Она замолчала и несколько раз моргнула. Я хорошо понимал, что это значит. У нее было выражение лица человека, изо всех сил старающегося не заплакать, и, когда я увидел его в первый раз, оно поразило меня до глубины души.
Я взял ее за руку. Она вздрогнула, но не отстранилась.
– Я был не совсем честен с тобой, – признался я. – В ту ночь, когда я встретил твоего отца, я действительно увидел вот это. – Я кивнул на рисунок. – Увидел его и еще одно похожее существо. Думаю, они поссорились из-за твоего отца. Я очень испугался, поэтому просто убежал. И никогда никому не рассказывал, поскольку думал…
– …Что люди сочтут тебя сумасшедшим, – закончила она мысль за меня.
Мои слова, казалось, принесли ей облегчение. Ее плечи немного поникли, и она в самом деле заплакала. Не знаю, почему я выбрал именно этот момент для поцелуя, но она не отшатнулась, а, наоборот, наклонилась и поцеловала меня в ответ. На вкус ее губы оказались сладковатыми, как батончик мюсли, и одновременно солеными от слез.
Когда мы вернулись к «Веселым горкам», парк уже опустел. Я был почти уверен, что увижу на парковке весь мальчишник в полном составе, ожидающий меня со скрещенными руками и родительским неодобрением во взорах, но там стояла лишь пара пустых машин. Меган наклонилась и поцеловала меня, прежде чем выйти, и спустя минуту я остался один.
Домой я поехал не сразу, а посидел некоторое время в машине с включенным светильником, изучая рисунок ее отца. Сходство было очевидным. Почему я не предпринял ни малейших усилий к тому, чтобы узнать побольше о Лианан и ее народе? Я общался с ней тринадцать лет и не проявлял при этом никакого любопытства. Конечно, я пытался задавать вопросы, но Лианан всегда меняла тему или отвлекала меня едой или сексом, после чего вопросы переставали казаться важными. Но это меня не оправдывает. Конечно, был момент в 1999 году, когда я начал подозревать ее в похищении и убийстве Марии Дэвис и Брэндона Хоуторна, но тогда я оказался совершенно не прав. Чувствуя свою вину, я научился принимать все, что она говорила, за чистую монету. Я заставил себя поверить, что Джеймс О’Нил и Серый Зверь были исключением, а не правилом. Но какие у меня имелись доказательства? Откуда мне было знать, что я не повторяю судьбу О’Нила? Возможно, он и его Зверь тоже когда-то начали общение, как тайные товарищи по совместным играм? Возможно, его вели собственные стимулы и удовольствия, с помощью которых им манипулировали и заставляли участвовать в гораздо более темных делах. Но какая в этом может быть цель? Зачем Серому Зверю понадобилось, чтобы он похищал и убивал детей? И что, если он в самом деле не убивал Сидни? Но тогда кто? Если она жива, то куда делась? И не была ли замешана в этом Лианан?
В голове у меня вновь застучало. Я положил рисунок на пассажирское сиденье и потер виски. Как мне во всем этом разобраться?
Когда я вернулся домой, солнце уже выглядывало из-за горизонта, окрашивая небо в оранжево-розовый цвет. Машина Юнис стояла на подъездной дорожке, и когда я прошел через парадную дверь, засовывая на ходу рисунок в задний карман, я обнаружил, что она, мама, Кайл и Хьюберт вместе сидят в гостиной. На меня они обернулись одновременно, с самым обеспокоенным видом.
– Привет, Ной, – тихо сказал Кайл.
– Где тебя черти носили? – поинтересовалась Юнис.
– Неважно, – ответил я, засунув обе руки в задние карманы джинсов. – Кое-что произошло.
Хьюберт кивнул.
– Мы понимаем, Ной. И рады, что у тебя все в порядке.
Юнис положила руку на его узкое колено. Костяшки пальцев под обручальным кольцом заметно побелели.
– Для того, что ты сделал, единственным приемлемым оправданием могло стать только похищение или убийство. Я уже морально готовилась к тому, чтобы увидеть твое лицо на коробке молока или в новостях с номером телефона для свидетелей…
Я вытащил рисунок из заднего кармана и развернул его перед ними.
– Кто-нибудь из вас узнает это существо?
Тирада Юнис внезапно прервалась, и на ее лице появилось задумчивое выражение. Мама откинулась на спинку дивана, слегка приоткрыв рот. Кайл с Хьюбертом только растерялись.
– Ты знаешь, что это такое, не так ли? – спросил я, глядя на маму.
– Конечно, – ответила она, собравшись с мыслями. – Это твой костюм Монстра.
– Да ладно вам, – сказал я. – Как долго мы будем играть в эти игры? Как долго будем продолжать врать друг другу, притворяясь, будто все хорошо, хотя на самом деле это не так? Что вы двое от меня скрываете? Что вам известно?
Хьюберт вопросительно посмотрел на Юнис, но та не отводила от меня горящего чистой ненавистью взгляда. Мама же оставалась бесстрастной, словно окаменев.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – произнесла наконец, Юнис. – Хватит паясничать и пытаться сменить тему. Ты бросил зятя и своего лучшего друга посреди ночи, и…
Я не стал дослушивать. Просто взбежал по лестнице, закрылся в комнате, зажмурился и положил обе руки на черный камень на шее. Спустя мгновение я оказался на поляне перед домом Лианан.
