— Спасибо, Серёга, — сказал Кольцов на прощанье, сжимая мою руку. — Вытягиваешь меня. Я не забуду.
На это я ничего не ответил. Да и смысл? Кольцов мой товарищ, а своих я не бросаю. Да и помогая ему, я и сам повторял материал, а это уже двойная польза.
На выходе из санчасти, я встретил Наташу. Она шла по коридору с картой пациента. Наши взгляды встретились на несколько секунд, но она быстро опустила взгляд, а губы сжала в тонкую ниточку. В её взгляде снова мелькнула вина, как и тогда на аэродроме. Я хотел спросить у неё в чём дело, но она резко свернула в палату.
Я вышел на улицу, обдумывая её поведение. Если оно связано с выпадом лейтенанта, что ж… Не зрело, конечно, но и не настолько критично, чтобы так вести себя. К тому же я не собирался проигрывать.
Следующий мой день прошёл как под копирку предыдущего, только еще жестче. Утром мы бежали не просто кросс, а интервалы: рывок до столба — шаг, рывок до дерева — шаг. В общем, с нами не церемонились.
Затем шли лекции, тренажёры, короткая передышка в библиотеке после обеда, а после снова лекции, подготовка к соревнованиям и так до самого вечера.
Я сидел в казарме за столом, пытаясь сконцентрироваться на конспекте по радиотехнике. Но упрямые мысли всё время срывались к планированию завтрашнего полёта. Внезапно дверь в помещение открылась, и дежурный по роте рявкнул:
— Курсант Громов! К подполковнику Карякину!
Я вскинул голову и нахмурился. Замполит? Что ему от меня нужно? Сейчас, накануне полета? Неужели лейтенант что-то накапал? Мысли пронеслись одна за другой, пока я одевался. Поправив ремень, я быстрым шагом направился в административный корпус.
Кабинет подполковника Карякина с моего прошлого визита совершенно не изменился. Казалось, даже папки на столе лежали в том же порядке. Сам подполковник, плотный, с аккуратной сединой на висках и проницательными глазами из-под густых бровей, сидел за столом, просматривая журнал.
— Курсант Громов, — произнес он, когда я, доложившись по форме, вошёл, и указал на стул перед столом. — Садитесь.
Я сел, выпрямив спину, и стал ждать.
— Слежу за вашими успехами, — начал Карякин, откладывая в сторону журнал. — И в воздухе, и на земле. Учитесь хорошо. Дисциплина тоже в норме. Комсомолец активный — в соревнованиях участвуете. Это похвально. Особенно отмечу вашу… взаимовыручку. — Он сделал паузу, глядя на меня. — Я говорю о товарище Кольцове. Слышал, вы ему серьезно помогаете с занятиями, пока он на больничном. Конспекты, объяснения. Фактически, индивидуальные занятия проводите.
Я кивнул, не видя смысла что-либо отвечать. «Так точно, товарищ подполковник»? Звучало бы глупо. «Да, помогаю»? Банально.
— Вижу результат, — продолжил тем временем Карякин. — Кольцов, хоть и с переломом, а по теории не отстал. Благодаря тебе. Вот это и есть настоящий коллективизм, курсант Громов. Товарищеская поддержка. То, что мы воспитываем.
Он откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе.
— Но проблема шире. Твоя учебная группа, Громов, по последним проверкам, скатывается в хвост. Успеваемость средняя. Дисциплина знаний — хромает. Особенно по техническим предметам. На носу контрольные, зачеты. Так нельзя. — Голос его стал чуть жестче. — У нас в училище существуют социалистическое соревнование. Курс на курс, группа на группу. Лучшие по успеваемости и дисциплине получают поощрения.
Он прервался, взял со стола стакан с водой, сделал глоток и принялся перечислять, загибая пальцы, блага, которые получают курсанты с хорошей успеваемостью:
— Дополнительный увольнительный в город. Экскурсия в Музей Обороны Царицына-Сталинграда. Возможность посетить городской Дом офицеров — концерт или танцы. А отстающие… — он многозначительно хмыкнул, — … имеют все шансы познакомиться с нарядом вне очереди на чистку ангара или картошку на камбузе. Вместо танцев. Непривлекательно, правда?
Я снова кивнул. Танцы… Экскурсия… Даже мысль о них казалась сейчас чем-то из другого мира, где нет построений, тренажёров и зубрёжки.
— Вот поэтому, Громов, я вам и предлагаю, — Карякин снова наклонился вперед, положив локти на стол, — организовать в вашей группе что-то вроде кружка взаимопомощи. Постоянного. Не только для Кольцова. Для всех, кто не справляется и кому тяжело. Особенно по матчасти, аэродинамике, навигации. Вы, Громов, — ядро. У вас голова варит, и объяснять вы умеешь, это видно. Комсомольский комитет курса поможет. Мы выделим помещение (класс после занятий), бумагу, пособия. Найдутся и другие сильные ребята, подключим. Зотова, например. От вас требуются лишь контроль, направление и личное участие. А так же нужно будет продумать план занятий, темы, график. Ну и в процессе нужно будет следить, чтобы курсанты не в пустую болтали, а действительно знания подтягивали.
Он посмотрел на меня оценивающе.
