До тех пор, пока нет сознания, нет никакого смысла в слове бессознательное, такого просто не существует! Поэтому, как только мы начинаем говорить о феномене сознания, то формулируем контр-аспект, бессознательное. По существу, они являются одновременно возникшими феноменами, которые не возникли друг из друга в ходе времени, но существовали с самого начала в качестве двух равных стремлений в психическом. Кроме того, мифы, в которых два творца сравнительно равны, и которые просто спорят о том, кто был первым, без намека на этику в своем споре, появились в примитивных племенах. Подобные истории также имеют характерный оттенок туманности и неясности, как, к примеру, в рассказе, в котором Лис плывет в воображаемой лодке по океану, а затем сотворяет мир из волос, которые собрал с тела. В племенах с большим культурным развитием наблюдается стремление создания мифов, в которых фигура сознания обладает положительными и добрыми чертами, в то время как другая фигура описывается отрицательной и разрушительной. Элемент этики, который входит не в каждую сказку, но появляется лишь на определенном этапе культурного развития, как мне кажется, отображает более высокий (higher) уровень сознания, в том смысле, что в нем есть некая дифференциация этического осознания, и, следовательно, в этом отображен определенный прогресс сознания.
Мне кажется, крайне важно еще раз обратить внимание на обычные примитивные мифы, в которых два творца не имеют противопоставления с точки зрения этики, поскольку в наше время мы склонны переоценивать сознание. Мы действительно достигли уровня, когда односторонним образом думаем об одном, как об исключительно положительном факторе, а о другом, как об исключительно отрицательном. Но, возвращаясь к этим примитивным мифам, мы видим, что проблема доброго и злого, проблема отношения сознания и бессознательного, взаимосвязи между активированием сосредоточенного сознания и оставанием в туманной, пассивной, почти инстинктивной бессознательной целостностью является намного более сложной проблемой, которую невозможно просто отсечь, деля все на доброе-злое. Обе стороны действительно имеют положительный и отрицательный аспекты. То, что мы находим в сновидениях современного анализанда, очень часто соотносится к этому мотиву более, чем, например, к нашей контрпозиции Христа и Антихриста, доброго сына Бога и злого, который является специфической позицией. Мы даже видим, что в некоторых из примитивных мифов наблюдается стремление создать часть, которая обычно является злой, но лучшей из двух: пассивное, призрачное, которое даже не вступает в сотворение является Верховным Богом, который уходит на небо, а более активный, иногда скорее разрушительный, Люцифером, который сбегает из предсознательной целостности.
Здесь акценты расставлены в несколько непривычной для нас форме, и я думаю, мы должны узнать об этой относительности двух, для того, чтобы лучше понять природу человека. Китайский даосизм, а также китайское направление дзен-буддизма, к примеру, ставит акцент полностью на предсознательную бессознательность с ее туманными инсайтами и с всеобщим туманным осознанием вещей, что возвышаются над любым культурным сознанием со всеми его этическими и культурными показателями. Огромный конфликт в Китае между Конфуцианством и Даосизмом также основан на этой двойственности, так как Конфуцианство подчеркивает важность социального и этического порядка и поведения, а Даосизм всегда делает акцент на предсознательное самоосознание целостности, как на очень важную вещь.
В Даосизме человек стремится стать настолько бессознательным, насколько это возможно. Конфуцианец, с другой стороны, не отвергает жизнь и пытается приспособиться к ней согласно политической или другой позиции. С юнгианской точки зрения, можно сказать, что это есть, в известной степени, конфликт между экстраверсией и интроверсией. Слишком сильные интроверты склонны отрицать действительность и наделять особой важностью отношение к бессознательному. Экстраверты, напротив, уделяет больше внимания внешнему миру и сознанию. Вероятно, очень важно уметь не впадать в одну из крайностей, поскольку мы всегда содержим в себе обе стороны. Таким образом, мы имеем обоих творцов в нашей душе, и мы должны понимать, что оба бога содержат и «за» и «против» в себе, и это является неразрешимым парадоксом человеческого существования. Я затрагиваю эти крайности только лишь для того, чтобы показать, что это мотив двух творцов включает одну из самых глубоких проблем человечества, а именно сомнительность развития культурного сознания в человеке.
Двойственность бога-творца вкрадывается даже в нашу традицию посредством того факта, что космогонический миф в Библии был объединен в одну версию из двух: текст, в котором Яхве является единственным творцом, и вторая версия, в которой творец именуется как Элохим. Глагол, описывающий действия Элохима, используется в единственном числе, хотя окончание слова Элохим множественное. Если в нашем рисунке Элохим будет отождествлять предсознательную целостность, то все становится ясно, поскольку эта предсознательная целостность представляет многообразие в том смысле, что она показывает целостность сознательного и бессознательного и, следовательно, включает все архетипы; это множество, включающее всех богов — Элохим — и это одна вещь, поскольку это предсознательная целостность. Поэтому противоречивое сочетание глагола в единственном числе и существительного во множественном — это действительно замечательный способ выразить то, что представляет собой предсознательная целостность, а именно единую множественность, которая, так сказать, не тождественна, но и уже тождественна Яхве, активному творцу. Таким образом, две части нашего рисунка также тождественны; вы не можете разделить их, их две, но они являются одним, два аспекта одной и той же вещи.
