— Потому что вы граждане Республики! — республиканец был красен от возмущения. — У вас есть обязательства!
— Наши обязательства — перед Кореллией, — спокойно ответил кореллианец. — И мы их выполняем, защищая наш мир от бессмысленной бойни.
Алекс молча наблюдал за спором, чувствуя, как напряжение в зале нарастает. Студенты разделились на группы — кореллианцы держались особняком, республиканцы яростно спорили, а немногочисленные представители сепаратистских миров хранили угрюмое молчание.
— Вы думаете, вам удастся отсидеться? — продолжал наступать республиканец. — Война придет и к вам!
— Возможно, — кореллианец пожал плечами. — Но мы встретим ее как свободные люди, а не как пушечное мясо чужих амбиций.
Кайл, сидевший рядом с Алексом, тихо прокомментировал:
— Понимаю республиканца. С юридической точки зрения это действительно бред.
— А ты как к этому относишься? — спросил Алекс.
— Честно? Рад. Очень рад, — Кайл понизил голос. — Не хочу воевать. Особенно в войне, где непонятно, кто прав, а кто виноват.
Большинство кореллианских студентов разделяло эти настроения. Несмотря на спорность решения правительства, облегчение было всеобщим. Война казалась далекой и чужой проблемой.
Но иллюзии развеялись быстро.
Уже через неделю голонет начал транслировать кадры, от которых невозможно было отвернуться. Разрушенные города на Ририлоне, где сепаратистские бомбардировщики стерли с лица планеты целые города. Беженцы с Кашиика, спасающиеся от дроидных армий. Массовые захоронения на Рилоте, где конфедераты применили биологическое оружие против мирного населения.
— Сепаратисты проводят политику геноцида, — сообщал республиканский корреспондент, стоя на фоне дымящихся руин. — Целые виды разумных существ подвергаются систематическому уничтожению.
Кадры сменялись один другим: истощенные дети в лагерях беженцев, переполненные госпитали, бесконечные колонны военной техники. Гуманитарная катастрофа разрасталась с каждым днем.
— Конфедерация блокировала гуманитарные конвои, направлявшиеся на Маласта, — продолжал диктор. — По предварительным данным, от голода уже погибло более миллиарда разумных.
Алекс смотрел на эти кадры с растущим беспокойством. Не только из-за человеческих страданий. Он понимал, что война такого масштаба неизбежно затронет и Кореллию.
Первые признаки этого проявились в экономике. Цены на все товары начали стремительно расти. Продовольствие подорожало на тридцать процентов за неделю. Продукты питания, медикаменты, электроника — все стало значительно дороже.
— Это временно, — объяснял Кайл, когда они обсуждали ситуацию. — Отец говорит, что рынок просто паникует. Разрыв поставок, нарушение логистических цепочек — обычное дело в начале любой войны.
— А потом что? — спросил Алекс.
— А потом экономика перестроится. Ты представляешь количество планет в галактике? Ресурсов завались, дело только в цене и логистических маршрутах. Найдут новых поставщиков, проложат обходные пути — и все нормализуется.
Кайл был хорошо информирован благодаря отцу, который владел небольшой, но успешной компанией и вращался в бизнес-кругах.
— Главное — не паниковать, — продолжал он. — Кореллия всегда была торговым центром. У нас есть связи, ресурсы, технологии. Мы переживем эту войну лучше многих.
Но социальные изменения были более глубокими, чем экономические. Общество начало поляризоваться. Кореллианцы все больше настраивались против Республики, обвиняя ее в развязывании бессмысленной войны. Студенты из республиканских миров демонстрировали шапкозакидательские настроения, уверенные в скорой победе над сепаратистами.
А немногочисленные студенты с конфедеративных планет высказывали все более злые реплики в адрес "республиканских угнетателей" и "кореллианских трусов". Вскоре они все исчезли — кто-то уехал добровольно, кого-то отозвали родители, опасавшиеся за безопасность детей.
Пропаганда работала медленно, но верно. Республиканские СМИ день за днем рассказывали о зверствах конфедератов, о героизме клонов и джедаев, о необходимости защитить демократию от тирании. Даже на нейтральной Кореллии эти передачи находили отклик.
Алекс с интересом наблюдал за этим процессом. Он отметил про себя явление, которое назвал "инфляцией сочувствия". Сначала любая новость о жертвах войны вызывала у студентов шок и бурные обсуждения. Потом сообщения о массовых побоищах стали восприниматься как обыденность. А вскоре даже геноцид целых планет вызывал лишь пожимание плечами и облегченное "хорошо, что это происходит не здесь".
Это была защитная реакция психики. Разум адаптировался к постоянному стрессу, блокируя эмоциональные реакции на то, что невозможно изменить. Люди просто не могли постоянно переживать за миллиарды страдающих существ — это свело бы их с ума.