— Это общественная нагрузка, Громов. Серьезная. Но она будет отмечена. В вашем личном деле появится запись об общественной активности, инициативе, умении организовать товарищей на полезное дело. А это, — он слегка понизил голос, — весомый плюс при распределении после выпуска. При прочих равных… В общем, вы понимаете всё сами. Шанс попасть туда, куда мечтается. Карьера офицера начинается здесь, в стенах училища. И не только с летного мастерства.
Карякин замолчал. Я тоже не спешил отвечать. Предложение было неожиданным и… неоднозначным. С одной стороны — почет, перспектива, реальная польза группе и себе. С другой — колоссальная трата времени и сил, которых и так не всегда хватало. Помочь Кольцову — одно дело. Взвалить на себя ответственность за успеваемость целой группы… Мысли о графиках, списках и планах занятий не шибко радовали, зато плюсы…
— Товарищ подполковник, — начал я неторопливо, подбирая слова. — Предложение… почетное. И нужное, это понятно. Я готов помочь группе, как могу. Но… — я встретил его взгляд и продолжил твёрже, — … чтобы это было действительно эффективно, а не для галочки… мне нужно время. Несколько дней. Чтобы продумать все как следует: кого именно по каким предметам подтягивать, как лучше организовать, какие темы брать в первую очередь. Составить конкретный план. Сейчас… — я прервался, подбирая нужную формулировку, — … сейчас у меня очень важное задание по летной подготовке на завтра. Я весь в нем.
Карякин внимательно выслушал меня, не перебивая. При этом лицо оставалось непроницаемым. Потом он медленно кивнул.
— Разумно, Громов. Понимаю. Летать — это главное. Завтрашний полет с Павлом Ивановичем… важен. Я наслышан. Сосредоточьтесь на нем. — Он сделал паузу. — Я дам вам время. Неделю. К следующей пятнице жду от вас предварительный план: цели кружка, список ответственных, помимо вас, примерный график занятий, темы для начала. Начнем с малого. Важно запустить процесс, а там пойдёт, как по накатанной.
Он открыл папку, давая понять, что разговор подходит к концу.
— А связь держать и оперативно помогать вам будет… — он поднял глаза, — … курсант Зотов. Степан. Комсомольский активист, человек надежный. Ему и передавайте списки, черновики, всё, что потребуется. Он обеспечит бумагой, согласует время занятий с комсомольским бюро, поможет организовать ребят. С ним и работайте.
— Так точно, товарищ подполковник, — я встал, принял строевую стойку. — К следующей пятнице план представлю. С курсантом Зотовым взаимодействие обеспечу.
— Отлично, — Карякин устало улыбнулся. — Действуйте, курсант. И удачи завтра. — Последние слова он произнес с особой интонацией.
Выйдя из кабинета, я остановился в прохладном коридоре. Голова гудела. Соревнования, «блин», учёба… Теперь еще этот кружок, планы… В моей жизни столкнулись два мира: один из них четкий, металлический, с гулом двигателей и адреналином в крови, где все решали навыки и воля. Другой — бумажный, казенный, с партсобраниями, соцсоревнованиями и записями в личном деле. Я же стоял на стыке. Собственно, это было неминуемо. Поэтому я тряхнул головой и зашагал по коридорам. Всё решу поэтапно.
Остаток вечера провел за учебниками, ну а утром к назначенному часу я стоял вместе с остальными курсантами и готовился к отъезду на аэродром. Наступил день икс. Пора было надрать задницу заносчивому лейтенанту и заткнуть рты всем сомневающимся.
Грузовик резко тряхнуло на колдобине, выбив кого-то из задремавших курсантов из полудремы. За окном мелькали знакомые пейзажи дороги на аэродром — поля, редкие перелески, уже без снега, но пока еще без признаков зелени. Обычно ранний март в Волгограде — это время промозглого ветра и хмурого неба. Но не сегодня. сегодня небо было ясным бирюзовым полотном, лишь кое-где размалеванным белыми мазками перистых облаков. Идеальный летный день.
Курсанты ёрзали на жёстких сиденьях, предвкушая полёты, и негромко переговаривались и подтрунивали друг друга, скрывая нервозность перед предстоящими вылетами. Я сидел у окна, чувствуя вибрацию двигателя через сиденье, и разглядывал проплывающий пейзаж. В голове лениво ворочались мысли. Редкие минуты, когда можно было расслабиться и насладиться дорогой, если не обращать внимание на само качество дороги.
На стоянке аэродрома царила привычная утренняя суета. Гул прогреваемых двигателей, резкие запахи, переклички команд, металлический лязг открываемых фонарей кабин. Инструкторы ставили задачи, техники суетились вокруг машин, проверяя их перед вылетами.
Курсанты отправились к инструкторам, а затем и к самолётам. Я видел Зотова, кивающего своему старлею, видел сосредоточенные лица других ребят., а ещё я заметил того самого лейтенанта, который бросил мне вызов. Имени его я так и не узнал, да и не пытался в общем-то. Он стоял чуть поодаль, в кругу таких же молодых инструкторов и о чём-то с ними беседовал. Их взгляды периодически скользили по мне, оценивающе, с едва скрываемым любопытством и кривыми усмешками. Я перевёл взгляд на своего инструктора и сосредоточился на его словах. Мнение лейтенанта и его дружков сейчас было последним, о чем стоило думать.