Перед вылетом он тайно посоветовался с врачами, разработал по графику схему приёма стимуляторов, транков, адаптогенов. Старый медик назвал его идиотом — с такой расшатанной вестибуляркой, с такой аллергией на космос вообще нельзя летать. Алекс прищурился — он белый человек, будущий капитан корабля. Для него не существует слова «нельзя». Он должен — и точка. Должен выполнить волю отца. Наставники не заметили ни странного груза, ни свинцовой бледности выпускника. Он поднялся на борт так же легко, как и другие кадеты, так же пристально смотрел на огромные звёзды в иллюминаторах, так же молниеносно бегал пальцами по пульту управления, так же смешно болтал ногами в первый час невесомости. И никому не рассказывал, как все сорок ночей просыпался от давящего кошмара — будто стены каюты медленно, неудержимо смыкаются, собираясь его раздавить. Не помогали ни лекарства, ни упражнения — только успокоительное мерное урчание рыже-белого корабельного кота. Случалось, кадет до рассвета сидел на койке, медленно гладя пушистую тёплую спинку, почёсывая нежную шейку всеобщему любимцу. И плевал на насмешки сокурсников.
Как один из тройки лучших выпускников, Алекс сажал корабль. И посадил безупречно — сорок пять сантиметров отклонения от мишени, ни единой помарки, все двигатели сработали, у мальчишек ни синяка. Тут же, в ангаре взлётного поля директор Академии раздал им фуражки с серебристым околышем, значки выпускников и своими руками срезал замки с оружия. Алекс протянул ему фамильный кортик, директор покачал головой. Но спорить не приходилось — хилый мальчик стал офицером. У Алекса был корабль, он мог летать — с трудом, на лекарствах, но мог. У него был дом. Были верные слуги. Были деньги — не слишком много, но были. Он стал белым — настоящим белым человеком, как отец. Оставался последний шаг — чтобы его — его собственная! — мечта сбылась.
…В клубе «Джанг» было почти что пусто — вечер едва начинался. Запахи с кухни ещё не перебило тяжёлым духом человеческих тел, навязчивого парфюма, табака и желаний. У гардероба ссорилась парочка, охранник что-то грозно шептал в комм, смуглый администратор с поклоном встречал гостей. Он расплылся в улыбке, приветствуя царственно щедрого юного лейтенанта:
— Что желает мой господин?
— Живую Розу, — попробовал улыбнуться Алекс, он был бледен. — Все танцы с Розой сегодня и ужин наедине.
— Сегодня Розы не будет, — широко улыбаясь, развёл мягкими ручками администратор.
— Как, почему? А завтра? — Алекс не мог поверить своим ушам.
— И завтра не будет. И вообще не будет. Она уехала.
— На гастроли? На станцию? На Землю?
— В резервацию. Жить. Вы же знаете этих чокнутых хапа-хаоле — один бог знает, что может прийти им в головы… Но может быть вы хотите Лунную Орхидею? Она молода, прекрасна и впервые выступает у нас.
— Хорошо. Пусть Орхидея. Один танец.
Алекс сел за свой дальний столик. Он не знал, что ему чувствовать, что делать теперь. Он шёл тропой белого человека, думал как белый и поступал как белый. Законы отцов, честь и право отцов строили его жизнь. Он добился всего и хотел завершить испытание. Отец мечтал видеть его капитаном — значит завтра снова на центрифугу. И летать, летать до кровавых соплей. А потом жениться на целомудренной, холодной как лёд белой девушке, обустроить под новую семью старую усадьбу и родить сына, чтобы однажды подарить ему настоящую ракету. Да, па?
Зал постепенно наполнялся людьми. Кружилась, взлетала, порхала и падала наземь музыка. Стало душно, но это было неважно. Алекс не мог усидеть на месте — то крутил и мял в пальцах салфетку, то грыз стебелёк горькой зелени, то притопывал ногой, отбивая ритмы. Разочарование, горе, бессилие душили его, как стая тропических хищных змей. Он пил — коктейль за коктейлем, много, чтобы забыться и потеряться в этом правильном, безупречном, стерильном мире, где нельзя ни смеяться, ни плакать, ни идти босиком по живой земле, отдавая шаги божеству свежевспаханной почвы… Он не заметил, когда вошла Орхидея. Легконогая девушка, жёлто-смуглая, горделиво потряхивающая множеством унизанных мелкими жемчужинами косичек плыла над светящимся полом «Джанга» словно лодка над утренним морем. Она протянула руку изнемогающему пловцу, и Алекс нырнул за ней — в самую середину зала. Танец поднял его, как ветер поднимает осенний листок, закружил и подбросил — над людьми и над залом, над крышей, над домами, над городом, в бесконечное синее небо. Огромные глаза танцовщицы сияли рядом с его лицом. Они двигались вместе, ощущали друг друга всей кожей, нервами и дыханием. Каждый шаг был единственным из возможных — раз-два-три-раз-два-три-раз… полетели!
Не разжимая рук, молча, они вышли из зала. Аэробус умчал их в гостиницу. Там в смятении простыней они продолжили танец и узнавали друг друга, пока не поднялось солнце.
Склоняясь над смуглым лицом драгоценной подруги, Алекс спросил:
— Ваши женщины не спят с белыми. Почему я?
