ы. Только там, скорее всего, надо через отдел кадров идти, с оформлением, с учётом, да ещё и ходить каждый день. А мне бы график поудобнее и посвободнее — тренировки ведь утром, да и вечерние тоже хочу ввести, а если поступлю — так учёба начнётся. Даже не если, а когда поступлю. Я в этом уверен.
— Дык, я на станции вагоны разгружаю, — дядя Боря откинулся на спинку лавки, скрестил руки на груди и с видом знатока добавил: — А ты чё щуришься, думаешь, работа неказистая, а дядя Боря так, без дела болтается? Как вехотка в тазике?
— Да нет, что ты, — ответил я, прикрыв глаза рукой. — Это солнце в глаза светит.
— А работа, скажу я тебе, тяжёлая, не спорю. Но зато платят прилично, и не с утра до ночи впахиваешь, а всего пару-тройку часов. Взял смену, разгрузил вагон — свободен, иди гуляй, купайся, рябчиков жуй. Хе-хе! Кто хочет работать, тот работает.
Ну вот, самый момент.
— А меня возьмёшь с собой? — спросил я, прищурившись уже не от солнца, а с интересом.
Глава 6
Вечер выдался тёплым, почти безветренным. Солнце клонилось к закату, окрашивая московские крыши в медные тона. Я вышел из подъезда и прищурился, поставив руку козырьком. Дядя Боря, отдуваясь и покряхтывая, поднялся с лавочки и потянулся так, что суставы хрустнули, а уже потом деловито сказал:
— Ну что, паря, пошли, покажу тебе настоящую мужскую работу. Только смотри — не ной, если спина к утру отвалится.
— Не дождешься, — я закатал рукава рубахи, которую впору было выбросить. Собственно, за этим и поднимался в квартиру — переодеться в одежду, которую «не жалко».
Мы двинулись в сторону станции. Дорога шла через промзону — мимо низких кирпичных складов, некрашеных заборов, путей, заросших бурьяном. Где-то вдалеке гудел паровоз, слышался лязг сцепляющихся вагонов.
— Вот, видишь? — дядя Боря ткнул пальцем в сторону длинного низкого здания из красного кирпича. — Там контора. Сначала заявку отметим, потом — на разгрузку.
Вошли внутрь. Несло махоркой, машинным маслом и чем-то затхлым. За столом, заваленным бумагами, сидел бригадир — широкий мужик с лицом, словно вырубленным топором. На старой, будто дедовской, гимнастёрке без погон виднелись размытые, много раз застиранные пятна, на столе дымилась кружка с чаем, черным, как гудрон.
— Ага, Борька, — хрипло протянул он, — опять припёрся?
— Здравствуй, Саныч. Не один, — дядя Боря хлопнул меня по плечу. — Вот, племянник. Крепкий, работящий. Возьмёшь?
Бригадир прищурился, осмотрел меня с ног до головы.
— Документы есть?
— Какие документы? — я растерялся.
— Трудовая, — свёл брови Саныч и отхлебнул из кружки.
— Да он пока без трудовой, — быстро вступился дядя Боря. — Но парень не подведёт. Я за него ручаюсь.
Бригадир почесал щетину, вздохнул.
— Ладно. Раз Боря ручается за тебя, тогда беру. Но если схалтуришь, — он погрозил указательным пальцем и ещё сильнее свёл брови, — обоим всыплю.
— Не подведём, — бодро ответил я, а про себя подумал, что насчет трудовой он слукавил, для порядка попросил.
Вряд ли здесь шабашники хоть как-то оформлены документально. Да и видно по мне, что вчерашний школьник.
— Работа простая, — продолжил инструктаж бригадир, доставая из ящика потрёпанный журнал. — Вагоны с мукой и тушенкой. Тушенка по пять рублей за час разгрузки, мука — по четыре. Работаем сообща, на вагон дается три часа. Не уложились — ваши проблемы, работаете до талого, но уже бесплатно. Если хреново таскаешь и филонишь, мужики сами тебя выгонят, потому ведь получится, что на шее у них будешь сидеть. А оно им надо?
Я кивнул. Если память меня не подводит, по нынешним временам — это неплохие деньги. За вечер можно выручить рублей пятнадцать, если повезёт.
— Ну что, пошли, — дядя Боря толкнул меня в спину. — Покажу, как мешки и ящики таскать.
Вагоны стояли на запасных путях. Длинные, ржавые, с массивными боками. Один уже раскупоривали. Кто-то в сером халате сорвал пломбы, что-то записал журнале.
— Вот, смотри, — дядя подсел под мешок, крякнул и взгромоздил его себе на плечи. Я кивнул, пристроился рядом.
— А что, так просто? Никаких нарядов, учёта?
— Какие наряды? — дядя Боря фыркнул. — Тут всё просто: разгрузил — бригадир отметил. В конце смены получил деньги. Ну, поехали!
Я тоже поволок мешок на горбушке, сложить его надо было на тележку, что стояла метрах в десяти от вагона, а уже ее потом тянули куда-то в сторону складов.
Первые десять минут я ещё думал, что справлюсь легко. Но мешок, который поначалу казался не таким тяжелым, уже на третий заход сдавил дыхалку. Работали мы без спешки, но и без отдыха. Мужики-то привычные — не амбалы, сухонькие, но выносливые как ослики. Стало быть и мне надо выносливость нарабатывать — как раз на пользу пойдёт. Но на раскачку мне времени никто не даст, поэтому будем учиться на ходу. И уже через полчаса спина гудела, как высоковольтная линия. Ладони натёрлись до красноты, а в горле стоял едкий привкус.
— Эй, пацан, не засыпай! — крикнул мне бородатый мужик в грязной футболке. — А то так до утра проторчим!
