Алекс с облегчением обнаружил, что доцент Велл осталась в институте и продолжала свои исследования, правда, теперь они официально назывались "изучением исторических аспектов технологической безопасности". Его основные занятия по проектированию корабельных систем тоже продолжались, хотя теперь большая часть практических заданий была связана с военными кораблями — студенты изучали схемы истребителей, крейсеров и транспортников армии Республики. Именно тогда он принял решение, которое изменило всю его дальнейшую судьбу.
После долгих размышлений о том, как лучше применить знания, полученные летом в архивах, Алекс решил записаться на дополнительную специализацию. Он понимал, что археотехнология может дополнить его основное образование в области космической инженерии — понимание принципов работы древних технологий могло помочь в разработке более совершенных корабельных систем. Его интересовала область археотехнологии — дисциплины, что изучает забытые технологии древних цивилизаций, восстанавливая их принципы работы по уцелевшим артефактам и записям и сравнивая развитие технологий у разных цивилизаций. Она расшифровывает "мертвые" языки машинных кодов и энергетических систем, как лингвисты – древние тексты.
Процедура записи на дополнительную специализацию оказалась довольно сложной. Алексу пришлось подавать отдельное заявление в деканат, проходить собеседование с руководителем программы и, самое главное, доказывать свою финансовую способность оплатить дополнительные курсы.
— Специализация по археотехнологии требует серьезной подготовки, — объяснил ему декан факультета техноистории, профессор Корран. — Это не просто дополнительные лекции. Вам придется работать в лабораториях с дорогостоящим оборудованием, участвовать в исследовательских проектах. И учтите, что это будет в дополнение к вашей основной программе по космической инженерии — нагрузка удвоится.
— Я понимаю, профессор. Я готов к дополнительной нагрузке.
— Хорошо. Но есть финансовый вопрос. Дополнительная специализация стоит двенадцать тысяч кредитов за семестр.
Алекс быстро подсчитал в уме. Сумма была значительной, но не критичной. Благодаря своей студенческой скидке за отличную учебу стоимость снижалась до восьмисот сорока кредитов, а накопления, сделанные за время работы у дяди, позволяли покрыть эти расходы без серьезного ущерба для бюджета.
— У меня есть необходимые средства, — сказал он уверенно.
— Отлично. Тогда добро пожаловать в программу специализации по археотехнологии.
Первые недели второго курса Алекс разрывался между основными занятиями и дополнительной специализацией. Утром он изучал принципы работы гипердвигателей и корабельных энергетических систем, решал задачи по расчету траекторий и нагрузок на корпус во время прыжков в гиперпространство. После обеда переключался на археотехнологию, которая началась почему-то с истории нейроинтерфейсов. Алекс изучал принципы работы человеческого мозга и мозга других видов, особенности нейронной активности, методы регистрации и интерпретации мозговых сигналов. На поверхностном уровне, нужно для понимания принципа работы нейроинтерфейсов. Но уже на этом этапе он видел много странностей, например схожее строение мозга у разных видов, хотя отличия тоже были значительные. Лекции вела доцент Велл, которая, как оказалось, была одним из ведущих специалистов КТИ в области нейроинтерфейсов и археотехнологии. Именно благодаря своей второй специализации она преподавала им историю технологий.
— Нейроинтерфейс — это мост между биологическим и искусственным интеллектом, — объясняла она студентам. — Мы учимся переводить мысли в команды для машин и, наоборот, передавать информацию от машин напрямую в мозг.
После месяца теоретической подготовки началась практическая работа. Именно тогда доцент Велл рассказала о новом проекте, который мог заинтересовать наиболее способных студентов.
— Военное командование выделило грант на исследование возможностей использования нейроинтерфейсов для управления космическими кораблями, — объявила она на одной из лекций. — Представьте себе — пилот, напрямую связанный с системами корабля через нейронную связь. Скорость реакции увеличилась бы в разы, а точность управления достигла бы невиданных высот.
Глаза Алекса загорелись от интереса. Это было именно то, что могло объединить его две специализации — космическую инженерию и археотехнологию.
— Это возможно с современными технологиями?
— Существует целое непроработанное поле для исследований, — ответила доцент. — Современные нейроинтерфейсы теоретически позволяют передавать сложные команды и даже концепции, но для полноценного управления кораблем нужны гораздо более глубокие настройки системы.
Доцент встала и подошла к окну, за которым виднелись военные транспорты, садящиеся на посадочные площадки института.
— Военные считают, что понимание принципов работы нейроинтерфейсов поможет нам создать принципиально новые системы управления, — объяснила она Алексу. — Проблема в том, что современные интерфейсы — это многослойная система программного обеспечения, накопленная за столетия.
