Женщина с мягким голосом открыла дверь в молитвенную комнату и отступила в сторону, сложив руки перед собой.
Для меня это было уже слишком. Я вышел из толпы, обогнул мужчину и открыл левую дверь. В комнату немедленно ворвался прохладный вечерний воздух. Не глядя, я захлопнул дверь за собой, прервав на полуслове мужчину, что-то кричавшего мне вслед. На улице стояла тележка-прицеп, отвозившая посетителей обратно на парковку, но я решил пройтись пешком. Сгорбившись и засунув руки в карманы, я побрел по темному полю.
Спросите, зачем вообще я сюда приехал? Ответ простой: у «Блуждающей тьмы» начались проблемы. В течение последних двух лет продажи билетов неуклонно падали, и наша парковка частенько не заполнялась наполовину даже в субботние вечера. В основном к нам приходили семьи с маленькими детьми, а тех немногих пресыщенных подростков и взрослых, которые заглядывали к нам, наши аттракционы совершенно не впечатляли. Мама предлагала уже закрыться окончательно и выставить предприятие на продажу, но я выпросил у нее несколько свободных вечеров, чтобы оценить конкурентов. Я хотел взглянуть на тех, кто крадет наш бизнес, и подумать, сможем ли мы хоть что-нибудь исправить.
В течение недели я побывал в трех «Домах с привидениями» – в даласской «Кровавой бане», выполненной в духе «мясного» слэшера; в «Доме ужасов» – заведении для семейного посещения с детскими мини-аттракционами; и, наконец, в «Инферно» – христианском Адском доме при протестантской церкви в Мэнсфилде, представлявшем собой извращение для помешанных на религии. В этом месте мне следовало бы закатить глаз и отшутиться, но на самом деле я оказался потрясен и расстроен. Мне никак не удавалось избавиться от образа Миранды – девочки-самоубийцы, изнасилованной во время первого свидания и протягивавшей с мольбой руки, когда ее утаскивали в Ад.
Когда я вернулся домой, мама уже лежала в постели. Я поднялся по лестнице и, как только оказался в своей комнате, схватил черный камень, висевший у меня на шее. Я закрыл глаз и сосредоточился, а когда снова их открыл, то оказался на поляне в черном лесу. Воздух был густым и зловонным, деревья чернильными и плотными, словно мазки кисти импрессиониста.
Дверь открылась прежде, чем я успел постучать. На пороге стояла она, распахнув халат так, чтобы я мог видеть полоску ее плоти от впадинки на горле до пятнышка рыжих волос на лобке.
– Лианан Ши, – произнесла она.
Лианан Ши – это прозвище, наша с ней интимная шутка. Я позаимствовал его из книги кельтских сказок. Лианан Ши – это красивая женщина-фея, сделавшая смертного мужчину своим любовником. Я предложил ей имя Лианан, потому что хотел как-то называть ее вместо «Монстр», «Существо» или «Мой Друг». Я хотел переосмыслить наши отношения так, чтобы они больше не напоминали книжку «Дэнни и динозавр» или фильм «Инопланетянин». Это имя придавало нашей связи некую рациональность, когда я нес ее вниз по лестнице к кровати. Лианан Ши. Я положил ее на одеяло, опустился на колени и раздвинул ей ноги. Лианан Ши. Она дернула меня за волосы, и я припал к ней языком. Лианан Ши. Ее бедра сомкнулись вокруг моей головы, и нос мой прижался к ней, когда она вздрогнула и закричала. Лианан Ши. Задыхаясь, я забрался на кровать, стащил с себя штаны и немедленно в нее вошел. Лианан Ши. Ее зубы прикусывают мне ухо, лодыжки ложатся на поясницу. Лианан Ши. Она обнимает меня и шепчет «хороший мальчик», когда золотой калейдоскоп во мне разлетается на сотни крошечных звездных вспышек. Лианан Ши.
Затем мы лежали, переплетясь, покрытые потом. И так уже три года. Три года я посещаю этот маленький домик на маленькой полянке иного мира, не отходя далеко от ее постели. Казалось ли мне это странным? Я не горел желанием объявлять о наших отношениях кому бы то ни было, но теперь, спустя год после окончания школы, я лишь слегка начал сомневаться в их долгосрочности. В основном я получал удовольствие, и моя страсть к Лианан продолжала пылать. Она длилась так долго, как, мне кажется, не может длиться ни одна человеческая страсть.
Положив голову на ее бледный живот, я изучал холст, стоявший на мольберте. На нем были изображены две фигуры на склоне холма под небом странного цвета, вернее смеси цветов: желтого, темно-бордового, синего и черного. На небе висели полумесяц и продолговатая бесформенная звезда, а вторая звезда лежала на земле. Кем были эти две фигуры, мне было не очень понятно. Та, что справа, была похожа на животное – сгорбленное и одетое в желтую одежду, с пурпурно-серой головой в форме запятой. У него был инопланетянский глаз, прикрытый веком только снизу и без всякого выражения глядевший в небо. Фигура слева была похожа на цветок с широким стеблем и двумя отростками, оканчивающимися разными луковицами – одна с крыльями, другая с пурпурной вульвой. За вульвой виднелась почти замазанная краской женская фигура с бедрами, поднятыми к двум округлым грудям. Почему-то я вспомнил о Миранде из «Инферно». Она была такой же соблазнительной.
– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Лианан, напугав меня.
Я сел, сделав вид, будто хочу получше рассмотреть картину.
– Не уверен, что я ее понял.
Она тоже села и положила подбородок на мое плечо.
– Это не тайнопись, которую следует расшифровывать. Это картина. Совершенно нормально сказать вслух о том, что она заставила тебя подумать и почувствовать.