Я только кивнул, вытирая пот рукавом.
— Ты, я смотрю, крепкий, хоть и тощий, — продолжил он, поглядывая на меня. — А как звать-то?
— Сергей.
— Ну, держись, — он хлопнул меня по плечу, оставив белый отпечаток. — К ночи поймёшь, где у тебя мышцы, о которых ты даже не догадывался.
— Нормально, — скупо ответил я, экономя дыхание.
Рядом, присев на корточки, закурил худой мужик с землистым лицом. От него слегка пахло перегаром и дешёвым табаком.
— Ну что, орлы, слыхали новость? — спросил он, выпуская дым колечками. — Говорят, Хрущёва снимают.
— Да ну? — оживился бородач. — Кто тебе сказал-то?
— Да все говорят. Вчера в столовой мужики обсуждали. Мол, Брежнев уже готовится. О как!
— Хе, — крякнул третий, долговязый, с лицом, с поломанным носом, как у старого боксёра. — Нам-то что? Всё равно оплату за мешки не поднимут. Что там один, что другой.
— Ладно, ладно, — бородач махнул рукой. — Лучше анекдот расскажи, Витька.
Тот, что с перегаром, усмехнулся.
— Лады. Приехал Хрущёв в село, зашел на свиноферму. Поросята дружно встретили его весёлым «хру-хру-хру». А почему? Кормить надо лучше! Дал указание Никита Сергеевич — хорошо кормить, чтобы к следующему моему приезду выговаривали до конца.
Все рассмеялись, даже я фыркнул, хотя больше от усталости, чем от того, что шутка удалась. Для меня такие анекдоты были страшно бородаты.
— Эй, пацан, — Витька протянул мне самокрутку. — Затянись, полегчает.
Я покачал головой.
— Не, спасибо.
— О-о-о! — закатил глаза бородач. — У нас тут спортсмен!
— Да не, просто… — я чуть не сказанул, дескать, Минздрав предппреждает, но вовремя прикусил язык. — Вредно это.
— Ну и ладно, — Витька пожал плечами и затянулся сам. — Больше мне останется.
— А ты чем вообще занимаешься, кроме как мешки таскать? — спросил собеседник, пристально глядя на меня.
Я сделал паузу, потом выдохнул:
— Да так… поступать буду…
— Космонавтом он хочет стать, — выдал все мои секреты дядя Боря.
Тишина. Потом послышался общий присвист.
— Ну ты даёшь! — засмеялся бородач.
— Мечтатель, — крякнул Витька.
А бородач вдруг усмехнулся как-то горько.
— Мечты… — он махну рукой, и в его глазах мелькнуло что-то давно потухшее, будто тлел где-то далеко последний уголёк. — Лучше делом займись. А то все вы… мечтатели. Потом жизнь покажет.
Витька, чтобы разрядить обстановку, вдруг затянул хриплым голосом:
'А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги…'
Через пару секунд к нему присоединились остальные. Даже дядя Боря, хоть и фальшивил, но подпевал. Проходящий мимо бригадир беззлобно буркнул:
— Концерт устраивать после работы будете, лоботрясы.
Но песня уже разошлась, и через пару минут все наше трудовое звено гудело:
'Кто поверит, что вот так, с бутылкой самогона,
Меня любит девчонка в далёком посёлке…'
«Вот она, жизнь. Грязная, тяжёлая, но… настоящая,» — подумал я с улыбкой и как раз хотел взяться за очередной мешок, как краем глаза заметил знакомые силуэты у дальнего вагона — те самые хулиганы, что на днях доставали дядю Борю. Они стояли, курили и что-то высматривали.
Я прищурился, разглядывая их. Оказалось, эти шпанята тоже здесь подрабатывали. Стояли у соседнего вагона, курили. Самый рослый, тот, что на днях толкал дядю Борю, заметил мой взгляд и ехидно ухмыльнулся:
— А-а, гляньте-ка! Борькин заступник пожаловал! — гаркнул он, вытирая лоб грязной, замасленной рукавицей. — Что, паря, и ты теперь в грузчики? Или так, из любопытства спину гнёшь? Ха!
— А тебе-то какое до этого дело? — ответил я спокойно, не прекращая ворочать мешки.
Он подошёл ближе, переваливаясь. На лице — ухмылочка, в глазах тихая спесь.
— Да просто интересно, — протянул. — Ты ж вроде из умных, из спортсменов. Не ровня нам, а? С высоты своей, небось, смотришь, как тут мы, лапотные, корячимся?
Мужики вокруг стихли. Даже Витька, что пел себе под нос, замолк. Смотрят. Я поставил мешок, распрямился, посмотрел ему прямо в лицо.
— Думаю я, — сказал, — что если мужик встаёт в рано утром, пашет до темна, детей кормит, в дом копейку несёт — значит, всё с ним в порядке. А вот если целыми днями по дворам шатает, на бровях с обеда, да ещё и к людям лезет… — я оглядел его медленно, с макушки до сапог, — тут уже, товарищ, вопрос. И не ко мне. К совести. Если осталась.
Кто-то из мужиков одобрительно хмыкнул. Здоровяк покраснел, кулаки сжались.
— Ты чё, спортсмен…
Но он не успел закончить. В этот момент сверху, с крыши вагона, сорвалась тяжелая железяка. Как он там очутилась. никто не понял, может, элемент конструкции оторвался от старого вагона. Она летела прямо на моего недруга.
Я даже не думал, просто бросил мешок и рванул вперёд, толкнув его в сторону. Он завалился в пыль. Железяка с оглушительным грохотом врезалась в землю в считанных сантиметрах от его ноги, подняв туманное серое облако.