Весь Склеп поместился в кузова двух пикапов. Загрузив все и перетянув стропами, мы немедленно поехали к новому складу, располагавшемуся на окраине города в конце узкой подъездной дороги. Сидни вышла из машины и отперла ворота, после чего мы заехали на огромную парковку перед прямоугольным зданием, сложенным из тусклых серых шлакоблоков. Мама провела нас через стеклянную входную дверь в холл с большим столом и несколькими пыльными стульями, придвинутыми к стене. Затем мы прошли за двойные двери, за которыми начинался собственно склад, представлявший собой большое открытое помещение с бетонным полом и открытыми стропилами крыши. В одном из углов виднелась пара туалетов, а выходившая на парковку стена почти целиком состояла из ряда больших гаражных ворот. Под ногами клубилась многолетняя пыль, и горячий душный воздух обжигал нос.
Мы открыли одни двустворчатые ворота, занесли все внутрь и разложили на пустом полу. Пока ребята из театрального кружка пили сладкую газировку на парковке, мама, Юнис, Сидни и мистер Рэнсом сортировали привезенное, прикидывая, что из этого можно будет использовать повторно, а что придется выбросить. Очень быстро они пришли к выводу, что первоначальная мамина идея – восстановить Склеп, освежив краски и добавив пару новых комнат, – здесь вряд ли сработает. Во-первых, бо́льшая часть пиломатериалов, которые папа использовал при строительстве, к сегодняшнему дню или сгнила, или треснула, и была непригодна к применению. Во-вторых, внутри такого огромного, хорошо освещенного пространства все это будет выглядеть мелко и дешево.
– Если мы пригласим сюда людей смотреть вот на это, – сказал мистер Рэнсом, обведя руками плоские панели, – то они сочтут, что мы их надули.
– Это никуда не годится, – согласилась с ним мама.
– У нас есть несколько недель, чтобы придумать что-нибудь с нуля, – сказал он, проведя рукой по волосам.
– Совсем не обязательно, – сказала Сидни.
Она расстегнула молнию на вездесущем рюкзаке Юнис и вытащила оттуда маленькую папку, из которой достала стопку бумаг, затем раздала эти листки всем нам. На моем была изображена группа подростков, сбившихся в кучку в спальне. Они светили фонариком под кровать, в то время как из шкафа на них смотрело нечто. Мы обменялись листками, и я понял, что на каждом из них изображены одни и те же дети в разных сценах. На одном они шли по моргу, а позади них на столе лежало тело, завернутое в простыню. На другом дети пересекали небольшой пруд, перепрыгивая с камня на камень, а из воды к лодыжке одной из девочек тянулась чешуйчатая перепончатая рука. Еще на одной – в богатом кабинете, увешанном отрезанными головами животных, – чудовище хватало ту самую бедную девочку и тащило ее прочь, в то время как остальные дети в ужасе обнимали друг друга. И на каждом рисунке у них был один фонарик на всех.
– Это ты сделала? – спросила мама.
Сидни кивнула.
– Я и не знала, что ты умеешь рисовать, – сказала мама.
– А почему у них всегда только один фонарик? – спросил я.
– Такова концепция, – ответила Сидни, с облегчением переводя разговор на другую тему. – Мы сделаем самые простые и обычные комнаты страха – такие, чтобы их можно было построить за несколько недель, – и в каждую добавим элемент погони. Так что в дополнение к обычным страхам появится преследующий Монстр, и гостям надо будет постараться убежать от него до того, как он их настигнет. Будем пропускать людей группами по четыре и давать только один фонарик на всех. Другого освещения здесь не будет. Время от времени можно включать в состав группы одного из наших актеров, чтобы его потом как бы «сжирал» монстр. Дешево, но сердито. И не надо изобретать никаких велосипедов.
Все уже вернули рисунки Сидни, но мама так и продолжала держать свой в руке. Ее лицо выглядело напряженным.
– Как ты до этого додумалась? – спросила она.
Сидни возилась со стопкой листков, укладывая их обратно в папку.
– Мистер Рэнсом всегда говорит, что необходимость – это мать изобретательности. Я просто пыталась придумать что-нибудь попроще, – сказала она, протянув руку за последним оставшимся рисунком.
– Хорошие рисунки, – сказала мама. – Даже слишком. – Почему-то она выглядела несчастной, когда с явной неохотой отдавала бумагу Сидни. – Ты действительно этого хочешь?
Наступило тягостное молчание, нарушаемое только сопением мистера Рэнсома.
– Господи, Сидни, – сказал он, – как бы я не хотел быть на твоем месте по вечерам!
Он оглядел нас с полуулыбкой и тут же помрачнел, увидев, что никто не засмеялся.
– Кстати, стоит ли Ною слушать весь этот разговор? – спросила Юнис.
– Эй! – возмутился я. – Что я такого сделал?
– Ничего, – ответила Юнис. – Просто я не хочу, чтобы тебе потом снились кошмары.
Мама указала рукой куда-то за наши спины.
– Юнис, отведи брата в кабинет, пока мы будем говорить.
– Но я хочу помочь! – запротестовал я.
– Иди поиграй с Юнис, – сказала мама.
