Я не стал опускать глаза:
— Товарищ майор, я изучил конструкцию Як-18 до последнего болта. Знаю принципы аэродинамики не по учебнику, а на уровне инстинктов, так сказать. Могу с закрытыми глазами назвать все приборы в кабине и их назначение.
Крутов усмехнулся:
— Теория теорией, но самолёт — не велосипед. В небе всё по-другому, Сергей.
— Разрешите пояснить, — я сделал шаг вперёд. — Каждую свободную минуту я провожу на аэродроме. Наблюдаю за полётами, записываю действия инструкторов. Когда майор Смирнов проводил занятия с другой группой, я стоял в стороне и мысленно повторял все манёвры.
Это была правда — я действительно так делал. Конечно, я был уверен, что справлюсь из-за своего богатого опыта прошлой жизни, но об этом Крутову я сказать, естественно, не мог.
— А на прошлой неделе, — продолжал я, — когда техники готовили самолёты к вылету, я попросил разрешения понаблюдать. Запомнил всю последовательность проверок — от осмотра шасси до технической проверки двигателя.
Крутов задумался, перебирая бумаги на столе:
— То есть ты утверждаешь, что теоретически готов к полёту?
— Так точно. Уверен, что смогу управлять машиной. Все манёвры я уже отработал мысленно сотни раз.
— А зачем тебе это? Куда торопишься?
— В небо, товарищ майор. В небо…
Тут я тоже не мог бы аргументировать чем-то конкретным — скорее, убеждать собою — своим взглядом, своей непоколебимой уверенностью. Крутов замолчал и стал перебирать бумаги на столе, обдумывая мои слова. После недолгой паузы он проговорил:
— Ты понимаешь, что это не просто формальность? Досрочный выпуск — большая ответственность. И для тебя, и для клуба. У нас такого еще не было, и саратовские коллеги этим всегда бравируют.
— Так точно, понимаю. Готов подтвердить знания на практике. И если всё получится, наш аэроклуб тоже сможет бравировать. По праву, товарищ майор.
Майор прищурился, последние мои слова ему явно понравились. Задумался, затем открыл верхний ящик стола и достал папку:
— Прецеденты досрочных выпусков в других аэроклубах имеются. Но… — он посмотрел на меня пристально, — насколько я знаю, во всех случаях курсантам давали зелёный свет только после того, как они налетают пятьдесят часов вместо положенных тридцати пяти. Ты готов на такое?
— Готов, товарищ майор.
— И теоретические дисциплины сдашь досрочно?
— Так точно. Уже подготовился почти всем дисциплинам.
Крутов закрыл папку и откинулся на спинку кресла:
— Ладно. Вот что. Завтра в 14:00 будет проверочный полёт с Анатолием Генадьевичем Смирновым. Покажешь себя — рассмотрим твою просьбу. Не справишься — забудь об экстерне до конца года. Ясно?
— Так точно, товарищ майор!
— Свободен.
Я чётко развернулся и вышел. В коридоре глубоко вдохнул. Первый шаг сделан.
После лекций, на выходе из аэроклуба, я повстречал майора Смирнова. Его стеклянный глаз уставился на меня, будто пытаясь просканировать насквозь.
— Ну что, орёл, — ухмыльнулся он, — слышал, ты замахнулся на экстерн?
— Так точно, Анатолий Геннадьевич, — кивнул я.
Смирнов посмотрел куда-то сквозь меня и задумчиво проговорил, ни к кому не обращаясь:
— Дерзновенен советский человек… — сказал он, а потом снова посмотрел на меня. — Смело, Громов. Завтра посмотрим, на что ты способен. — он хлопнул меня по плечу. — Готовься. Будем проверять не только стандартные элементы.
Произнёс он это с некоторым нажимом, будто сразу проверял твёрдость моих намерений, брал на испуг. Я кивнул. Это было честно. Если хочу летать быстрее других — должен быть лучше всех других.
Глава 21
Я проснулся до звонка будильника — внутренние часы сработали четко. Потянулся, встал, сделал зарядку.
В груди было словно тесно от предвкушения, ведь сегодня мне предстояло впервые отправиться в полет в этой жизни. Сегодня я снова поднимусь в небо, по которому уже успел соскучиться.
На кухне обнаружился ещё тёплый чайник и несколько бутербродов в тарелке на столе. Видимо, мать перед работой приготовила. Но сейчас в квартире было тихо. Я заглянул в зал — пусто. Ни матери, ни отца. Странно, какие дела могут быть у отца с утра пораньше?
Пожав плечами, я пошёл умываться, а после принялся одеваться в форму: темно-синие брюки с заутюженными стрелками, белую подворотничковую рубашку, сверху — китель из грубой шерсти с нашивками аэроклуба на рукавах. Проверил карманы — билет курсанта, комсомольский билет, три рубля и копейки на обед. В коридоре задержался у зеркала — поправил пилотку, смахнул невидимую пылинку с воротника.
Во дворе ребятишки играли в «космонавтов». Увидев меня, они замерли и зашептались. Я улыбнулся и махнул им рукой. В ответ послышался заливистый смех, а после детишки приветственно замахали руками.
Трамвай подошел переполненный — еле втиснулся. Полез в карман за деньгами, но кондукторша в синем форменном платье с жестяным жетоном улыбнулась мне и проговорила:
— Курсантам — бесплатно, проходи.
