– Сидни, – сказал я, погладив ее спутанные волосы. – Сидни, пора просыпаться.
Она резко открыла глаза и прохрипела:
– Папа?
Я кивнул. Так было проще.
– Я не понимаю, – сказала она и по-детски протерла глаза сжатыми кулаками. – Это что, сон?
– Да, – ответил я. – И мне нужна твоя помощь, чтобы разбудить нас обоих. Как думаешь, ты сможешь идти?
Обняв друг друга за плечи, мы заковыляли вниз по лестнице в гостиную. Я опустил ее на диван, сел рядом и взял ее за руки.
– Еще минутка, и ты проснешься, – сказал я. – Но сначала мне нужно, чтобы ты кое-что выпила. – Я встал, взял с кухонной стойки дымящуюся кружку и протянул ей. Она понюхала и наморщила лоб.
– Что это? – спросила она.
– Лекарство, – ответил я. – Понимаю, пахнет странно, но ты должна это выпить.
Она глубоко вздохнула и собралась с духом, но остановилась, услышав громкий стук наверху, сопровождавшийся голосами.
– Что происходит? – спросила она.
– Все тот же сон. Ты должна выпить.
Она поднесла кружку к губам и выпила ее содержимое несколькими короткими глотками. Затем прижала кулак ко рту, словно пытаясь сдержать рвоту. Спустя пару секунд момент тошноты прошел, и она посмотрела на меня более ясными глазами.
– Как ты можешь быть здесь? – спросила она. – Я же видела, как ты умер.
– Это сон, – напомнил я. – А во сне мы можем видеть друг друга так часто, как захотим.
Затем я пошел к маме. Она по-прежнему сидела на полу в розовой детской, крепко зажмурившись и сжимая в руках фотографию со своей свадьбы. Черные лозы, имитировавшие беременность, лежали вокруг нее мертвыми змеями.
– Мама, ты меня слышишь? – спросил я.
Она посмотрела на меня и моргнула. Как и Сидни, она оказалась обескуражена.
– Теперь мы можем уйти, – сказал я и протянул ей руку.
Она прижала фотографию к груди и принялась раскачиваться взад-вперед.
– Но мне нельзя уходить, – ответила она.
– Почему?
– Я все испортила, – объяснила она. – Абсолютно все. Я потеряла мужа, лучшую подругу, детей. Я говорила себе, что защищаю их, но… – она покачала головой, – …на самом деле отталкивала. Я не заслуживаю возвращения домой.
Я присел рядом с ней на корточки.
– Понимаю. Было легче позволить нам сбежать и притвориться, будто ничего особенного не случилось. Это легче, чем бороться, надеяться и… держаться. Но ты заботилась обо всех нас, несмотря на болезни, нищету, потери и попытки самоубийства. Ты сделала «Блуждающую тьму» центром нашего мира и научила меня в нем ориентироваться. Только благодаря тебе я могу вернуть всех нас домой. И тебя тоже, мама.
Она не стала избегать моих объятий. Напротив, наклонилась и обняла меня сама.
– Я так соскучилась, – призналась она. – И так скучаю по вашему отцу…
– Я знаю, – ответил я. – Но кошмар вот-вот закончится, и вновь засияет свет. Я не могу вернуть папу, но способен вернуть почти всех остальных. Просто пойдем со мной в гостиную…
В третью очередь я пошел к Юнис. Из всех, кого я освободил, она оказалась единственной, кому потребовалась помощь Лианан. Ее прокололи черными лозами и привязали к столу, приказав писать до преображения, и Лианан пришлось залечивать ее раны, чтобы она не истекла кровью. После того, как Лианан втерла ей специальную мазь и ушла, Юнис села у стола, слегка покачиваясь и глядя куда-то вдаль.
Я дотронулся до ее руки, и она вскрикнула. Я тут же отдернул руку.
– Прости, – сказал я.
Она продолжала раскачиваться и вздрагивать, как буй на неспокойной воде. По щеке ее скатилась слеза.
– У меня есть для тебя кое-что, – сказал я, засунув руку в карман и вытащив оттуда бумажку с номером Брин.
Она взяла ее почти машинально, но хотя бы перестала смотреть невидящим взором и сфокусировала взгляд на бумажке.
– Брин, – произнесла она ровным безэмоциональным голосом.
– Она работает в аптеке, – сказал я. – Она всегда хотела встретиться с тобой и помириться, но боялась, что ты не захочешь с ней разговаривать.
– Брин, – повторила она несколько более живо, затем слегка улыбнулась. – Но ты же всегда ее ненавидел.
– Я ведь тоже хотел все уладить с тобой, но не знал как. – Я снова прикоснулся к ней, и в этот раз она позволила мне взять ее за руку. – Будешь ты звонить Брин или нет, но ты заслуживаешь счастья. Кэролин и Дэннис скучают без тебя.
– Кэролин. Дэннис…
Имена детей придали ей сил для пробуждения. Она позволила мне отвести ее в гостиную, взяла в руки кружку с «чаем», но, прежде чем выпить, критически ее осмотрела.
– Что это? – спросила она.
– Отвар из цветка, который растет только в этом мире. Я называю его «эбеновой нежностью». Он может ввести в транс, усилить внушаемость и даже изменить воспоминания.
Юнис оторвалась от питья.
– Я хочу обо всем забыть, – сказала она.
– Все исчезнет, как дурной сон, – ответил я.
– Но зачем? Почему ты просишь меня его выпить?