– Я отведу его, а потом вернусь обратно, – ответила Юнис. – Я ведь тоже участвую.
Мама крепко задумалась.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Только ничего там не трогай! – крикнула она вдогонку, когда Юнис потащила меня прочь.
– Это было нечестно! – сказал я, когда Юнис укладывала меня спать.
– В жизни все нечестно, приятель, – ответила Юнис.
– Мама разрешила бы мне помочь, если бы ты не вмешалась.
– Маме было не до тебя, – ответила Юнис. – А мне – наоборот. И ты должен верить, когда я говорю, что это будет слишком для тебя страшно. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Кого я больше всех люблю?
Но для этого вопроса еще слишком рано!
– Постой… разве ты не почитаешь мне сегодня?
– Мне очень жаль, но сейчас я должна приступить к работе над сценарием. Мистер Рэнсом приставил ко мне девочку из его драматургического класса, а это значит, что мне придется придумать какие-нибудь идеи до того, как я встречусь с ней завтра. Может, почитаем через пару дней, когда у меня появится на это время. – Она быстро пересекла комнату и щелкнула выключателем. – Спокойной ночи, маленький принц.
И вот я лежу в темноте, кипя от злости. Почему моя семья меня всегда игнорирует? Почему я не могу стать частью всего этого?
В этот раз, когда началось царапанье, вместо страха я ощутил в животе холодный комок гнева. Я вылез из постели, подошел к окну и отдернул одну из штор. Гнев тут же рассеялся, сменившись удивлением.
Сначала я подумал, что вижу темный камень, загородивший вид на атриум – высокий и монолитный, но клубящийся еще более темным дымом. Я подался вперед, пытаясь оценить размер предмета, как вдруг он сдвинулся, и его вершина наклонилась вниз. Напротив моего лица возникло другое лицо – вытянутое и мохнатое. Морда прижалась к стеклу и выдохнула темный туман. Глаза у существа оказались ярко-оранжевыми.
Я начал отступать назад, но потом подумал, что делаю это только потому, что якобы должен. Именно так поступали люди в кино и телесериалах, когда видели перед собой чудовище. Но ведь на самом деле я не испугался. Наоборот, хотел поближе увидеть эту штуку.
Существо не двигалось, словно понимая и разделяя мое желание. Я задержал взгляд на клочьях коричневой шерсти, на оранжевых глазах и торчащей морде, когтях на стекле, на одежде, похожей на живую тень, съеживающуюся и изгибающуюся от света и плавно меняющую свой цвет с черного на красный и обратно.
Я положил руку на прохладное стекло и растопырил пальцы. Существо склонило голову набок, затем повторило мое движение, приложив лапу с длинными когтями напротив моей руки. Оно посмотрело на наши пальцы, потом снова на меня. Это было настолько похоже на поведение собаки, что я не выдержал и тихо рассмеялся. Существо тяжело выдохнуло, и стекло запотело. От испуга я сделал шаг назад. Может, это и собака, но даже псы иногда кусаются.
Я сместился чуть вбок, чтобы посмотреть сквозь незапотевший участок стекла. Существо словно куталось в плащ, из-под которого была видна одна морда. Оно смотрело на меня изнутри «капюшона», сверкая оранжевыми глазами в глубоких глазницах.
Я снова подался вперед и поднял палец.
– Погоди-ка, – сказал я, – ты что, все понимаешь?
Существо тоже подняло палец, затем медленно и осторожно кивнуло, словно в первый раз в жизни пробуя изобразить этот жест. Я поднес палец к губам, призывая к тишине. И вновь оно меня отзеркалило.
Тогда я отпустил штору и прошел через комнату к своей коробке с игрушками. Как можно тише открыл переднюю крышку и просунул руку через все острые пластиковые края до самого низа – туда, куда я прятал фигурку Бэтмена. Затем схватил свой фонарик в форме лягушонка Кермита[21] с прикроватной тумбочки, отодвинул защелку окна и слегка открыл его, чтобы можно было в него протиснуться.
Босые ноги ощутили холод бетонного пола атриума. Существо держалось на расстоянии. Вытянувшись во весь рост, оно оказалось не менее двух метров высотой. Большую часть его тела скрывал аморфный плащ. Я включил фонарик, чтобы получше его разглядеть, но существо подняло когти и отвернулось.
– Тебе не нравится свет, – догадался я.
Существо покачало головой. Не нравится.
– Прости, – сказал я и выключил фонарик.
Существо вновь повернулось ко мне, тяжело и влажно дыша. Мне стало не по себе под этим ярким неподвижным взглядом. Я не привык находиться в центре внимания и поднял фигурку Бэтмена.
– Это ты принес?
Существо кивнуло.
– Но зачем? – спросил я.
Существо присело и подобрало мелок, которым я иногда рисовал в атриуме, затем медленно сделало на полу несколько неровных штрихов. Я посветил туда фонариком и прочел единственное слово, написанное кривыми, едва различимыми буквами: «ДРУГ».
– Друг… – сказал я. – Ты хочешь со мной дружить?
Существо кивнуло.
– Но почему? – спросил я.
Оно продолжало сидеть передо мной на корточках, но ничего не отвечало.