– Какое глубокое нанесение… – задумчиво пробормотал он, словно обращаясь сам к себе. – За десять лет практики первый раз такое вижу.
Я молчала.
И без него знала, что у других приютских след от клейма не был таким глубоким. Замечала, что ни у одного не было такого дикого ступора, как у меня, но я думала, что это связано с индивидуальной реакцией.
– Госпожа Руглас, скорее всего, процедура будет длиться не заявленные три часа. Возможно, операция займет сутки, с последующим недельным стационаром для восстановления.
– Но я читала, что могу уйти своими ногами сразу после операции. Разве не так?
– В вашем случае не так. Капсулы с веществами погружены слишком глубоко. Если мы отпустим вас сразу, то будут большие риски. Нужен курс антибиотиков, витаминов, и требуется постоянно следить за уровнем гормонов. У меня есть все основания полагать, что внутри вас может быть втрое больше капсул, чем у других приютских.
– Почему? Разве не у всех одинаково?
– А вы не замечали, что не много людей сводит эту печать? Все зависит от количества капсул внутри. На некоторых они влияют не так сильно. Такие люди просто занимают пассивную позицию и даже получают от нее наслаждение. А вот когда капсул много, тогда качество жизни падает.
Я сразу вспомнила Зару. Она как-то говорила, что в пару выбирает ярых доминантов, и только таких. Так вот как это работает! И вот почему она не стремится свести клеймо.
– Доктор, почему у меня может быть так много капсул?
– Могу только предположить, что вам нанесли клеймо дважды. Подумали, что первая партия бракованная, например, из-за того, что поведение не изменилось. Или вы были слишком… эм… – док подбирал слова, – слишком активны.
Я закрыла глаза. Представила себя крошкой и тот ужас, через который прошла. Как хорошо, что я этого не помню.
Одинокая слеза скатилась по щеке.
– Доктор, давайте приступим. Сколько бы это ни заняло времени, – прошептала я.
И через час погрузилась в темноту на операционном столе.
Проснулась я словно в аду: было жарко до липкого живота и мокрой простыни, душно до желания распахнуть окно, а в горле застряли сухие колючки. На спину словно положили раскаленный диск.
Сначала я была словно не я. Все мысли, воспоминания, все самосознание постепенно возвращалось ко мне сквозь сигналы боли.
Кто я? Лана Руглас.
Где я? В послеоперационной палате.
Почему? Я удалила клеймо галактической сироты.
Как же мне плохо!
Глаза резало, словно туда попал песок. Я лежала носом в подушку и ощущала, словно с меня живьем содрали кожу на спине.
Из горла вырвался тихий стон, и я услышала скрежет ножек стула около кровати. Повернула голову и встретилась с тяжелым взглядом Картера.
Он молча смотрел на меня. Кажется, с упреком.
Из моего горла вырвался еще один стон боли, и Картер привстал на стуле, наклонился ко мне.
– Хочешь пить?
Я кивнула, лежа щекой на мягкой подушке. Сил подняться не было.
Картер поднес бутылку с трубочкой, торчащей из горла. Направил ее мне в рот.
– Немного. Только смочи губы и горло. Так врач сказал.
Я сделала маленький глоток, а потом почувствовала, что хочу еще. Хочу много. Всю бутылку. Но не успела сделать большой глоток, как Картер отодвинул от меня бутылку.
– Почему ничего не сказала? – спросил он. – Знал бы…
Он замолчал, оставляя свои мысли при себе.
А у меня от одной попытки напрячь мозг тут же начала болеть голова. Изо рта вырвался еще один приглушенный стон.
Картер смотрел с упреком. Я взглянула на него, едва приоткрыв веки, на большее просто не хватило сил.
– И как ты умудрилась выбрать самую задрипанную клинику, Лана? – Картер уперся локтями в колени и смотрел строго, словно отчитывал одним взглядом, как маленькую.
– Знаешь, сколько ты лежала на операционном столе, когда подъехали мои спецы?
Мне почему-то было все равно. Настолько плохо, что плевать на все.
Картер сказал сам:
– Тридцать четыре часа, Лана. Представляешь нагрузку от наркоза? А от хирургического вмешательства?
Неожиданно Картер вскочил на ноги и заорал:
– Тебя там чуть не угробили!
Он начал ходить по палате, как хищник, загнанный в маленькое пространство. Метался от стены до стены, кидая на меня разъяренные взгляды.
Я обратила внимание на темные круги под его глазами. На помятую рубашку. На отросшую щетину.
Он все это время был рядом со мной? Сколько я проспала?
Я начала подсчитывать. Тридцать четыре часа плюс сколько? И сколько я проспала после операции?
Я попыталась подняться на руках, но спина отозвалась такой болью, что я завыла, упав в подушку.
– Лана! – Картер тут же оказался рядом. – Тебе нельзя двигаться. Скажи, если что-нибудь надо.
– С… С… Сколько… я проспала? – с трудом заставила язык шевелиться.
– Двое суток.
Я в ужасе поняла, сколько времени потеряла.
В своих расчетах я планировала сделать операцию и уйти после нее на своих ногах, отправиться к Сиду. Попытаться как-нибудь его спасти.
– Сколько длилась операция?
– Сорок часов, – хмуро отозвался Картер.
Сорок часов операции плюс двое суток сна. Это четыре дня, выкинутые из жизни. Осталось три до расщепления Сида на атомы, а я не могу даже сесть.
Картер опустился рядом с кушеткой на корточки, чтобы быть глазами со мной на одном уровне. Мне кажется или у него не было этой морщины между бровей?
– Моя девочка, почему ты такая упрямая? Почему не обратилась ко мне? Я бы подобрал тебе лучшую клинику. Три часа, несмотря на сложность твоего случая, – и все.
Внутри у меня словно душу в кулак сжали.
– Я привыкла все решать сама. Я с двух лет одна.
– У тебя есть я.
– Есть ли? Сам говорил, что больше пальцем не пошевелишь ради меня, – шепотом припомнила я.
Картер сжал челюсти, хмуро посмотрел на меня:
– Говорил. Но не могу, Лана. Ты мне под кожу заползла, между ребрами пролезла и вот тут затаилась. – Картер положил руку в район сердца. – Понимаешь? Работать не могу. Спать не могу. Есть не могу. Ты перед глазами, моя девочка.
Я закрыла глаза. Это так приятно слышать. Так трогает, но…
– Ты не хочешь серьезных отношений, – прошептала я.
А я по-другому не хочу. Не могу.
– Лана, знаешь, сколько женщин хотят самого меня, а сколько мои деньги, положение, власть и статус? Знаешь, сколько раз я раньше устраивал проверки? Знаешь, сколько девушек их проходили?
Я прочитала ответ в его глазах хищника, которого как следует потрепала жизнь.
– Нисколько. Ни одна.
Картер помолчал несколько секунд, глядя на меня, а потом продолжил:
– Женщины изучают мои привычки, биографию и открывают на меня охоту. Подстраивают случаи знакомства, ходят на курсы по прокачке, чтобы психологическими приемами привязать к себе. И все ради чего? Ради денег, Лана. Ради положения. Ради статуса.
– Я не такая.
– Знаю, хотя я подумал обратное, когда ты объявила о нашем романе на всю галактику. Но ты не стала этим пользоваться. И карту не была рада. К тебе даже на астероиде было не подлететь – ты сбивала на лету. Вечно ставишь меня в тупик.
– Мне не нужны деньги.
Кадык Картера дернулся, он сказал:
– Знаю. Вижу. Проверял.
– И что? Прошла твою проверку?
– Прошла, моя девочка. Ты все прошла. Вот только это мне пришлось открыть на тебя охоту. И ты самая сложная и строптивая добыча, которую я только встречал.
– Я не добыча. Снова ты за свое – поймал и съел, – вырвались из меня мысли без всякой ширмы – все, что думала.
Взгляд Картера стал голодным:
– Я хочу есть тебя много раз. Бесконечно много.
– Удел добычи – быть съеденной один раз. Максимум – разделят на куски и съедят в течение месяца-двух, сохранив в морозилке, – откровенно прошептала я то, что никогда бы не сказала.
Это моя боль. Наверное, не отходи я от наркоза, так и держала бы язык за зубами. Не сказала бы ему это в лицо.
– Ты не жертва на заклание. Ты очень желанная мной женщина, о которой я хочу заботиться. Сколько можно себя калечить, девочка моя? Не надоело?
Я сжала кулаки, закусила губу.
Калечить? Что я такого сделала? Свела клеймо?
Словно прочитав мои мысли, Картер сказал:
– Ты убивала себя на работе, работая как робот. Хотя нет, даже круче – робот давно бы вышел из строя, а ты нет. Терпела приставания шефа, хотя у тебя не двойная метка сироты. Готова была лететь на другую планету, постигать чужой менталитет, вырывать зубами место для «Авенса». Знаешь, как мне было больно на это смотреть?
– Почему больно?
– Потому что моя девочка не должна так убиваться. Я могу дать тебе это все просто так.
– Просто так ли?
– Просто так.
– Ты предлагал роль содержанки.
– Я хочу тебя. Что в этом плохого? Хочу твое тело, хочу снять с тебя нагрузку, хочу защищать. Я кайфую от одной мысли, что сделаю это. Тебя это так напрягает?
Наконец-то он спросил, чего хочу я. Но не поздно ли?
Я закрыла глаза, прислушавшись к себе.
Не знаю, подействовали ли так лекарства и общее состояние, но я ощущала силу сказать все, что думаю.
– Я хочу заниматься любимым делом, от которого получаю удовольствие. Хочу быть свободной женщиной, которая с мужчиной добровольно, потому что выбрала его. А выбрать я могу лишь того, кому верю. А я тебе не верю, Картер.
– Не веришь? Что ты имеешь под этим в виду?
– Что ты со мной надолго. Что ты не наиграешься после того, как мы несколько раз переспим.
Картер пододвинулся ко мне и посмотрел как на неразумную крошку:
– А ты можешь дать мне гарантии, что после нескольких дней со мной не разочаруешься и не улетишь на Мансогу?
Неожиданный вопрос так меня поразил, что я приподняла голову.
А правда…
Мало ли, меня будет раздражать какая-то его черта в быту? Или мы не подойдем друг другу в плане близости? Или еще что.
Никаких гарантий, что я не разочаруюсь.