Я попытался вспомнить, что я об этом читал или смотрел в прошлой жизни, но детали так и не пришли на ум.
— Ну? — жестом поторопил я Зотова.
— Вот ты думаешь, я тебе сказки здесь рассказываю, да? Ладно, вот факт. В марте 44-го, под Крымом, наш Султан устроил такое шоу, что фашисты до сих пор вздрагивают!
Сзади что-то грохнуло и Зотов оглянулся на звук. Я тоже посмотрел. Оказалось, один из курсантов с размаху сел на табуретку, но не рассчитал траекторию и плюхнулся на пол вместе с табуреткой. Зотов отвернулся и ещё тише продолжил:
— Значит, дело было так… Март 1944-го. Крым. Наш полк только перебазировался под Сиваш, оперативная пауза — немцы копят силы. И вдруг над нашим аэродромом слышится рёв мотора сверху. Смотри́т вся эскадрилья: «мессер» пикирует на взлётную полосу, сбрасы́ет какой-то предмет и удира́ет. Все в шоке — как он просочился-то? Что скинул? Оказалось, это был вымпел с запиской. А там наглость чистой воды написана: «Пусть ваш лучший пилот поднимется на 3000 метров. Гарантирую честный бой»
Я усмехнулся, вспомнив эту пятнадцати минутную дуэль. Читал о ней на одном из сайтов когда-то.
— Согласились? — спросил я, чтобы поддержать диалог. Не говорить же Зотову, что я читал об этом на сайте в будущем.
— Амет-Хан сам попросился! — Зотов стукнул кулаком по столу. — Как потом писали, он сказал что-то вроде: «Что мне их графы и бароны? Я сам и хан, и султан!» А потом взлетел на своей «Аэрокобре»… ну на, той самой, что наши лётчики дорабатывали…
Я кивнул. Степан продолжил, вдохновенно размахивая руками, будто сам управлял самолётом:
— Они крутили эту карусель пятнадцать минут! Вязались в клубки, пикировали до самой земли, выходили из штопора в последний момент… «Кобра» против «Мессера». Два аса. И ни одной очереди! Ни одной! Только виражи, перевороты, горки… Испытывали друг друга на прочность. Кто первый дрогнет? Кто первым нажмет на гашетку и, значит, признает, что не может выиграть чистой школой?
Зотов замолчал, переводя дух, а после продолжил:
— Как говорят, сотни глаз с земли следили с замиранием сердце, настолько напряжённым был бой. И вот, наконец, Амет-Хан поймал его. Не знаю деталей. Говорят, спровоцировал на резкий разворот на малой скорости. А потом — Бах! Короткая, точная очередь… И всё. «Мессер» задымил, клюнул носом, а фриц выпрыгнул с парашютом.
Зотов скрестил руки на круди, удовлетворенно выдохнув:
— Приземлился он аккурат к нашим и первое, о чём попросил, это: «Покажите мне русского аса!». Имя того лётчика я не знаю, но известно, что у него за плечами пятьдесят наших сбитыми. Пятьдесят! И он проиграл эту дуэль и признал превосходство нашего лётчика. Вот это, Громов, класс. Вот это — школа «боевых слонов»! Они все такие. Не просто летчики — художники неба. Те, кто понимает, что истинное мастерство — это когда ты побеждаешь не просто пушкой, а головой и характером. В честь таких побед и их традиции — вот эти самые посиделки. Это не просто карты, Громов. Это… клуб. Клуб тех, для кого небо — не работа, а стихия.
Я медленно кивнул. Зотов практически пересказал мои же собственные слова, которые я говорил новичкам в прошлой жизни. Потому что сам жил полётами и считал, что те, кто большую часть жизни проводят в небе, должны и уйти в небе. Собственно, у меня получилось именно так.
— Ладно, допустим, — я откинулся на стуле. — Во что играют?
— Преферанс.
— Преферанс? — я улыбнулся. — Серьёзно?
— Не смейся, — Степан нахмурился. — Это не просто карты. И попасть туда тоже непросто. Пускают только своих. Или… — он сделал драматическую паузу, — тех, кто им интересен.
Собственно, не удивил. Я уже и сам догадался, к чему он клонит. Но всё равно решил уточнить:
— И ты хочешь, чтобы я…
— Да, я хочу, чтобы ты помог мне туда попасть.
— С чего ты решил, что я туда смогу попасть?
Зотов чуть не вскочил со стула.
— Ты же у нас звезда, Громов! О тебе писали в газетах, тебя зачислили в училище посреди учебного года. Они про тебя наверняка слышали.
— Это ещё не повод, — я устало потёр переносицу.
— Но шанс! — настаивал Зотов. — Представь: ты играешь с ними, они тебя узнают… Может, даже летать позовут.
Я задумался. С одной стороны — бред. С другой… Это была возможность увидеть легенд училища, настоящих асов, о которых ходили такие невероятные истории. Но так же я не любил неожиданностей, особенно когда это касалось людей. Но любопытство всё же взяло верх.
— Ладно, убедил — проговорил я, вставая. — Веди.
Зотов аж подпрыгнул от восторга.
— Вот это по-нашему! — он хлопнул меня по плечу. — Ты не пожалеешь, честное слово!
Я закрыл учебник и сунул его в тумбочку. Что ж, похоже, сегодняшняя самоподготовка откладывается. И, кажется, меня ждёт нечто куда более интересное, чем аэродинамика.