В гностицизме существовало несколько течений, в которых считалось, что вначале существовал Элохим, верховный бог, который был добрым и одухотворенным. Он не участвовал в сотворении, которое, на самом деле, осуществлял злой Яхве, который считался зловещей фигурой. Это объясняло, почему творение является злом, и поэтому, согласно учению гностиков, Иисус возник, чтобы освободить людей и привести их души обратно к Элохиму, к верховному и доброму богу, который никогда не участвовал в сотворении. Так мы можем видеть, что в противоположность нашему чрезвычайно положительному определению творения (т. е. сознания), даже в те времена было другое определение, согласно которому тот, кто является пассивным и остается в стороне, является положительной фигурой, а тот, что активный, осуществляющий творение, является злой и деструктивной силой.
Эта идея гностиков основана на восприятии реальности как чего-то отрицательного. Те, кто чувствует, что творение и человеческая жизнь представляют собой тотальный провал, который не должен был случиться, и кто считает печальным, что существует такая вещь, как реальность, в которой мы живем — те обязательно будут относить негативный аспект к творцу мира. Возможно, в этом гностическом мифе есть некоторая доля дальневосточного влияния; в буддийском учении реальность рассматривается, как нечто губительное, также как и эго-сознание. Цель жизни — вырваться из этого. В других цивилизациях также есть некоторая тенденция оценивать сотворение как скверную ошибку, которая не должна была случиться, что это была тень Бога, которая заставила его заняться творением, и что если бы он сознавал, что делает, то не создал бы жалкую реальность. Когда доходит дело до чувственного или этического определения творения, то это, на самом деле, полностью зависит от человеческого фактора.
В китайском даосском мифе, который я буду обсуждать далее, боги, которые представляют собой сознание, определенно злые, а те, которые представляют бессознательное — добрые. Скрытый смысл этого космогонического мифа, следовательно, таков, что сотворение является катастрофой. Оно не должно было случиться. Для Запада эта идея кажется довольно странной. Но если мы попытаемся взглянуть на это с точки зрения животного мира, когда человек еще не выделился из животных, в эпоху неолита, к примеру, когда группы людей бродили вперемешку со стаями животных, тогда легко можно представить, что творение в то время не было таким разрушительным, каким оно бывает сейчас. Это особенно важно, когда сознается тот факт, что из-за развития человеческого сознания, мы способны уничтожить все формы жизни на планете, включая животную и растительную жизнь. Если бы мир был уничтожен таким образом, что вполне может случиться, то мы тогда должны сказать, что открытие природой человеческого сознания (поскольку человеческое сознание не является результатом деятельности человека, а скорее природа и история нашей собственной эволюции заставила нас достигнуть этого сознания) на самом деле катастрофа. Тогда было бы доказано, что творение человека, а именно сознательного человека, было катастрофой, бедствием, ужасным творением, которое с точки зрения самой жизни, не должно было бы лучше случаться вообще.
Это, конечно, крайний случай, рассмотрение которого должно заставить нас вздрогнуть или пробудить сомнение в нас самих, что, возможно, сознание не является чем-то хорошим. Скорее, что оно также и нечто опасное. Некоторые расы испытали это с большей силой. Мы вернемся к теме демонического сознания и демонического аспекта сознания позже.
В моем рисунке образ отца психологически характеризует целостность предсознательного психического, в котором сознательное и бессознательное являются одним и где активный, более творческий тип соотносится со стремлением формировать более освященную область сознания, медленно эволюционируя из предсознательной целостности. Предсознательная целостность очень часто в мифах становится впоследствии богом мертвых, как, например, в мифе ирокезов о Ребенке Клена и его злом брате, Тавискароне. Последний изгоняется с земли и уходит на Восток, где живет с Матерью Земли в потустороннем мире, окруженный льдом. Он является великим богом, к которому направляются мертвые. Поэтому можно сказать, что они возвращаются к предсознательной целостности, к отцу, когда покидают реальность и область сознания. Эту модель можно также найти в африканских космогонических мифах, к примеру, в том, где фигурируют два творца, Красный и Черный: Черный, который является богом мертвых, оставаясь вне творения, и Красный, бог-творец. Мертвые возвращаются к Черному. Здесь он не описывается, как злой, но, подобно Осирису в Египте, просто бог мертвых, бог ночи, потустороннего мира. Смерть — это не конец жизни, но является иной формой существования в потустороннем мир