Крутов остановился и посмотрел на говорившего:
— Ну и кто же его родитель?
В этот момент Георгий Петрович резко закрыл портфель и с шумом задвинул стул.
— Извините, коллеги, но мне пора, — сухо сообщил он. — Дела не ждут.
Он кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Когда его шаги затихли, Александр Арнольдович подошёл ближе к Крутову и, понизив голос, сказал, глядя тому в глаза:
— Присмотритесь к Громову.
— Почему?
— У его отца… интересное прошлое.
— Какое? — спросил Крутов, поправляя галстук. Ему всегда было некомфортно в компании куратора из комитета, особенно, когда он смотрел вот так, будто в самую душу.
Его собеседник наклонился к самому уху и что-то зашептал. Не прошло и пары секунд, как майор отшатнулся, глаза расширились от удивления:
— Не может быть… Тот самый? — спросил он ошарашенно.
Александр Арнольдович молча кивнул. Крутов дошёл до своего места и медленно опустился на стул, провёл рукой по лбу:
— Вот чёрт…
На минуту в кабинете повисла полная тишина.
— Так что всё же присмотритесь к нему, — сказал Александр Арнольдович и, подхватив шляпу, направился к двери.
— А если он просто хочет летать? — спросил его в спину Крутов.
— Может быть, — обернулся тот. — А может, не только.
Настенные часы продолжали тикать, отсчитывая секунды в тяжёлой тишине.
Плац аэроклуба.
Утро. 1 октября 1964 года.
7:30
Холодный осенний ветер гулял по плацу, заставляя курсантов плотнее застёгивать гимнастёрки. Стояли мы по стойке «смирно» — ровными шеренгами, подтянутые, с горящими глазами. Перед нами, на небольшом деревянном возвышении, выстроились инструкторы и руководство клуба. В центре — майор Крутов, его форма безупречно отглажена, лицо подчёркнуто строгое, но в глазах читалось что-то вроде скрытого удовлетворения.
Он сделал шаг вперёд, и плац мгновенно замер.
— Товарищи курсанты! — его голос, привыкший отдавать команды, разнёсся над рядами. — Поздравляю вас с началом учебного года! Сегодня вы делаете первый шаг в небо. Но помните — лётное дело требует не только знаний, но и дисциплины, выдержки, беспрекословного выполнения приказов. Здесь нет места разгильдяйству и халтуре!
Я стоял в первой шеренге, слушал и мысленно думал о том, как провёл последние дни сентября.
Каждое утро у меня начиналось со стадиона. Дядя Боря теперь бежал рядом, уже не пыхтел, как паровоз, а держался ровно, даже пытался шутить прямо на бегу. В тот понедельник он действительно вышел на работу. Вернулся вечером усталый, но довольный. Зашёл ко мне и сказал:
— Степаныч — мужик строгий, но справедливый.
С тех пор он каждый вечер заходил к нам и рассказывал о своих успехах на работе.
После пробежки я обычно заглядывал в библиотеку, где Николай Петрович рассказывал мне о полётах, да и не только. Ещё он любил делиться разными историями из своей преподавательской деятельности.
— Помню, был у меня курсант — Сашка Гуров, — рассказывал он, поправляя очки. — Талантливый парень, но горячий. Однажды на взлёте забыл проверить закрылки. Еле посадил машину. После этого я ему сказал: «Тебе что, жизнь не дорога?» А он мне: «Я же почти правильно всё сделал!» И главное, серьёзно так, будто о ерунде речь!
Видно было, что эта давняя история всё ещё будоражит его.
— И что вы ему ответили? — спросил я тогда.
— Сказал: «В небе нет 'почти правильно». Там или точно, или никогда. И что ты думаешь? После этого он стал одним из лучших.
Результаты экзаменов мы узнали на следующий день. Володя, Катя и я — прошли. Мажорчик Виктор — тоже прошёл.
Мы тогда отправились в кафе — небольшое заведение рядом с клубом, отпраздновать поступление.
— За нас! — поднял стакан с компотом Володя.
— За небо, — добавила Катя.
— За то, чтобы ни у кого не было «почти правильно», — улыбнулся я, вспоминая слова Николая Петровича.
Экзамен прошли двадцать четыре человека, и это из почти сотни подавших заявления. Конкурс, выходит, был четыре человека на место. И теперь нас разделили на две учебные группы по двенадцать-тринадцать человек в каждой.
Меня выбрали старостой первой группы. Видимо, сыграли роль мои результаты на вступительных — я был в тройке лучших. В моей группе оказались Катя, Володя и ещё десять парней. В основном, конечно, рабочие ребята, но есть и сын учительницы, и паренёк из семьи инженеров.
А вот во второй группе старостой стал тот самый Виктор. Как выяснилось, сын замдиректора горторга. Не то чтобы он сильно выделялся знаниями (результат был явно средненький, среди лидеров его не назвали — да и я прекрасно помнил, с каким лицом он вылетел тогда на крыльцо), но… видимо, сыграла роль «рекомендация сверху». В его группе оказались ребята постарше, лет по двадцать-двадцать два, среди них были: сын директора местного завода и пара «целевиков» от предприятий.
Теперь я буду отвечать за журнал посещаемости, следить, чтобы конспекты все вели. А вот Виктор у себя в группе уже вовсю выделывался, мол, я староста, мне виднее.