Небо здесь также уже светлело, хотя и оставалось сумрачно-мшистым. Поскольку в доме не было окон, я понятия не имел, проснулась уже Лианан или нет. Я приготовился постучать в дверь, но потом передумал. Что бы я ни хотел выяснить, я должен сделать это сам – до того, как она вмешается со своими объяснениями.
Я развернулся и пошел от дома к черному лесу. Поскольку я не знал, куда идти, то просто направился прямо. Деревья и подлесок росли достаточно редко и не препятствовали движению, но все вокруг оставалось чернильно-черным. Всякий раз, когда внимание мое привлекало что-нибудь подозрительное, я пытался разглядеть это среди деревьев, но оно сразу погружалось в глубокий мрак и оставалось не более чем предположением. Я пошел быстрее, вытянув руки, чтобы ни во что не врезаться. Я петлял между угольно-черными деревьями и продирался сквозь спутанный кустарник, пока не наткнулся на разрыв в темноте, залитый болезненным зеленоватым светом.
Я миновал линию деревьев и вновь очутился на открытом воздухе. Земля передо мной обрывалась крутым уступом. Я подошел к краю и посмотрел вниз. Вместо леса я увидел огромную сеть из улиц и зданий из бетона, стекла и блестящего черного камня, растянувшуюся на многие мили вокруг. На горизонте возвышались небоскребы, похожие на острые зубья, а в центре стояла циклопическая колонна из черного камня, тянувшаяся до самых облаков цвета горохового супа. Смотреть на нее было больно, словно сквозь чужие очки с диоптриями.
Здания выглядели современными по дизайну, но вместе с тем очень древними. Они казались обветшалыми и ветхими, удручающе тихими и, судя по всему, пустыми. Земля вдруг загудела, сначала мягко, затем со все возрастающей силой. Я отступил назад и схватился за ближайшее дерево, обхватив пальцами липкую кору. Город зашевелился. Целые кварталы поехали, словно панели в детской головоломке… хотя нет, не совсем так. Город пополз, соседние улицы заскрежетали друг о друга, двигаясь в противоположных направлениях, змеиная голова тротуара оторвалась от земли и понеслась на меня так быстро, что у меня уже не было времени паниковать или о чем-то думать. Она достигла края обрыва и легла там, заполнив пространство между мной и собой четырьмя медленными, ленивыми музыкальными нотами.
Я ждал, что улица набросится на меня и ударит, но она лежала неподвижно. Это было приглашение, а не угроза. Тогда я спустился по наклонной обсидиановой мостовой в Город и очутился в каньоне из стекла и камня. Здания казались вполне прочными, окна в них сверкали чистотой и бледным желто-зеленым светом. Если бы не отсутствие транспорта и странный выбор строительных материалов, то улицу вполне можно было бы принять за район одного из крупнейших финансовых центров Америки. Но меня не покидало ощущение, что за пределами внешней видимости скрывалось что-то бо́льшее. Я не знал, что это, но чувствовал, что это важно – словно смутное обещание или ответ на невысказанный вопрос, который, возможно, ожидал меня за следующим поворотом.
В конце улицы я повернул направо и углубился внутрь квартала. Когда я проходил мимо другого ряда почти одинаковых зданий, земля грохнула и задрожала. Я остановился и вытянул руки в стороны, чтобы не упасть, как вдруг дома в конце улицы, стоявшие поперек Т-образного перекрестка, скользнули вправо и обнажили нечто похожее на бульвар, окаймленный черными железными фонарями. Обсидиан сменился красным булыжником, здания стали меньше и выглядели старше. Появились рестораны и кафе с открытыми верандами. Если до этого я находился внутри типичного финансового района, то теперь оказался в схематичном французском квартале. Где-то поблизости заиграл невидимый джазовый ансамбль. Рекламный щит слева от меня сулил настоящие свежие булочки и лучший в городе кофе. На другой стороне улицы за темным зеркальным окном что-то шевельнулось. Я подошел поближе и заглянул внутрь, сложив руки вокруг глаза, чтобы затемнить яркий уличный свет.
Помещение внутри напоминало старомодную мужскую парикмахерскую – с большими зеркалами, плюшевыми красными креслами и блестящим кафельным полом. В среднем кресле, откинувшись назад, словно намереваясь побриться, сидел мужчина с густыми серебристыми волосами и грушевидным телом.
Я постучал по стеклу. Мужчина медленно поднял голову и посмотрел на меня мутными рассеянными глазами с таким видом, будто только что очнулся ото сна.
– С вами все в порядке? – крикнул я.
Но прежде чем он успел ответить, поверхность кресла лопнула, и из-под ткани вырвались толстые черные отростки. Они заколыхались в воздухе над ним, как щупальца с жалами на концах, и вдруг впились в его предплечья и бедра, проткнув их насквозь. Из ран хлынула кровь. Мужчина запрокинул голову и истошно заорал. Затем он стал дергаться и вырываться, но кресло держало его крепко.
– Боже, – пробормотал я. – О господи!
Кресло сейчас его убьет. Я подбежал к двери и бился в нее изо всех сил, но она не поддавалась. Тогда я огляделся в поисках чего-нибудь такого, чем можно разбить стекло, но пока я стоял спиной к улице, она успела убрать все урны и уличные стулья. Теперь я мог только колотить по стеклу, беспомощно глядя, как человек корчится, кричит и… меняется.