Но адаптация имела и другие последствия. В университете начали появляться различные комитеты и организации. "Комитет поддержки кореллианского нейтралитета", "Студенческий совет за мир в галактике", "Общество помощи военным беженцам". Каждая группа продвигала свою повестку, часто противоречащую другим.
Некоторые студенты занимали более активную позицию. Алекс видел, как несколько его однокурсников бросили учебу и ушли добровольцами — кто в республиканскую армию, кто в гуманитарные организации, кто ситх знает куда. Их место занимали новые лица, часто беженцы с охваченных войной миров.***Его подруга перевелась учиться на Корусант. После этого Алекс принял решение полностью сосредоточиться на учебе. Он порвал со всеми романтическими увлечениями, ограничив личную жизнь редкими походами в заведения, где можно было "спустить пар" раз в месяц. Кто знает, сколько еще он сможет получать знания в относительно спокойной обстановке? Нужно было взять все, что возможно.
Это решение оказалось мудрым, когда доцент Велл предложила ему работу в лаборатории.
— У нас поступил интересный заказ, — объяснила она, ведя его по коридорам исследовательского корпуса. — Частный коллекционер передал нам для изучения несколько старых дроидов. Официально это археологическое исследование, но мне кажется, там есть технические загадки.
Лаборатория оказалась просторным помещением, заставленным аналитическим оборудованием. На центральном столе лежали части разобранного дроида — явно протокольной модели, но очень старой.
— Это прообраз PO-серии, — пояснила доцент Велл. — По документам, ему около трех тысяч лет. Но есть странности.
Алекс подошел ближе, изучая компоненты. Внешне дроид выглядел как типичный представитель своей серии, но детали архитектуры процессора были... необычными.
— В чем проблема? — спросил он, старательно изображая любопытство новичка.
— Смотрите на эти схемы, — доцент активировала голопроектор. — Официально PO-серия была разработана компанией "Сайботек Системс" четыре тысячи лет назад. Но архитектура процессора этого экземпляра отличается от всех известных вариантов.
Алекс внимательно изучал схемы. То, что он видел, было необычно. Инженерные решения были слишком элегантными, слишком совершенными для технологий четырехтысячелетней давности. Более того, некоторые принципы организации памяти напоминали ему древние устройства, которые он изучал самостоятельно.
— Может быть, это экспериментальная модификация? — осторожно предположил он.
— Возможно. Но тогда кто ее создал? В архивах "Сайботек" нет упоминаний о подобных экспериментах.
Следующие недели Алекс проводил в лаборатории, помогая доценту Велл разбирать дроида. Работая над дроидом он был в своей стихии — он понимал принципы работы многих компонентов гораздо лучше обычного студента благодаря работе у Дяди, пусть те знания не были системными. А еще ему помогала его странная техническая интуиция.
— Интересно, — размышляла доцент, изучая очередной модуль, — эта система обработки языков намного сложнее, чем должна быть для дроида той эпохи. Словно создатели знали принципы, которые официально были открыты только столетия спустя.
— А что если они действительно знали? — рискнул предположить Алекс. — Что если некоторые знания были утеряны, а потом переоткрыты?
Доцент внимательно посмотрела на него:
— Вы думаете о циклической природе технического прогресса? Интересная идея, но она противоречит официальной истории науки.
— Но ведь история полна примеров утраченных знаний, — настаивал Алекс. — Взять хотя бы некоторые строительные технологии древности...
— Справедливо. Но в данном случае речь идет о высоких технологиях. Их сложнее потерять и переоткрыть случайно.
— А что если это было не случайно? Что если существовала развитая цивилизация, которая по каким-то причинам исчезла, оставив только фрагменты знаний?
Доцент Велл замолчала, обдумывая его слова.
— Знаете, господин Коррен, это многим приходит в голову, кто хоть чуть-чуть интересуется темой. Есть некоторые странности. Возможно, это и так, но пока нет доказательств, это лишь гипотеза. А без доказательств вас засмеют. Мы имеем лишь обрывочные сведения даже о времени основания республики.
Алекс почувствовал странную форму интеллектуального стыда. Это ощущалось, будто она сказала "Я думала, вы умнее". Он слишком увлекся и начал выдавать то, о чем думает.
— Я это понимаю, профессор. Просто... я часто об этом думаю, и мне хотелось обсудить эту гипотезу с вами, — попытался он сгладить ситуацию. — А этот дроид — прекрасный повод.
— Действительно. Но советую вам не отвлекаться на эти темы. Концентрируйтесь на тех знаниях, которые имеют твердую основу. Сомнительными гипотезами займетесь, когда закончатся доказанные знания. — Она улыбнулась хитро. — А этого никогда не произойдет. Знания слишком обширны.
Тем временем война продолжала влиять на жизнь университета. Некоторые исследования были засекречены, появились военные консультанты, начались разговоры о переводе части производств на военные нужды. Даже нейтральная Кореллия не могла полностью изолироваться от галактического конфликта.