– Поцелуй меня.
Я уже не пыталась хорохориться, признав, что страх, который не подпускала к себе все эти дни, все-таки сумел догнать меня, явив свое обезображенное предательствами и игрой обстоятельств лицо. Пришел вместе с Ровером, то ли прикрываясь им, то ли перекладывая на него ответственность за свое появление. Был липким, вонял опаленной плазмой плотью, душил вопросом, а что было бы, если бы…
Историю нельзя переписать, как невозможно воскресить тех, кто погиб… А избавиться от памяти, что мог, но… не сумел?!
– Поцелуй меня, – повторила я, мысленно умоляя его найти способ и вернуть мне самообладание, которого я лишилась. Дать мне поверить, что я – жива, и ничего не исчезнет, стоит мне хоть на мгновение закрыть глаза.
Все как в дамском романе. Но как еще можно растопить лед в душе, ту боль, от которой не убежать…
Зерхан подарил мне беспамятство, в котором утихла буря отчаяния, тоски и ярости. Маршея оставила один на один с чувством, что кто-то из нас двоих: я или мир, безвозвратно изменился.
А Ровер все медлил, открывая мне правду, что и этот бой был… моим.
Кто, если не я…
– Прости, – прошептал он неожиданно. – Прости…
Демоны вселенной! Как же стыдно…
Додумать уже не получилось, как и отступить… но тут виновата была стена, на которую я опиралась.
Губы Ровера осторожно коснулись моих, делая невозможное – заставляя забыть обо всем… О том, что на нас смотрят – тоже.
Он целовал, собирая мои слезы, мою боль, мою безнадежность. Позволял взглядом цепляться за себя, вытягивая из омута этих двух дней, в которых едва не сгорела вера во все, что было для меня свято.
Долг и… Каждый понимал его по-своему.
Идти самой он мне не дал, нес на руках. Да я и не сопротивлялась. Прижималась к нему, чувствовала тепло его тела, четкий ритм его сердца… о чем еще можно было мечтать. Если только о тех горах, которые он мне обещал.
Куиши шел впереди, вместе с парочкой мордоворотов, в которых моя маршальская сущность признала вездесущих эсбэшников. Как бы плохо мне ни было, это не могло избавить от привычки замечать и анализировать.
Вот ведь…
Обрывки фраз, за которыми легко угадывался смысл; квадрат один – четыре… биосканер… второй этаж… особый контроль… взломщик… алгоритм на записи…
Мы свою работу сделали, теперь дело было за местными розыскниками… Шейх добился своего, лаборатории «Ханри Сэвайвил» теперь принадлежали ему. Все, что осталось мне – рисунок, где я улыбалась Санни, а он держал меня за руку, да планшет, который прихватила в его комнате и успела пристегнуть к фиксатору на поясном ремне Ровера, до того, как это кто-нибудь заметил.
Машинально…
Думать об этом не хотелось. Мне нужна была передышка, я надеялась ее получить. Любым способом.
– Ты готова?
Сначала кивнула и лишь потом сообразила, о чем именно спрашивал Лазовски.
Кивнула снова, теперь уже Куиши, во взгляде которого не было ни тени сочувствия. Только признание того, что все мы справились.
Мою слабую попытку освободиться и продолжить путь самой Ровер пресек, еще крепче прижав меня к себе.
Не очень-то и хотелось!
Гул стихал медленно. Сначала замолкали те, кто был ближе, потом «доходило» и до тех, кто стоял дальше. Флотские, парни из СБ в штатском.
Кто-то заканчивал фразу, лишь затем обращая внимание на то, что его собеседник смотрит не на него, кто-то обрывал реплику на полуслове… И все смотрели, смотрели, смотрели… На выгоревшую кожу на моем виске, где был чип командного, на разбитые руки, едва прикрытые платьем ноги, на то, как мои пальцы стискивают ткань его кителя.
А потом отводили взгляды, признавая, что это именно я – женщина, сделала то, чего не смогли они – мужчины.
И только один не отвел, но вынужденно отступил в сторону, освобождая Роверу дорогу.
Лицевой щиток тактического костюма был поднят, глаза искали встречи с моими, в желании узнать то, что я поняла только теперь.
Это не была воля судьбы – Слава Шторм, который выстроил операцию так, что именно его друг, а не Марк первым добрался до меня.
Это не был выбор из двух – закономерность единственного из возможного.
Но это ничего не меняло, потому что один, заставив поверить в чудо, остался прошлым, а второй, помогая собрать себя заново, стал настоящим.
В горы мне пришлось отправиться одной.
Насколько я сумела понять по той тщательности, с которой Лазовски оберегал меня и Шаевского от общения с желающими узнать подробности операции, кому-то они со Штормом успели прищемить хвост.
И ведь не скажешь, что для подобных выводов наличествовали факты – нюансы, ничего более, но в результате своих рассуждений я была уверена. Такого ажиотажа не было даже после Зерхана.
А уж там-то… Сравнивать эти два задания я бы не взялась.
На Земле ничего не изменилось. Бот только лег на стапель посадочного стола, тут же неподалеку приземлился кар Жерлиса – директора Службы Маршалов. Вряд ли только для усиления позиций. После ТАКИХ операций иначе и не встречают.