Благодарно кивнув, я протиснулся вперёд и стал мысленно воспроизводить внутреннее строение кабины Як-18, пока трамвай вёз меня в направлении Тушино.
В аэроклубе, как обычно, уже кипела жизнь. На плацу шла утренняя поверка, слышались резкие команды дежурного. Я встал в строй своей группы, ловя любопытные взгляды товарищей. По всей видимости, новость о моей досрочной сдаче экзаменов уже разлетелась среди наших.
После лекции по навигации ко мне подошел курсант из старшей группы и сообщил, что меня вызывает к себе Смирнов. Кивнув, я направился к кабинету инструктора.
Анатолий Геннадьевич сидел за столом, заваленным картами полетов. Его стеклянный глаз холодно поблескивал, здоровый — пристально изучал меня.
— Ну что, орёл, — он постучал карандашом по жестяной коробке с «Беломором», — лететь собрался, а в самолете хоть раз сидел?
— В ангаре забирался в кабину, товарищ майор. Изучал приборы.
— Ага, — он хмыкнул, доставая из стола схему Як-18. — Покажи мне, где руль высоты, а где — элероны. И объясни, как работает триммер при развороте.
А что, правильно он решил, пусть проверяет. Я без запинки ответил, показывая всё на схеме. Смирнов кивнул, но хвалить не стал:
— Теорию зубришь хорошо. Только небо — не учебник. В четырнадцать ноль-ноль на аэродроме. Сделаем сначала контрольный вылет — простой прямоугольный маршрут. Набор высоты триста метров, три разворота, посадка. Затем выполним несколько упражнений повышенной сложности. Я буду в задней кабине, но управлять будешь ты. Отрубишь — возьму на себя. Понял?
— Так точно, товарищ майор!
Я вышел, чувствуя, как сердце бьется чаще. До полета оставалось три часа.
До следующей лекции время ещё было, поэтому я направился в столовую, где стоял вечный гул голосов и звон посуды. Взял порцию гречки с котлетой и компот, даже лишнего хлеба брать не стал. Перед полетом нужно было подкрепиться, но не переедать.
Я сел за стол и принялся за еду, попутно вслушиваясь в разговоры. За соседним столом группа механиков оживленно обсуждала предстоящую олимпиаду.
Почесав переносицу, я воскресил в памяти исторические справки из будущего. Олимпиада… Точно! Летние Олимпийские игры в Токио 1964 года, которые должны со дня на день начаться. Десятого октября, если память меня не подводит. Нужно будет посмотреть. За Олимпийскими играми я и в прошлой жизни следил.
Оставшиеся часы перед полётом прошли незаметно, и ровно в 13:30 я уже стоял на летном поле. Мой Як-18 с бортовым номером «14» уже выкатили на стартовую позицию. Механик Петрович, хромой ветеран с медалью «За боевые заслуги», протирал фонарь кабины тряпкой.
— Ну что, сынок, — хрипло сказал он, — машина готова. Принимай. Масло проверил, бензин — по верхнюю риску, шасси смазал. Лети с Богом.
Он этой фразы не боялся, да и сказал её только как фразу — крестить меня перед вылетом не собирался. Я обошел самолет, привычно осматривая его: проверил щупом уровень масла, состояние тросов управления, люфт элеронов. Всё было в идеальном порядке.
В 13:55 появился Смирнов в потертом летном комбинезоне и шлеме. Он молча осмотрел меня, потом кивнул:
— Пора.
В отдалении я заметил Крутова и прочих инструкторов.
Кивнув Смирнову, я забрался в переднюю кабину. Кожаное сиденье похрустывало подо мной, пока я устраивался поудобнее. Передо мной была ручка управления — не руль, как в автомобиле, а настоящая авиационная ручка, соединённая жёсткими тягами из дюралюминиевых труб с рулевыми поверхностями. Чувствовался каждый люфт в соединениях — буквально пальцами. Слева — рычаг управления двигателем, справа — триммеры.
— Запускай, — раздался в шлемофоне голос Смирнова.
Я глубоко вдохнул, проверил нейтраль руля, потом потянул ручку стартера. Двигатель ожил с оглушительным ревом, весь самолет затрясся. Стрелка тахометра поползла вверх.
— Взлетный режим. Поставь триммер руля высоты на два зуба вниз. Проверь рули.
Я выполнил команды, чувствуя, как сердце бьется в такт вибрациям мотора. Хотелось закрыть глаза и вобрать в себя всё это, но сейчас не до того — мой инструктор может принять это за страх. Но как же я скучал по этому ощущению!
Смирнов хрипло рассмеялся в шлемофон:
— Ну что, курсант, покажешь, на что способен? Пора в небо.
Я усмехнулся и плавно добавил газ, чувствуя, как самолет начинает разбег. Левой рукой обхватил ручку управления, чувствуя её упругое сопротивление, проверил положение РУДа — рычаг стоял на взлётном упоре, фиксирующая скоба защёлкнута.
«Рулим прямо, держим направление по оси ВПП», — пронеслось у меня в голове.
Мотор ревел совсем не так, как привычные турбины из моего прошлого. Этот звонкий, почти «живой» звук звездообразного М-11ФР — совсем иной. Никакой плавности реактивной тяги — только грубая механическая мощь, передающаяся через весь фюзеляж. И эта вибрация… Как будто держишь в руках не машину, а дикого зверя, который вот-вот сорвется с цепи.