– Я тебя ненавижу, – сказала она.
– Пей свой чай, – ответил я так, что сам поразился холодности своего голоса.
Когда она уснула, Лианан отнесла ее в нашу квартиру в Орегоне. В этот момент Меган покинула мою жизнь, и я надеюсь, что она сможет обрести хоть какой-то покой вдали от меня, моей семьи и Города. Я надеюсь, ради нас обоих, что она не сможет проникнуть сквозь туман в голове, который я ей подарил, и что наши пути больше никогда не пересекутся.
В своих земных жизнях члены «Братства» всегда поддерживали друг друга. Вместе они и теперь, с присоединившимся к ним мистером Рэнсомом (еще одна жертва, принесенная в обмен на свободу Меган) лежат в одном ряду, крепко схваченные черными лозами. В конце концов, они получили ответы на вопросы, которые всегда искали, заплатив за них определенную цену. Теперь они рабы Города и трудятся на него в своих темных снах, из которых нельзя вырваться.
Я тоже не отказываюсь от выбора, который сделал, и не пытаюсь сторговаться о его цене. Но ничего удивительного в этом нет. Костюм монстра всегда сидел на мне лучше, чем обычная кожа. Я никогда не был защитником или героем, лишь создателем и жнецом страхов.
Вернувшись со свадьбы, мы с Лианан поднялись по лестнице в ту самую комнату, в которой я в прошлом году обнаружил Юнис. Письменный стол, за которым она писала, стоял на прежнем месте, и над его поверхностью, словно на легком ветру, колыхались черные лозы. Они все время шевелились рядом – в течение нескольких последних месяцев, пока я сидел и писал свою многословную и не слишком изящную версию «суицидальных записок» Юнис. И вот сегодня их час настал.
Как бы мне хотелось рассказать вам, что я бесстрашно сел в кресло, полный решимости исполнить свою часть сделки, но это было бы неправдой. Ноги отказали мне, когда я поднимался вверх по лестнице, и Лианан пришлось взять меня на руки и самой сажать в кресло.
– Будь храбрым, Лианан Ши, – прошептала она, после чего поцеловала меня в шею. – Я буду здесь.
Весь Город будто затих. Я слышу только клацанье клавиш и свое сиплое прерывистое дыхание. Это вторая часть сделки, которую я заключил; последнее условие, которое я должен выполнить. В обмен на безопасность и спокойствие своей семьи я стану слугой Города. Теперь я сижу за столом, предназначенным для Юнис, и жду, когда меня превратят в дикого зверя, который будет кормить Город и заселять его спящими.
Когда черные лозы начинают двигаться более решительно, возбуждаясь от предстоящей им задачи, я продолжаю печатать дрожащими руками и надеяться, что Лианан – мой товарищ по детским играм, мой лучший друг и любовь всей моей жизни – найдет способ вернуть меня к себе, как я возвращал ее дважды до этого. Я надеюсь, что смогу побродить по бесконечным прячущимся улицам, переулкам и офисам Города, исследовать его многочисленные стыки и узнать все темные тайны. Я надеюсь, что смогу летать на ночных ветрах с Лианан вечно.
Но никто не знает, смогу ли я прийти в себя так же, как она. Вполне возможно, я останусь бездумным животным с оранжевыми мыслями в голове. В таком случае… ну, что же. Темнота всегда была мне по душе.
Стол начинает свою работу.
Господи…
Как больно…
Секвенция Тёрнеров V: Гарри
Хотя Гарри и видит Город, но он в него не заходит. Он попадает в какое-то другое место.
Все начинается на смертном ложе в мемориальной больнице Вандергриффа. Но конечно, никто его так не называет. «Смертное ложе» – обычное клише, которое все используют в повседневной речи в моменты воспоминаний, сожалений или отречений, но стоит только смертному ложу замаячить в реальной жизни, эти слова сразу исчезают из лексикона. Никто не произносит их вслух, боясь, что они ускорят его работу.
Но Гарри страдает так, что не будет возражать, если дело пойдет быстрее. Болезнь казалась ему бесконечной. Сначала, чтобы скоротать время, он рисовал чертежи нового «Дома с привидениями», который, как он совершенно точно знал, никогда не сможет построить. Но было забавно помечтать по-крупному, озвучить те образы, которые мучили его во сне и наяву примерно с десятилетнего возраста. Это был огромный, раскинувшийся Город, пугающе пустой и мрачно притягательный по причинам, которые Гарри был не в силах сформулировать. Он всегда боялся говорить о нем, но теперь, под видом умственной игры, смог показать это Маргарет – чтобы поделиться, наконец, хоть с кем-нибудь своей самой сокровенной тайной.
Однако силы его иссякли, и он слишком ослаб, чтобы продолжить рисование. Сегодня семья ушла домой на ночь, и он лежит один в темноте, страдая от боли, и шепчет заветные слова, и мечтает, чтобы они наконец сбылись: смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе.
Но пока что ничего не выходит. Конец кажется невероятно далеким. Единственная польза от того, что смерть пока не близка, состоит в том, что семья уходит домой на ночь и оставляет его в покое. Семья. Жена, две дочери, а теперь еще и сын. Люди, которых ему положено любить, однако их лица сейчас вызывают только апатию, раздражение или (когда гнев становится чрезмерным) судороги. Ему хочется, чтобы они оставались дома. Его тошнит от их бледных сочувственных лиц.
