Я задался вопросом, а вдруг не «Блуждающая тьма» терпела крах, а я сам? Может, сказывалось мое влияние? Может, одно мое присутствие заставляло людей ощущать себя неловко?
Я подождал, пока подростки разойдутся по домам, после чего вышел из здания. И тут же с удивлением увидел «Миранду», стоявшую в одиночестве на парковке и переминавшуюся с ноги на ногу.
– Ной Тёрнер? – спросила она с явным волнением.
– Ага, – ответил я, ожидая, что сейчас получу нагоняй от помешанной на Иисусе сектантки, но втайне понимая при этом, что вполне его заслужил.
Только секунду спустя я сообразил, что находился внутри аттракциона в маскировке и что у нее нет никаких причин связывать мою личность с Монстром. Я же сам неразрывно связал себя со своей второй кожей, причем только в собственном воображении.
Вместо того чтобы разразиться бранью, она протянула мне руку:
– Меган Гейнс.
Я ответил на рукопожатие.
– Чем могу помочь, мисс Гейнс?
– Меган. И… скажу честно, я работаю в другом «Доме с привидениями» в нашем же районе…
– В «Инферно», – перебил ее я. – Я оценил вашу игру на прошлой неделе.
– Точно, – сказала она. – То-то мне показалось, что я вас где-то уже видела.
Ну да. Конечно. Многие ли посетители приходят к ним с повязкой на глазу? Кроме того, она говорила так, будто лгала и одновременно знала, что лгала, и понимала, что я это замечу. Что вообще происходит? Я не понимал, но инстинктивно чувствовал, что должен ее успокоить.
– Меня впечатлило ваше выступление, – сказал я (и это была правда), – и ваша привлекательность (а это уже ложь). Может, вы захотите испить со мной чашечку кофе и поговорить о делах?
Она подвигала сомкнутыми губами туда-сюда, словно полоскала зубы.
– Я не пью кофе, – сказала она наконец, – но немного проголодалась. Ты любишь вафли?
Мы зашли в ярко освещенную, но крайне неопрятную маленькую ночную закусочную и заняли столик у окна, выходящего на пустую улицу. Меган заказала целую гору вафель с сосисками и апельсиновый сок. Я же взял сэндвич с яйцом и кофе.
– Так ты в первый раз пришла в «Блуждающую тьму»? – спросил я.
Она кивнула.
– Когда я была маленькой, мама никогда не позволяла мне праздновать Хэллоуин, – ответила она, прикрыв рот рукой. – Она всегда говорила, что это праздник Дьявола – языческий оккультный обряд, раздутый американскими корпорациями с помощью телевизионных мультсериалов. Она воспринимала его как доказательство растущего во всем мире влияния Сатаны.
– Возможно, твоя мама немного преувеличивает… – заметил я.
– Преувеличивала… Она умерла два года назад.
– О. Прости.
Она опустила взгляд на свою еду.
– Можно задать тебе личный вопрос?
– Конечно.
– Почему ты носишь повязку на глазу?
Я поставил кружку с кофе на стол.
– Ты что, не знаешь?
Она покачала головой.
– А должна?
Я немного помолчал, ожидая, что она не выдержит и признается, что пошутила. Но этого не случилось.
– Это долгая история, – наконец ответил я.
– А ты куда-то торопишься?
В следующие несколько минут я изложил ей официальную версию случившегося. Я рассказывал ее так часто и последовательно, что уже сам воспринимал как правду: о том, как мы поругались с Юнис и я угнал ее машину, чтобы развеяться; как на перекрестке в меня врезался человек по имени Джеймс О’Нил; как я потерял глаз в аварии; как я увидел в фургоне этого человека скомканные мешки для мусора, в которых лежали разлагающиеся останки Марии Дэвис и Брэндона Хоуторна; как О’Нил пытался убить меня и я чудом избежал смерти; как я бродил потом всю ночь в полном шоке.
Некоторые детали я опустил: о том, как правоохранительные органы закрыли глаза на то, что я ездил без страховки и сбежал с места ДТП, поскольку я случайно раскрыл дело о пропавших детях, а также из-за попытки самоубийства моей сестры. О том, как мне пришлось давать показания, поскольку обвинение требовало смертной казни – и в тот момент в зале суда я смотрел только на свои коленки, чтобы не видеть Джеймса О’Нила, сидевшего на скамье подсудимых. О том, как обвинение выдвинуло версию, что О’Нил также похитил и убил Сидни, поскольку он увидел нас в тот день, когда загорелась мамина машина. О новостных фургонах, стоявших на нашей улице в течение нескольких недель, и странных взглядах, которые бросали на меня на улице. О том, как, несмотря на то что я вроде бы стал героем, люди ощущали дискомфорт рядом со мной, словно лично я нес ответственность за те исчезновения и смерти.
В течение всего рассказа Меган не спускала с меня своих ярких карих глаз, подавшись в кресле вперед. Когда я закончил, она сказала:
– Помню, что-то слышала об этом в новостях пару лет назад. Удивительно встретить человека, с которым действительно такое случилось.
Она снова посмотрела в свою тарелку, и у меня создалось впечатление, что она хотела сказать что-то еще, но в последний момент струсила.