– Это часть сделки, которую я заключил, – объяснил я. – Ты отправишься домой, но твоя память останется здесь. Как только ты допьешь чай, я помогу тебе забыть.
– А как насчет тебя? – поинтересовалась она. – Кто поможет забыть тебе?
Я не ответил. Но казалось, она и так поняла всю важность того, о чем я умолчал. Она схватила меня за руку так сильно, что я почувствовал боль.
– Эй, – сказал я. – Кого я больше всех люблю?
– Маленький принц… – откликнулась она. Затем поставила кружку и взяла меня за вторую руку. – Позволь мне насладиться этим моментом с тобой. Еще немного, пожалуйста.
Небо Вандергриффа уже розовело по краям, когда Юнис, пошатываясь, брела по улице к своему дому. Ее одежда, покрытая коркой из засохшей крови и грязи, была прорвана в тех местах, где ее проткнула лоза. В предрассветных сумерках ее лицо выглядело бледным и вялым, и, несмотря на то что смертельные опасности остались позади, ей все еще недоставало сил. При каждом шаге она вздрагивала и шипела сквозь стиснутые зубы.
Должно быть, Кэролин и Дэннис глазели в окно – настороженные, как это часто бывает с детьми, – поэтому узнали о ее возвращении раньше, чем она успела подойти. Они бросились через лужайку к ней навстречу, с горящими от возбуждения лицами, и запрыгнули на нее с такой силой, что Юнис потеряла равновесие и упала на траву, все еще мокрую после вчерашнего дождя. Дети прижались к ее телу, уткнулись в нее лицами и забормотали что-то приглушенными голосами. Вслед за ними вскоре выбежал Хьюберт. Не рассчитав движений, он поскользнулся в траве, упал и проехался по грязи на коленях, наткнувшись на свою семью, как шар для боулинга на кегли.
– Не могу в это поверить, – твердил он. – Не могу в это поверить…
Он взял лицо Юнис в ладони и принялся целовать ее щеки, лоб, веки. У нее был смущенный, виноватый вид. Она, скорее, терпела, нежели наслаждалась вниманием мужа.
Увы, его эйфория продлится недолго. Юнис вернулась домой совсем другим человеком…
На окраине Вандергриффа Кайл Рэнсом на «Приусе» подъехал к трейлеру своего отца. Он заскочил сюда по дороге, в жуткой спешке. Он обещал заглянуть к отцу перед работой, но уже опаздывал.
Он постучал в дверь и подождал. Как правило, старику требовалась минутка, чтобы встать и подойти к двери. Кайл посмотрел на часы на своем телефоне. Прошло тридцать секунд, но за дверью было по-прежнему тихо. Он постучал снова. Опять без ответа. Подумав, что отец застрял в туалете, Кайл достал из кармана запасной ключ, отпер входную дверь и протиснулся внутрь.
– Папа? – окликнул он, озираясь туда-сюда в темном трейлере. – У тебя все в порядке?
В воздухе стоял странный запах – густой и едкий. Что-то знакомое, хотя он не мог вспомнить, что именно. Но раньше такого запаха здесь определенно не было. Он постоял в тишине еще несколько мгновений, вдыхая тяжелый воздух и роясь в кроличьей норе своей памяти. Запах почему-то напомнил ему о Донне, о выпускном классе и чувстве вины, которое он испытал, когда впервые поцеловал ее тогда, когда она еще встречалась с Ноем.
По-прежнему пытаясь определить природу запаха, он развернулся, вышел из пустого домика на колесах, запер дверь, сел обратно в машину и уехал. В ближайшие дни он поднимет тревогу по поводу исчезновения своего отца и инициирует полицейское расследование. Впрочем, полиция не станет слишком усердно искать его или рыть землю в поисках улик, но никто (включая самого Кайла) по этому поводу особо не расстроится.
На другом конце города Сидни Тёрнер проснулась в незнакомой, аккуратно прибранной комнате, забитой многочисленными книгами, разложенными по всем горизонтальным поверхностям. Она села и, взглянув на отражение в зеркале, висящем на двери, увидела в нем женщину средних лет с белыми прядями в волосах. Некогда безупречная кожа теперь изобиловала морщинами вокруг глаз и рта. Дотронувшись до лица, она заметила на запястьях розовые болезненные рубцы, похожие на браслеты.
Сидни с трудом поднялась на ноги и, сильно прихрамывая, вышла из комнаты. Затем прошла по коридору и спустилась по лестнице, держась за перила, чтобы не упасть.
– Эй! – позвала она. Голос прозвучал грубо и скрипуче. Услышав глухой стук где-то внизу, Сидни поспешила туда и вошла в пустую гостиную. – Эй! – снова окликнула она.
Соседняя дверь со щелчком отворилась, и оттуда вышла старуха с затуманенными глазами. Но когда она увидела Сидни, ее взгляд прояснился. Обе женщины уставились друг на друга, пытаясь понять, кого они увидели. Сидни сообразила быстрее.
– Мама?
Маргарет несколько раз моргнула.
– О Боже… Сидни?
Она шагнула вперед и крепко обхватила дочь руками. Сидни не могла вспомнить, когда мама обнимала ее в последний раз. Должно быть, на похоронах отца. Но кто эта пожилая незнакомая женщина, сжимающая теперь ее в объятиях со слезами на глазах? Нет, это не Маргарет Тёрнер. Наверное, она все еще спит и видит сон. Но даже если так, то это хороший сон, ведь ее застарелый неутихающий гнев растворился в потоке материнских слез и извинений. Сидни обняла мать в ответ. Множество вопросо