— Это военный грант? — уточнил Алекс.
— Именно. Мы работаем над этим проектом уже несколько месяцев. У нас собралась целая команда — студенты, аспиранты, несколько ученых из других институтов. Студенты работают как мои помощники, но участвуют в настоящих исследованиях на переднем крае науки.
Алекс почувствовал, как сердце забилось быстрее. Это была именно та возможность, о которой он мечтал — возможность работать с передовыми технологиями на стыке теории и практики.
— Я готов присоединиться к команде, — сказал он решительно.
— Отлично. Завтра познакомлю тебя с остальными участниками проекта.
Следующие два месяца пролетели в интенсивной работе. Алекс едва успевал совмещать исследовательский проект с основными занятиями — лекции по термодинамике корабельных двигателей, практикумы по проектированию систем жизнеобеспечения, семинары по материаловедению для космических конструкций. Часто ему приходилось засиживаться до глубокой ночи, готовя курсовые работы по расчету прочности корпусов или изучая новые сплавы для обшивки кораблей. Исследовательская группа располагалась в специально оборудованном крыле института, где военные установили дополнительные системы безопасности. Команда состояла из восьми человек: доцент Велл руководила проектом, трое ученых из других институтов занимались теоретическими аспектами, а четверо студентов, включая Алекса, выполняли практическую работу под их руководством.
Военное влияние ощущалось повсюду. В коридорах института теперь постоянно дежурили охранники в форме армии Республики. Многие лаборатории были реквизированы под военные нужды, а оставшиеся работали по строгому графику, согласованному с военным командованием. Даже учебные мастерские факультета космической инженерии теперь использовались для ремонта поврежденных истребителей, доставляемых с фронта. Студенты шутили, что КТИ больше напоминает военную базу, чем учебное заведение.
Но Алекс понимал серьезность ситуации. Каждый день приносил новости о потерях на фронтах, о захваченных сепаратистами системах, о новых ужасающих боевых дроидах противника. Республика нуждалась в технологическом превосходстве, и их работа могла стать ключом к победе.
Основой их исследований были стандартные нейроинтерфейсы производства компании "Сайботех" — те самые устройства, которые использовались на вступительных экзаменах в институт. Это были довольно совершенные системы, способные не только считывать простые мысленные команды, но и передавать сложные концепции и образы напрямую в мозг пользователя.
— Проблема современных нейроинтерфейсов не в аппаратной части, — объяснял доктор Кейн, один из ученых команды. — Железо у нас отличное. Проблема в программном обеспечении.
Алекс быстро понял суть проблемы. Его знания корабельных систем помогали понимать сложность интеграции — подобно тому, как в современном звездолете сотни подсистем должны работать согласованно, нейроинтерфейс должен был координировать множество корабельных функций через сознание пилота. Компания "Сайботех" купила производственные шаблоны и программное обеспечение для нейроинтерфейсов пятьсот шестьдесят лет назад у другой компании, которая к тому времени уже исчезла. Та, в свою очередь, приобрела технологии у своего предшественника две тысячи лет назад, и так далее.
— По сути, мы имеем дело с луковичной архитектурой, — пояснила доцент Велл. — Каждая компания добавляла свои слои защиты и функциональности поверх существующего кода, не удаляя предыдущие. В результате современный нейроинтерфейс содержит программные слои, созданные десятками разных компаний на протяжении тысячелетий.
— И мы пытаемся добраться до исходного кода? — спросил Алекс.
— Именно. Мы постепенно снимаем защиты, слой за слоем, чтобы понять базовые принципы работы системы. Только так мы сможем настроить интерфейс для взаимодействия с корабельным оборудованием.
Работа была кропотливой и требовала огромного терпения. Каждый слой программного обеспечения был защищен корпоративными шифрами и системами безопасности. Команде приходилось изучать документацию компаний, которые исчезли столетия назад, расшифровывать устаревшие протоколы, обходить системы защиты интеллектуальной собственности.
Алекс проявил себя как талантливый программист. Его аналитический ум, обостренный не только летней работой в архивах, но и постоянной практикой решения инженерных задач — расчетов траекторий, анализа нагрузок на конструкции, оптимизации энергопотребления корабельных систем — позволял ему видеть закономерности там, где другие видели только хаос. Уже через месяц работы он добился первого серьезного успеха — ему удалось снять несколько слоев защиты и получить доступ к более глубоким уровням программы.
— Отличная работа, Алекс, — похвалила его доцент Велл. — Ты продвинулся дальше, чем мы за предыдущие два месяца.