– А что ты думаешь и чувствуешь, когда на нее смотришь? – спросил я.
Она задумалась и ответила не сразу.
– Я думаю о тебе, – сказала она.
Это не походило на ложь, но и не было полной правдой. Скорее, некий баланс, который я часто в ней замечал. Когда я впервые услышал ее голос, я подумал, что все тайны, связанные с ней, скоро рассеются, но прошло три года, и я по-прежнему был так же далек от разгадки сути вещей, как в 1999 году. Я до сих пор не знал ее настоящего имени, ее возраст и даже ее истинную сущность. Я не знал, где находится этот дом, и как камень, висящий на моей шее, помогает мне преодолевать расстояние от моей спальни до входной двери Лианан.
Почувствовав, что разговор пошел в том направлении, которое ей не нравится, она встала и подошла к одному из кухонных шкафчиков.
– Ты хочешь есть? – спросила она. – У меня есть еда.
Она достала вазу с яблоками и поставила передо мной.
Я откусил от одного из яблок и понял, что не просто хочу есть, а умираю с голоду. Под ее взглядом я съел два. Когда я закончил, она унесла огрызки и оставшиеся яблоки обратно в шкаф. Я понятия не имел, что она делала с пищевым мусором. Она просто прятала его в шкаф, и к следующему моему визиту он уже исчезал. Еще одна загадка, которую следует добавить к общему списку.
Когда она прятала огрызки яблок, откуда-то издалека донесся низкий гул. Лианан встревожилась, затем схватила с пола халат и застегнула его на талии.
– Что… – начал я, но она щелкнула пальцами, чтобы я замолчал.
Звук нарастал и становился глубже. Пол начал вибрировать, затем затрясся весь дом. Мольберт заплясал на ножках, картина покосилась. Внутри моего черепа зазвенело. Лианан взволнованно запрыгнула на кровать и крепко обхватила меня руками и ногами, которые стали жесткими, как стальные тросы. Долгая, сводящая с ума вибрация продолжалась и продолжалась, пока к ней не присоединился еще один звук – четыре протяжные ноты, подобные сонной, ленивой песне кита. Грохот стал тише, потом окончательно прекратился. Лианан поднесла руки к моим щекам и позволила мне отпрянуть от ее шеи.
– С тобой все в порядке? – спросила она.
– Кажется, да, – ответил я.
Она повернула мое лицо туда-сюда, заглянула в здоровый глаз.
– Ты уверен? Ничего… не изменилось? Ничего не сломано?
– Я в порядке.
Она отпустила меня, и мы сели. Дом выглядел так, будто его перевернули вверх дном и долго трясли. Шкафы распахнуты настежь, как свидетели преступления с отвисшими челюстями, пол завален битым фарфором, тряпьем, сухими кореньями, кусочками глины, блокнотами и карандашами. Картина валялась рядом с кроватью – неразорванная, но с вмятиной с одной стороны.
– Вот черт, – сказал я с досадой.
Она вздохнула, но пренебрежительно махнула рукой.
– Все в порядке.
– Позволь хотя бы помочь прибраться.
Я было поднялся, но она схватила меня за руку.
– Мне не нужна помощь, но спасибо за предложение.
Она продолжала сидеть, почти до боли стиснув мою руку. Она выглядела расстроенной. И очень напуганной.
– И все-таки, что это было? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она.
В этот раз в ее ответе не было ни капли правды – лишь откровенная ложь.
Этой ночью я плохо спал в своей постели. Всю ночь мне снились кошмары с каким-то преследующим меня Левиафаном, в результате чего я проснулся, когда солнце уже довольно высоко взошло. Будильник на прикроватной тумбочке показывал одиннадцать тридцать утра. В полдень я должен был встретиться за обедом с Юнис.
Я пришел в кафе на десять минут позже. Она уже сидела на веранде с книгой Тэми Хоаг в руках и потягивала коктейль «Мимоза»[36]. Когда я садился, она бросила на меня сердитый взгляд.
– Знаю, знаю, – сказал я, подняв руки в знак капитуляции. – Я проспал.
– Боже тебя сохрани, если когда-нибудь тебе придется искать настоящую работу, на которой пашут с восьми до пяти, – заметила она, после чего проглотила остатки «Мимозы». – В любом случае спасибо, что пришел.
– Конечно, – сказал я.
Это был самый позитивный ответ, на который я был способен. Я бы ни за что не сумел произнести что-то вроде «Всегда пожалуйста» или «Я рад тебя видеть». Хотя общались мы вроде бы хорошо, но наши отношения стали напряженными с той ночи, когда я угнал ее машину, а она попыталась покончить с собой. После двух месяцев, проведенных в психиатрической клинике на большой дозе «Прозака», она бросила учебу, получила сертификат помощника юриста и устроилась в фирму в Форт-Уэрте, после чего переехала из нашего дома, сняв жилье поближе к работе. И хотя она навещала нас каждые несколько недель, наш разговор всегда получался радушным, но не теплым. Она много жаловалась на своего высокомерного босса-всезнайку и постоянно поглядывала на часы, словно мы с мамой, не менее чем работа, отвлекали ее от важных дел. Она всегда приносила что-нибудь к чаю – пирог, печенье или кексы, называя это подарком для мамы, но обычно съедала все сама. Я упоминаю об этом не потому, что хочу осудить, просто постоянное переедание превратилось в привычку сразу после того, как она прекратила писать. Во время ее визитов я часто спрашивал, работает ли она сейчас над чем-нибудь, и если в первое время она хотя бы оправдывалась, то потом просто стала говорить «нет». Это слово она роняла с преувеличенной небрежностью, будто я спрашивал о погоде.