— Кстати, а ты чего шепчешь? — спросил я, когда мы вышли из казармы.
— А, это… Ну так налетят же. Знаешь, какие толпы под дверьми обычно? А сейчас мало кто знаешь, что игра именно сегодня. Пока что мало кто знает… — уточнил Стёпа. — Я сам узнал, считай, случайно. К замполиту приходил по вопросам комсомола, а он как раз с одним из них обсуждал игру.
— Понял, — сказал я и мы продолжили наш путь.
По пути к комнате, где проходила игра, Зотов наставлял меня:
— Когда мы подойдём, нужно правильно постучаться. Существует строго установленный порядок.
— Это какой?
— Нужно сначала постучаться. Потом громко представиться. Затем нужно поскрести пальцами по двери и только после этого, получив разрешение, открыть дверь и войти в комнату.
Я хохотнул, представив себе эту картину.
— Вот, что ты смеёшься, Громов? Я абсолютно серьёзно. Мне об этом молодые лейтенанты-инструкторы рассказывали. Их бывшие воспитанники. Кстати, вот они точно в курсе события и непременно будут там. В этом я уверен.
Дверь в конце длинного коридора второго этажа учебного корпуса была неприметной, впрочем, как и все остальные. За одним исключением: возле неё уже толпилось человек пять. В основном молодые лейтенанты-инструкторы, но были там и парочка курсантов со старших курсов. Они тихо перешептывались, явно ожидая своей очереди на «обряд». Зотов толкнул меня локтем:
— Видишь? Вон, лейтенант Сорокин и лейтенант Калинин. Говорил же, их воспитанники теперь сами инструктора и они точно знают заведённый порядок.
Мы встали в конец небольшой очереди. Перед нами как раз стоял лейтенант Сорокин, которого я знал по летной практике. Он подошел к двери, выпрямился и коротко постучал три раза: «Тук-Тук-Тук».
За дверью — тишина.
Сорокин сделал шаг назад, подтянулся и громко, отчетливо произнес:
— Лейтенант Сорокин!
Затем он наклонился к двери и… поскреб ногтями по дереву несколько раз. Звук был странный, скрипучий.
Через пару секунд из-за двери раздался низкий, немного хрипловатый голос:
— Можно.
Лейтенант Сорокин открыл дверь и скрылся внутри. Следом такую же процедуру проделал лейтенант Калинин: стук — представление — скрежет ногтями и короткое: «Можно».
Наконец подошла моя очередь. Зотов посмотрел на меня с таким напряженным ожиданием, будто от этого зависела его жизнь. Я подошел к двери. Она была старой, краска местами облупилась. Я постучал костяшками пальцев: «Тук-Тук-Тук».
Выпрямившись, я громко и чётко произнёс:
— Курсант Громов!
Затем, внутренне посмеиваясь от абсурдности действа, я провел кончиками пальцев по шершавой поверхности двери, издав тот самый скрипучий звук.
Тишина. Длинная, звенящая. Секунды тянулись. Я уже приготовился развернуться и уйти, но вдруг тот же низкий голос отозвался:
— Можно.
Я толкнул дверь и вошел, прикрыв за собой дверь. Зотов без промедлений встал на мое место у двери и я услышал, как он постучал, а после выпалил:
— Курсант Зотов!
И далее послышался тот самый звук. Мне показалось, что Зотов поскреб дверь с явным усердием.
Тишина внутри комнаты снова затянулась. Я стоял у входа, осматриваясь. Взгляд хозяина голоса, сидевшего вполоборота к двери за одним из столов, скользнул по мне, оценивающе и быстро. Это был майор с седыми висками, лицо обветренное, с глубокими морщинами у глаз.
— С тобой? — Он кивнул на дверь, где Зотов замер в ожидании.
Я встретил его взгляд и спокойно ответил:
— Со мной.
Майор чуть кивнул, не меняя выражения лица, и бросил в сторону двери:
— Проходи.
Дверь открылась, и Зотов, сияя, буквально впорхнул внутрь, стараясь держаться поближе ко мне.
Комната, где собрались скоротать вечерок инструктора, оказалась просторным, но аскетичным помещением, переделанным на время из учебного класса в комнату досуга. Высокие окна были затемнены плотными синими шторами. Стены были выкрашены в привычный мутно-зеленый цвет, на одной из них висела большая карта воздушных трасс СССР.
Но сейчас в глаза бросалось центральное пространство. Несколько тяжелых деревянных парт и ученических столов были сдвинуты вместе, образовав большой прямоугольный игровой стол. На нем уже лежали колоды карт, несколько пепельниц, переполненных окурками, стояли граненые стаканы с темным чаем и пара бутылок с водой.
Вокруг стола и по периметру комнаты стояли или сидели на стульях, табуретках и подоконниках человек пятнадцать. Преобладали инструктора в званиях от лейтенанта до майора, но было и несколько гражданских в клетчатых рубашках — вероятно, техники или преподаватели спецдисциплин. Шум стоял приглушенный: смешки, перешептывания, звон стаканов, шуршание карт, постукивание костяшек домино на соседнем столике.
Но мое внимание, как и предсказывал Зотов, сразу привлекла группа из семи человек, сидевших вместе за дальним краем большого стола. Они действительно были чем-то неуловимо похожи. Возраст у всех был примерно один и тот же: от сорока до пятидесяти. Но не это их объединяло. Они были выкованы из одного металла и это хорошо читалось по взглядам, движениям, манере держаться и говорить.