– Давай уже, выкладывай, – сказал я, подбодрив ее жестом.
Прежде чем заговорить, она сделала большой глоток сока.
– А ты видел что-нибудь… странное в ту ночь?
– Более странное, чем сумасшедший маньяк с трупами в фургоне?
Она вздрогнула, и я пожалел о своем легкомысленном замечании. Кажется, она засомневалась, стоит ли мне говорить дальнейшее.
– Не знаю, – сказала она наконец. – Я никогда не видела сумасшедших вблизи. На что это похоже? Он говорил или делал что-нибудь сверхъестественное?
Она явно говорила не то, о чем думала. Что она скрывает?
– Это было похоже на сон, когда все выглядит вроде бы обычно, но тебе смутно кажется, будто что-то не так. Или как напряжение, витающее в воздухе перед сильной бурей. Было в нем что-то неуловимо странное, но, учитывая обстоятельства, вел он себя вполне нормально. Пока не вытащил нож, конечно.
Слегка нахмурившись, она ответила:
– Звучит жутковато.
Я понял, что она рассчитывала услышать совершенно иное.
Повисла неловкая пауза. Я постарался заполнить ее расспросами, позволившими мысленно составить краткую биографию Меган: она выросла где-то здесь, и после смерти матери церковь Святого Духа помогла ей переехать и поступить на театральный курс Чикагского университета. В свою очередь она каждый год возвращалась, чтобы помогать в «Инферно», получив от своих преподавателей на это специальное разрешение. Каким-то образом она сумела убедить их считать выступления в «Инферно» исполнением религиозного долга и одновременно специальной исследовательской работой. Меган любила играть, но не питала иллюзий относительно своего будущего в актерстве. Она считала, что в конце концов станет преподавать театральное искусство в средней школе или колледже.
Наконец тарелки опустели. Я заплатил за нас обоих, и мы направились к парковке.
– Мне понравилось, – сказал я, желая, чтобы это было правдой.
– Мне тоже, – ответила она.
Я достал одну из своих визиток и протянул ей.
– Если у тебя найдется немного свободного времени, прежде чем ты вернешься в Чикаго, я был бы не прочь опять угостить тебя вафлями.
Она посмотрела на карточку и неохотно улыбнулась.
– Буду иметь в виду.
Я почти не надеялся, что она говорит правду.
И уже после того, как я вернулся домой, я вдруг понял, что она не задала мне ни одного вопроса о «Блуждающей тьме».
В последующие дни яркие глаза Меган и ее спокойное поведение не выходили у меня из головы. Я и не подозревал, как мне хотелось, чтобы кто-нибудь посмотрел на меня вот так – нормальным взглядом. Я изголодался даже по такой маленькой капельке доброты. Дошло до того, что я стал периодически проверять голосовую почту «Блуждающей тьмы» и свою личную электронную почту в надежде увидеть от нее весточку, но ощущал себя при этом немного виноватым. Ведь, в конце концов, я еще встречался с Лианан (чем бы это ни было на самом деле). Конечно, мой единственный совместный ужин с Меган нельзя было считать изменой, но я все равно чувствовал себя неловко.
Но никакого письма не пришло, и я с головой ушел в текущую работу в «Блуждающей тьме». Я менял батарейки в фонариках и люминесцентные лампы в комнатах, ремонтировал неисправные провода в нашей скрытой акустической системе – словом, делал все, что могло занять мои руки и отвлечь мысли от того факта, что мы уходим из бизнеса. Я начал рассылать пакеты с заявками на поступление в колледжи. Может быть, я смогу начать все заново, если перееду в другой город и займусь учебой. Кроме работы, я занялся обходом потенциальных гостей для холостяцкой вечеринки Хьюберта. Чтобы не было скучно, я попросил Кайла составить мне компанию, и он согласился. Хотя он избегал об этом разговаривать, но в те дни он пользовался любым предлогом, чтобы побыть вне дома своих родителей. Всякий раз, когда я поднимал эту тему, он только качал головой и говорил:
– Ума не приложу, какого черта они творят.
Когда я вновь навестил Лианан после почти недельного отсутствия, она открыла мне дверь раньше, чем я успел постучать.
– Лианан Ши, – сказала она. – Я уже начала беспокоиться.
Я проследовал за ней в дом, снял туфли и сел на кровать. С собой у меня был пакет из фастфуда, и я открыл его, чтобы откусить от бургера.
– Тебе не нужно меня ждать, – ответил я. – Ты сама можешь навещать меня, когда захочешь.
Она присела рядом.
– Сейчас самое напряженное для вас время года.
– Раньше тебя это не останавливало, – заметил я, пережевывая гамбургер.
– Так было до того, как я научила тебя пользоваться этим, – сказала она, прикоснувшись к черному камню на моей шее. – К тому же я сама была занята.
Она указала на новую картину, стоявшую на мольберте, – похожую на ту, над которой она работала, когда я посещал ее в предыдущий раз. На ней были изображены несколько фигур в балахонах на грязно-желтом фоне. Фигуры сгрудились под полумесяцем и что-то шептали друг другу, излучая страх и атмосферу заговора.