Орхидея рассмеялась и погладила его по щеке.
— Белые не умеют танцевать до последней души. Белые так не любят. Ты наш. Ты хапа-хаоле и твоя кровь согревает мою. Чтобы летать, моя радость, тебе не нужны корабли.
Он оставил свой дом, распустил слуг, за бесценок продал ракету. И ушёл в резервацию — чтобы вернуться под новым именем и начать танцевать по Тау — от холодных морей до истлевших от жара песков. Он поднял своих братьев и дал им оружие и рассказал, как воевать и как побеждать. Он взял в жёны чёрную женщину и его сыновья пошли босиком по земле. Он погиб — через десять лет и три года. А мы — живы. Где теперь белые? В городах, со своими железными демонами. Они не ходят в наши леса и не трогают нашу воду и не суют свои деньги под ноги нашим женщинам. Слышишь, хапа-хаоле — бьёт барабан, шумит море, зверь идёт по тропе? Это наша земля. Нам здесь жить…
Олег КОСТЕНКОЧУДИЩА НОЧИ И ДЕМОНЫ ДНЯ
Зонды выходили на положенные орбиты. Огромное количество небольших аппаратов, каждый из которых занимал строго предписанное ему место. По окончании курсовой коррекции внутри устройства раскручивался маховик, заставляя корпус развернуться относительно планеты на точно заданный угол.
Завершив операцию, зонды посылали радио-доклад базовому блоку, который двигался по более высокой орбите. Получив последний из них, управляющий компьютер зажёг зелёный сигнал готовности и запросил подтверждение операторов.
— Да, — сказали те, — начать основную программу.
Теперь уже радиоимпульсами «выстрелил» сам базовый блок. Получив сигнал, зонды начали разворачивать доселе сложенные лепестки. Распустившись, те соединялись друг с другом, образуя ровную сверкающую поверхность. Тысячи отражающих зеркал парили в пространстве.
Он заходился в безумном танце, мчался, словно сквозь барабанный бой. В его крови грохотали тамтамы. Он прыгал с дерева на дерево, хватаясь за лианы и ветви. Высоко в небесах, задавая ритм всему, сияло «Око демонов».
Но постепенно бег его стал понемногу замедляться. Из пустоты бездумья начала прорастать мысль: «А куда же я всё-таки бегу?». Наконец волевым усилием он заставил себя остановиться. Всё тело просто изнемогало от усталости. Ещё бы, он проплясал напролёт весь день!
Джердак мрачно глянул на небеса, где, уже заходя за деревья, всё ещё висело зловещее Око, потом осмотрел себя. Кое-где шерсть была вырвана клочьями, тело поцарапано, но ничего страшного не случилось, и Джердак вознёс благодарственную молитву ночной богине. Немногочисленные вещи тоже были на месте: небольшая сума за спиной, крепкая верёвка вокруг пояса и закреплённая там же лопаточка. Воистину милосердная праматерь муранов была чересчур снисходительна к своему смертному отпрыску.
Требовалось поскорей отдохнуть, но сперва хотя бы приблизительно понять, а куда же он, собственно, попал? Джердак осмотрелся. Он находился на ветке большого дерева, недалеко от вершины.
Полная ясность мышления ещё не настала, и голова немножко побаливала, но Джердак не сомневался, что способен здраво оценивать обстановку.
Издалека доносился ровный шум, и он сразу не понравился Джердаку. «О, милосердная Луана, — мысленно проговорил он, — пусть это будет не то, о чём я подумал, совсем не то».
Кроме того, его донимало смутное ощущение, будто что-то происходит не так. Джердак задумался. Вроде бы лес как лес, и деревья кругом самые обычные. Потом, от внезапной мысли, он весь вспотел. Око! Он видел его и не провалился при этом в безумие. Пусть оно висело низко над горизонтом, неважно! Никто из его народа не может наблюдать жёлтый глаз и не заходиться в неистовой пляске, сопротивляться насылаемому Оком безумию.
День — время страшных чешуйчатых демонов — шенов. И только Луана — хозяйка ночи, могла прогнать шенов в их скальные крепости. Но сейчас время богини ещё не настало. Её круглый замок пока не появился на небе, и всё кругом было залито зловещим светом Ока.
Да нет, не может быть, — подумал Джердак, — наверное, я что-то неправильно разобрал, в конце концов, после дневной пляски в голове ещё не полностью прояснилось.
Джердак начал взбираться наверх по стволу. Достигнув вершины, он застыл, оцепенев от изумления: в небесах творилось что-то немыслимое. Око демонов действительно ещё не зашло, хотя и находилась возле самого горизонта. Но больше всего Джердака поразило даже не это.
Расчертив небеса, пространство пересекла арка, протянувшаяся вдалеке от горизонта до горизонта. Она была полупрозрачной, но в то же время вполне различимой. Сейчас Око светило непосредственно сквозь неё.
— О, праматерь Луана, — прошептал Джердак, который понятия не имел, что означает это знамение.
Но богиня молчала. Её круглый замок ещё не воспарил над землёю, и сейчас было время демонов, время Ока.
Однако вскоре в Джердаке возобладал здравый смысл, обычно ему свойственный. В конце концов, у богов в небесах были свои дела, а ему следовало заняться вещами куда более приземлёнными, например, определить, наконец, где он находится.