Интересно, как Виктор будет сдавать зачёты? В авиации ведь не получится отмазаться блатом. Инструктор в кабине сразу увидит, кто чего стоит. Или ему и тут все сойдет?
Но это — дела будущего, а пока у нас впереди четыре месяца теории: аэродинамика, метеорология, конструкция самолётов. Потом занятия на тренажёрах. И только весной начнутся первые настоящие полёты на Як-18.
А ещё нас ждут обязательные политинформации по средам, субботники на аэродроме, соцсоревнования между учебными группами и бесконечные конспекты. Но ради неба можно и потерпеть…
Крутов резко поднял руку, прерывая мои размышления. Его команда эхом разнеслась по плацу:
— Курсанты, смирно!
Двадцать четыре человека чётко вытянулись в две шеренги: первая и вторая учебные группы. Я стоял во главе первой группы, Виктор Семёнов — во второй. Форма ДОСААФ сидела на нас непривычно по-военному, добавляя торжественности и значимости этому утру. Собственно, так оно и было — важный день для каждого из нас.
— Приказ № 37 по учебной части! — Крутов развернул документ. — С сегодняшнего дня начинаются занятия по единому расписанию для всех групп, — Крутов медленно и внимательно обвёл нас суровым взглядом из-под косматых бровей.
Расписание майор зачитал чётко, по-военному:
— Понедельник — аэродинамика в аудитории 202. Преподаватель — полковник Лисин, ветеран войны. Среда — конструкция Як-18У в ангаре номер три. Пятница — политинформация в ленинской комнате.
Он оторвался от бумаги и посмотрел на нас, прочистил горло и продолжил:
— Первая группа начинает занятия с 8:00, вторая — с 14:00. Программа единая для всех, — подчеркнул Крутов, бросив взгляд на вторую шеренгу, где небрежно переминался с ноги на ногу Семёнов. — Громов, как староста первой группы, отвечает за оформление стенгазеты «Крылья родины» к седьмому ноября. Материалы возьмёшь у библиотекаря.
— Есть организовать! — ответил я.
Потом Крутов перевёл взгляд на вторую группу:
— Семёнов! Ваша группа отвечает за подготовку альбома «История советской авиации». Фотографии, схемы, биографии лётчиков-героев — всё должно быть! К седьмому ноября на проверку.
Семёнов нехотя кивнул, но в его глазах мелькнуло раздражение. Видимо, рассчитывал отсидеться, а теперь придётся что-то делать.
Майор продолжил:
— Особое внимание всем! Без правильно оформленных конспектов никто не будет допущен к полётам. Это не школа, здесь каждая запись может спасти вам жизнь в будущем.
Когда строй начал расходиться, я поймал взгляд Семёнова. Он ехидно ухмыльнулся:
— Ну что, Громов, будешь картинки клеить?
— А ты — историю учить. Может, хоть так что-то запомнишь.
После построения наша группа направилась в аудиторию № 202 — просторный класс с высокими окнами, откуда открывался вид на лётное поле. На стенах висели портреты Чкалова, Гагарина и генсека, а также схемы самолётов.
— Товарищи курсанты! — громко проговорил Крутов, стоя перед нами. — Прежде чем приступить к началу обучения, нужно познакомиться. Сейчас каждый из вас встанет, назовёт свою фамилию, имя, отчество, место работы или учёбы и расскажет, почему решил стать лётчиком. По порядку!
Первым встал я, как староста. Чувствуя на себе одиннадцать пар глаз, чётко отрапортовал:
— Громов Сергей Васильевич. Ученик 10″Б' класса московской средней школы № 201 имени Зои и Александра Космодемьянских. С детства мечтал о небе. Увлечён полётами и… космосом.
Крутов хмыкнул и перевёл взгляд на Катю. Она тут же поднялась, и, хоть голос её подрагивал от волнения, заговорила твёрдо и чётко:
— Дмитриева Екатерина Георгиевна. Ученица спецшколы № 57 с углублённым изучением физики. Мечтаю работать в ОКБ Яковлева.
Володя вскочил так резко, что стул громко грохнулся на пол:
— Авдеев Владимир Николаевич! Ученик вечерней школы № 12. Днём работаю слесарем-сборщиком на заводе «Красный пролетарий». В небо тянет с детства!
Далее все вставали по очереди и назывались:
— Рыков Александр Васильевич! Тракторист из совхоза «Люберецкий». После школы сразу на работу. На аэродром в Быково каждые выходные бегал — за самолётами наблюдать.
— Я Зайцев Михаил Алексеевич, — негромко проговорил паренёк и густо покраснел. — Студент 1 курса вечернего отделения МАИ. Днём работаю лаборантом в ЦАГИ.
— Белов Юрий Дмитриевич. Ученик школы рабочей молодёжи № 25. Работаю, это, мотористом в авиаремонтных мастерских…
— Кузнецов Андрей Сергеевич. Комсомолец, бригадир слесарей на заводе «Знамя труда»…
Прозвучало ещё несколько имён. Вроде бы, это просто анкетные данные — но каждый произносил их как-нибудь иначе, непохоже на других. У кого-то были и выдающиеся для этого возраста и времени достижения — как у Александра Петрова, который уже имел за плечами дюжину парашютных прыжков (что всё-таки не очень меня удивило, ведь он был из военной династии). Подошла очередь коренастого паренька с украинским акцентом: