С другой стороны, я считаю, что творческий инстинкт настолько силен, что если даже аналитик пытается его уничтожить, то этот инстинкт не будет утрачен пациентом и будет распознан. Если аналитик ошибся и начал подавлять инстинкт, то этому будет результатом плохое самочувствие пациента и, возможно, его ненависть к психологии. Наступит состояние горечи, но динамическая сила творческого характера никогда не будет сдержана.
Человек будет чувствовать себя лучше, если никто не будет подавлять его импульсы. К примеру, каждый раз, когда вы хотите позабавиться с чем-то занимательным, вы думаете, что это несерьезно, и прекращаете. Это не катастрофа, но я считаю, что печально подавлять такие небольшие творческие импульсы, которые вполне могут украсить жизнь. В общем, к счастью, если кто-то что-то подавляет, то активность снов по этому поводу резко возрастает.
У М. Элиаде вы найдете, что мифы о творении в разных цивилизациях встречались при специфических обстоятельствах. Космогоническая мифология, например в Индии, используется каждый раз при строительства дома. Элиаде приводит пример:
В Индии, прежде чем положить в основание фундамента хотя бы один камень, астролог определяет исходную точку закладки фундамента, которая находится прямо над змеем, поддерживающим мир. Из дерева Khadira главный каменщик выстругивает сваю и с помощью кокосового ореха заколачивает ее в землю в точно указанном месте, дабы непременно попасть в голову змея. Камень, закладываемый в фундамент (padmacila), кладется поверх сваи. Таким образом краеугольный камень закладывается в «центр мира». Но акт закладки фундамента воспроизводит космогонию, ибо «приколотить», забить сваю в голову змея означает повторение первого подвига Сомы (Ригведа, II, 12,1) или Индры, когда последний «поразил дракона в его логове» (Ригведа, IV, 17, 19) и молния его «отсекла дракону голову» (Ригведа, I, 52,10). Дракон символизирует хаос, аморфную бесформенность. Индра встречает Вритру (Ригведа, IV, 19, 3), безмятежного (aparvan), спокойного (abudhyam)…
Одновременно закладывается фундамент и воссоздается заново целый мир. В Средневековье, когда викинги или англо-саксы впервые высаживались на новую землю, они строили алтарь и воспроизводили мифы о творении. Это значило, что данная земля до них формально не существовала, и лишь когда они на ней появились, она возникла в сфере их сознания, и они устанавливали на ней свой порядок, в соответствии со своим разумом. Они создали новую землю, вступив на нее и обосновавшись на ней. Как к этому относились завоеванные люди, не бралось в расчет. Воплощение мифов о творении можно также встретить в любой цивилизации в месте, где располагается город. Каждый из них напоминает космогонию: центр обозначает центр мира, вокруг которого все сконцентрировано, а сам город — новый порядок, новый космос, основанный из этого центра. Еще один случай воплощения мифа о творении, где он еще жив в рамках религии — это Новый год. Говоря об этом празднике, я имею в виду Новый год в широком смысле, не только в нашем его понимании. Где бы это новое время ни наступало, торжественно повторяется миф о творении, означающий начало нового мира, и, следовательно, тот, кто празднует, должен привнести в свое сознание все, что случилось illo tempore, как называет это Элиаде.
Другая ситуация, в которой миф о творении находит свое выражение, существует среди жителей о. Фиджи. Они повторяют его не только при восхождении каждого короля на престол, но и всегда при плохом урожае: «Каждый раз, когда жизни угрожает беда, и космос, в их, представлении, истощен и пуст, фиджийцы ощущают нужду в возвращении in principio; другими словами, они ожидают регенерации космической жизни не путем реставрации, а в виде создания ее вновь. Поэтому существенное значение в мифах и ритуалах имеет, все, что может означать „начало“, „изначальный“, „первоисточник“…»
Это еще раз подтверждает, что где бы мы ни наблюдали новое сознательную отношение, необходимо новое приспособление к реальности с самых ее основ. Завоеватель, например, вступая на новую землю, находится в психологически и физически опасной ситуации; это огромный риск, он далек от своей родины, не приспособлен и, таким образом, ему угрожает физическая смерть и психологическая диссоциация. Поэтому в новых странах завоеватели устанавливали новый космос. Новый год демонстрирует, что наше сознательное понимание реальности и приспособление к ней смазываются, становятся небрежной, полубессознательной привычкой, а не сознательным достижением, стареют, как и символический царь, как и символы религии. Что некогда было страстной молитвой, произносившейся от всего сердца, становится позже механическим бормотанием. Так при исчезающей жизненности постоянная опасность впадения в повторяемое, механическое продолжение и плавный уход в бессознательное состояние должны быть устранены пересозданием всей реальности путем возвращения к источнику сознания. Фиджийцы делают это не так машинально — они прибегают к этому не каждый Новый год, а каждый раз, когда резко чувствуют внезапную угрозу жизни. Будь это диссоциация, паника или общественный беспорядок, они восстанавливают мироздание и весь космос путем пересказывания мифа о творении.
