым, воздух здесь не казался таким тяжелым, а единственный вход позволял контролировать подходы. Он принес несколько водонепроницаемых ящиков, походный стол и лампу на аккумуляторах, создав подобие полевой лаборатории. Стены комнаты были покрыты теми же загадочными символами, что и найденное устройство, они словно наблюдали за его работой мертвыми глазами.
Каждые несколько дней он спускался в подземелье, преодолевая клаустрофобию узкой шахты, где металл скрипел под весом его тела, а конденсат капал на затылок холодными каплями. Постепенно он научился двигаться в темноте, различать звуки — безобидное капание воды от зловещего скрежета приближающегося дроида, эхо собственных шагов от чужих звуков. У него появилась карта подземных уровней, намного более подробная, чем схемы R4-K9, отмеченная безопасными путями и местами, где лучше не появляться.
Воздух в разных частях комплекса имел свой характер. В старых мастерских он был пропитан запахами металла, в лабораториях — химическими ароматами, сладковатыми и тошнотворными. В складских помещениях пахло пылью и разложением, а в энергетических узлах — озоном и чем-то жгучим, что щипало ноздри и заставляло слезиться глаза.
Однажды, изучая особенно интересное устройство — что-то вроде анализатора материалов, которое отзывалось на прикосновение мягким гулом, — Алекс услышал голоса сверху. Звуки проникали сквозь толщу бетона приглушенно, искаженно, но достаточно ясно, чтобы понять — наверху люди. Он замер, словно статуя, прислушиваясь к каждому звуку. Тяжелые шаги, скрип оборудования, приглушенные команды.
— Сканеры показывают активность в секторе семь, — донесся мужской голос, искаженный помехами. — Может быть, контрабандисты. Или бродяги нашли лаз.
Служба безопасности города. Алекс почувствовал, как холодный пот выступил на лбу. Быстро упаковав самые ценные находки в водонепроницаемый мешок, он погасил лампу, и комната погрузилась в абсолютную темноту, которая казалась живой, давящей. В полной темноте он пробрался к запасному выходу, который обнаружил неделю назад — старой дренажной трубе, ведущей к реке. Путь до нее лежал через особенно узкий коридор, где приходилось ползти на четвереньках, а стены были покрыты слизью неизвестного происхождения.
Труба оказалась настоящим испытанием. Она была узкой, едва шире плеч, и наполовину затопленной ледяной водой, которая просачивалась через трещины в бетоне. Алекс полз по колено в воде, которая была такой холодной, что перехватывало дыхание. Стенки трубы были скользкими от наросшей за годы слизи, воздух — спертым и тяжелым, пропитанным запахами гниения и химических отходов. Каждый метр давался с трудом, колени и локти болели от соприкосновения с шершавым бетоном, а мысль о том, что труба может сузиться и он застрянет здесь навсегда, заставляла сердце биться чаще.
Где-то в середине пути фонарь начал мигать — батарея садилась. В мерцающем свете стенки трубы казались живыми, пульсирующими, а тени плясали, создавая иллюзию движения. Звук собственного дыхания, усиленный акустикой замкнутого пространства, казался чудовищно громким. Вода плескалась при каждом движении, эхо отражалось от стенок и возвращалось искаженным шепотом.
Когда он наконец выбрался на поверхность через решетку у речного причала, солнце уже садилось, окрашивая небо в кровавые тона. Алекс был мокрым до нитки, замерзшим и измученным, одежда прилипла к телу, волосы свисали сосульками, но в водонепроницаемом мешке лежали странные приборы, которые могли перевернуть его понимание технологий. Воздух на поверхности казался невероятно свежим и чистым после спертой атмосферы подземелья.