Виктору повезло больше: из одного госпиталя да в другой, я только и успела коснуться рукой регенерационной капсулы и подмигнуть.
Все было уже не столь страшно, за семь дней полета его успели подлатать, но Ровер продолжал нагнетать обстановку. Не без помощи медиков, но попробовали бы те высказаться против. Ради такого случая генерал Орлов пожертвовал своим крейсером, совершенно случайно оказавшимся на орбите Эстерии, так что приказ; «Не подпускать», врачи выполняли с истовостью добрых тетушек.
Ну а мне досталось. Не возвращение домой, а экстренная эвакуация. И, что самое удивительное, из военной разведки – никого, одни штабные. Не ошибешься, морды сытые, наглые… Я, конечно, преувеличивала, но незначительно.
До меня они так и не добрались. Пока начальство отвлекало внимание, неподалеку опустился еще один катер, на котором меня под шумок и вывезли. Друг-напарник Эскильо и отец.
Еще один повод задуматься о собственном будущем. Старший Мирайя бодрился, но обмануть меня ему не удалось. Тени под глазами, нервный, дерганый взгляд, усилия, которые прилагал, чтобы не смотреть на заклеенный биотканью висок – он был в курсе произошедшего на Приаме.
Спрашивать, знает мама или нет, я не стала – не знает. В нашей семье все удары на себя принимал именно он. Очередная иллюстрация к тому, о чем я уже задумывалась; знать и видеть своими глазами…
Родители приняли мой выбор с той же убежденностью в том, что свою судьбу каждый должен решать сам, так же, как приняли выбор моих братьев. Но… Но те были мальчиками… мужчинами, а я…
Я догадывалась, о чем думал отец, прижимая меня к себе настолько крепко, насколько это было возможно в присутствии посторонних. Вот только сказать ничего не могла, в голове царил хаос.
Мне нужно было время. Разобраться в себе, во всем, что произошло сначала на Зерхане, а затем и на Маршее. Понять, к чему подводил меня Шторм, загоняя в ситуации, когда приходилось переступать через собственные возможности и взгляды. Оценить, готова ли я к тем изменениям, которые он провоцировал. И, что было для меня важнее, хочу ли я этого!
Возможно, Ровер это понимал не хуже, а то и лучше меня.
Летели мы больше трех часов. И это на военном катере и по «зеленому» коридору! Взгляд несколько раз замечал на экране пилота возникающие символы закрытых зон. Пересекали, словно их для нас не существовало.
Сели в предгорье, у самой кромки ползущего вверх по склонам хвойного леса, где уже дожидался кар с туристической базы, которую Лазовски избрал своим логовом. Еще полчаса и оказались на берегу озера.
Насладиться открывшимся видом не удалось. Прихватив переданные отцом вещи, Эскильо поволок меня еще выше, по петляющей между нагромождением глыб тропинке. Когда добрались до домика, единственными соседями которого были несколько сосен да довольно густой кустарник, уже совсем стемнело.
Надежды, что хотя бы теперь Эд удовлетворит мое любопытство, не оправдались. Оставив мне чистый комм и планшет и пожелав не скучать, тот отправился в обратный путь. Будьте скромны в своих желаниях! Я хотела разобраться в себе, мне предоставили для этого все условия.
Вызов раздался рано утром, когда я крепко спала. Мучиться душевными терзаниями или вставать на рассвете ради поднимающегося из-за гор солнца я не собиралась.
Ответила, даже не открыв глаз.
– Спишь?
Шторм был возмутительно бодр. И относительно зол.
– Лезгинку танцую, – переворачиваясь на другой бок, прорычала я. С кем, с кем, а со Славой мне точно разговаривать не хотелось.
– Лазовски арестован.
Подскочила я раньше, чем поняла, что он произнес.
– За что?!
Шторм смешно сморщил нос – оценил мою любимую пижаму с цветочками. Если думал, что ему удалось меня смутить, – ошибался.
– Официально, за непонятки с покушением на Соболева, а если неофициально, так за срыв кое-каких планов.
Задумавшись, прикусила губу. Потом сильнее взбила подушку, прислонила ее к стене, села удобнее.
– Если судить по тому, что ты мило беседуешь со мной вместо того, чтобы ставить всех на уши, нечто подобное предполагалось.
– Вообще-то, – хмыкнул Шторм, – этим я пытался сказать, что недельку тебе придется отдыхать одной. Раньше они не успокоятся.
– А я?
– А ты? – полковник не стал делать вид, что не понял моего вопроса. – По заключениям медиков, тебе необходима глубокая реабилитация, которую ты сейчас и проходишь.
– И не пытались оспорить? – не поверив, приподняла я бровь. Когда дело доходило до серьезного, такие мелочи редко кого останавливали.
– А ты не забыла, чью фамилию носишь? – невинно поинтересовался Шторм. Расслабилась я зря, продолжение не выглядело столь безобидным. – Винить себя не смей! Ты все сделала правильно.
Рывком отбросив одеяло, слетела с кровати.
– Я могла его спасти!
Мой демарш Шторма не смутил, как и штанишки до колен с оборочками снизу.