Они создавали вновь сознательный порядок вещей и потом ожидали соответствующий эффект, который бы значил, что они снова чувствуют себя в порядке. Что касается коренного населения, то у них доходит до того, что когда, например, рис по каким-то причинам плохо растет, колдун обходит поле и, используя материал из мифа о творении, рассказывает рису, как он появился. Рис в итоге должен понять: «Теперь я снова знаю, как я появился», и быть способным расти в достаточном количестве. Это, конечно же, есть проекция на рис, которая едва ли оказывает на него какое-то влияние. Но это производит впечатление на людей. Когда они вновь узнают причину своего рождения, предназначение и смысл жизни, то снова могут жить дальше. Поэтому Юнг говорил, что никогда не лечил пациентов, которые прожили уже больше половины жизни, но так и не приближались к вопросу ее смысла. Неважно, какая проблема привела к началу лечения; все восходит к этому конечному вопросу. Если человек знает, что его жизнь имеет смысл, то он способен стойко ее выносить. То есть человек способен стойко пережить что угодно, при условии, что он видит в этом смысл.
И, наконец, мы можем видеть, что когда индивиду угрожает что-то физически, или же ему грозит полная диссоциация, как в примере с пациенткой, миф о творении пересказывается бессознательным. Оно пересказывает части мифа с целью реконструировать сознательную жизнь и сознательное понимание реальности.
Я собираюсь обсуждать мифы о творении следующим образом. Во-первых, расскажу миф, который яснее других показывает творение как пробуждение сознания, которое идентично с сотворением мира. Во-вторых, приведу несколько примеров рождения космоса в результате случайного действия. В-третьих, разберу случаи, когда создание представлено как движение сверху вниз — когда духи из потусторонних миров создают наш мир нисходя, либо сбрасывая что-то вниз. В-четвертых, затрону мифы, где создание — это движение снизу вверх, когда, например, все выходит из земного разлома. В-пятых, возьму мотивы, в которых присутствуют 2 творца, двое животных, например, или близнецы. В-шестых, мотив Deus Faber, Верховного Бога, который создает мир, как, например, в библейском мифе. В-седьмых, мотив первой жертвы. В-восьмых, опишу, каким встречается видение характера созидающего Существа: например, создание посредством смеха, страха, плача; через переживание страстного желания, податливости и любви. В-девятых, объясню несколько таких мотивов, как, например, мировое яйцо, первочеловек, при разложении которого образовался космос, концепция создающего пламени, маны, мировой энергии. А также, почему так много мифов о творении содержат бесчисленное количество порождений. Это хорошо видно в полинезийских или гавайских мифах, в японских, или, например, в гностических, где Бог создает пары близнецов, таких, как жизнь и истина, или Logos и Слово, и т. д., несчетные вереницы богов, духов, иных созданий до рождения реальности. Затем, мотив частиц, семян мира. И, наконец, субъективное воссоздание творения в медитации, алхимии, где изготовление философского камня считалось сотворением мира на субъективном уровне.
В этой книге затронута важная проблема мифов о творении как базовых мифов любой цивилизации, и, следовательно, сущности человечества; но это не значит, что они просты для понимания. С другой стороны, мне кажется, что мифы, написанные на языках, которые я понимаю (греческий и латинский, к примеру), не представляют особого интереса. Много мифов о творении крайне абстрактны и основаны на странных идеях и на вид странных концепциях. Но чтобы говорить о них, в идеале нужно знать санскрит, вавилонский, шумерский, иврит, а также все наречия и древние языки. Это выше моих сил, поэтому я вынуждена положиться на переводы. Я, конечно, попыталась получить качественные переводы, но все же не могу гарантировать, что учтены все нюансы и каждое слово переведено соответствующе. Поэтому я хочу сделать акцент и обратить внимание на конкретные сходства мотивов и их типов, не разбирая нюансы отдельных мифов.
Я также вполне понимаю, что многие читатели могут быть шокированы от подобной мешанины из мифов разных цивилизаций, в которой есть такие глубоко специфические культурные группы, как, например, греческая. Я не пытаюсь объяснить их культурные различия, этнологи и историки религий могут сделать это намного лучше, но целью моего обозрения является продемонстрировать, что базовые архетипические структуры видны сквозь разнообразие мотивов и, среди прочих своих функций, олицетворяют тайну творчества в бессознательном человека. Пытаясь интерпретировать некоторые мотивы, мы доходим до творческой движущей силы, которая показывает себя через символы. Я попытаюсь обеспечить читателя средством понимания творческих процессов, которые происходят в самых глубинах человеческой души.