Раньше он был внимательным, заботливым человеком. Даже сейчас он может ясно вспомнить моменты всепоглощающего счастья, которые охватывали его рядом с ними в прошлом: его первый поцелуй с Маргарет теплым вечером в Серси в 1968 году; визгливый смех Сидни и ее темные волосы, развевавшиеся на ветру, когда он раскачивал ее на качелях в парке; Юнис возле аквариума с морской коровой в Далласском океанариуме, когда он держал ее на руках, а она общалась с толстым белым зверем через стекло. Он помнит все это, но ничего не чувствует. Врачи говорят, что это работа опухоли, она искажает личность, превращая его в зеркальное отражение самого себя, но ему кажется, что это он и есть – настоящий Гарри, который наконец вышел из тени.
Теперь он лежит в постели, слабый, мучающийся от боли, смотрит в окно и повторяет эту мантру: смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе. Смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе. Смертное ложе, смертное ложе, смертное…
Небо за окном озаряется яркой вспышкой синего света, и мысли его прерываются. Сначала он думает, что это молния, но нет ни дождя, ни грома. Он прикрывает глаза и четко видит остаточное изображение, запечатлевшееся на его веках. Возможно, это была галлюцинация. Но вот он вспыхивает снова – этот ярко-голубой импульс, омывающий весь мир. Гарри поднимает пульт с кровати и нажимает кнопку вызова. Никто не приходит.
Он закрывает глаза и пытается услышать характерные человеческие звуки в коридоре – шорох бумаг, скрип обуви по линолеуму, приглушенные разговоры, но там абсолютно тихо. Он открывает рот, чтобы позвать снова, как вдруг комнату заливает вторая вспышка синего света. Она намного ярче, чем первая, и почему-то подтверждает то, что Гарри уже начал подозревать: за дверью никого нет.
Он отсоединяет от себя все трубочки и провода, которые якобы «облегчают» его жизнь. Физические действия изматывают его, но не так сильно, как он мог ожидать. Он нажимает на рычаг, опускающий защитные ограждения кровати, и соскальзывает на пол. Это больно, но опять же – не настолько сильно, как бы могло показаться.
Затем он встает и, громко шаркая, идет к выходу из палаты. Но вместо больничного коридора оказывается в ванной своего дома на другом конце города. В зеркале он почему-то выглядит гораздо здоровее, даже густая шевелюра теперь на месте. Вместо больничного халата на нем джинсы и толстовка. Он чувствует себя неважно, но определенно лучше, чем несколько секунд назад. За спиной на штанге для душа висит сумка с одеждой. Он расстегивает молнию и видит внутри белый костюм. Тот самый костюм вампира, который Маргарет сшила для Склепа.
Раздается стук. Дверь открывается, и входит Маргарет – одетая как Могильщик, с фальшивыми усами над верхней губой.
«Почему ты еще не одет?» – спрашивает она.
«Я просто потерял… э-э…» – Гарри закрывает глаза в попытке прояснить голову.
«С тобой все в порядке?»
Он кивает.
«Да».
«Тогда пошевеливайся, дурачок. Мы уже опаздываем».
Она закрывает дверь. Он скидывает с себя одежду и надевает костюм. Еще раз взглянув на свое отражение, он выходит из ванной комнаты, но, вместо того чтобы попасть в спальню, оказывается в крошечной квартирке, которую они делили с Маргарет во время его учебы в колледже – с одной спальней, потрепанным ковром и стенами, покрытыми фальшивыми деревянными панелями. Вся комната заставлена коробками, набитыми его старыми книгами в мягких обложках, комиксами и журналами. Его вещи здесь повсюду. На кухонном столе, заваленном конспектами, стоит его пишущая машинка.
Бум.
Звук, кажется, доносится из спальни, и он выходит из захламленной гостиной, чтобы посмотреть, что произошло, и видит себя и Маргарет: они оба лежат в постели. Обоим чуть за двадцать. Красивые и здоровые – такие, какими уже никогда не будут. Час поздний, и Гарри спит в постели, надев на глаза маску Маргарет, чтобы она могла почитать при свете прикроватной лампы. Она отрывается от книжки «Призрак дома на холме», наклоняется и целует спящего Гарри в щеку. Гарри, лежащий в постели, продолжает храпеть как ни в чем не бывало. Гарри, наблюдающий за ним, прикасается к своей щеке и чувствует в сердце укол тоски.
Бело-голубые всполохи врываются в окно спальни. Когда к Гарри возвращается способность видеть, он обнаруживает себя в другой комнате и в другое время. Сначала все, что его окружает – кровать, тумбочка, комод, – кажется необычайно большим. Но затем он смотрит вниз, на свое тело, и понимает, что выросла не комната. Это он стал меньше ростом.
Ему десять лет, и он зашел в комнату своей матери ночью, поскольку ему показалось, будто он услышал крик. Но все, что он увидел, – только смятые простыни на ее кровати. В той истории, которую он будет рассказывать бесчисленное число раз в течение жизни, он сразу поворачивается и бежит к телефону в гостиной, чтобы позвонить и попросить о помощи. Он думает, что крики, должно быть, приснились ему в кошмаре, поскольку полиция находит его мать босую, растерянную и в синяках в двадцати милях от дома. Она должна была выйти несколько часов назад, чтобы суметь так далеко отойти.