Нет. Ей ничего не надо. Ласточке…
— Ну, знаете… сейчас трудно делать какие-то прогнозы о будущем вселенной. Если и дальше будет продолжаться эта тенденция с падучими звёздами, мы рискуем потерять вселенную ещё до Большого Сжатия.
— Но ведь это не коснётся Солнечной системы?
— Как сказать. Вселенная, штука сложная, в ней всё взаимосвязано… Очень может быть, что вымирание звёзд достигнет какого-то критического значения, когда это коснётся и нашей системы. Одно могу сказать точно, эту эпопею с желаниями кончать надо, и не только потому, что люди гибнут… но и звёзды.
Бегу в умирающую ночь.
Спохватываюсь, что где-то сейчас падает вторая звезда, я же двоих угробил. Нет, звезду упускать нельзя, это последнее дело — звезду упустить, желание надо подготовить…
Треск вертолёта.
Ещё не знаю, куда и откуда, но чувствую — это за мной.
Молюсь, чтобы успеть. Ищу падающую звезду, ну где же ты, мне бы ещё загадать про Ласточку свою… или два раза одно желание нельзя…
— Я вам даже точно могу сказать, когда останется три процента звёзд от всех существовавших… Начнутся необратимые явления, которые затронут и нашу Землю тоже. Так что я бы посоветовал службам безопасности работать оперативнее.
— Вот он!
— Да не ори, спугнёшь его.
— Ага, не ори, вертолёт вон как трещит.
— Тоже верно. Давай вниз!
Худой мужчина стоит на обочине, смотрит в звёздное небо, ищет упавшую звезду. Двое выходят из вертолёта, приближаются к нему.
— Ни с места!
Человек на обочине поднимает руки.
— Вы обвиняетесь в убийстве человека…
— …двух человек.
— Даже двух?
— Я не себе… я Ласточке моей… это у неё… мука… мука…
— Какая ещё мука? Пшеничная?
— Болезнь такая… мука… дальше не помню, как… дышать не может…
Димуль жмёт крючок, выстрел разрывает тишину ночи. Человек у обочины падает в пыль.
— Ты… ты чего?
Лизка не понимает, Лизка не верит себе, в инструкции ничего такого не написано, чтобы в задержанных стрелять…
— Так нельзя же…
Димуль обнимает Лизку.
— Отвернись. Не смотри…
Лизка слушается, Лизка уже знает, что надо Димуля слушаться, как скажет, так и надо делать.
Димуль ждёт. Смотрит в почти беззвёздное небо. Ждёт…
Яркая искорка чертит небосвод, падает в никуда.
— Ну, всё… давай полицию вызванивать. Официальная версия — сопротивлялся, тебя хотел убить, я его хлопнул.
— А как же…
— …сопротивлялся, тебя хотел убить, я его хлопнул.
— Но… зачем ты…
— Затем. Всё, Лизок, дом за городом у нас будет… хватит уже по чужим углам шляться…
У Лизки вспыхивают глаза:
— Загадал?
— Загадал. Сбудется.
— Я вам более того скажу, сейчас осталось две звезды… до тех самых трёх процентов. А что будет дальше, не знаю…
Вселенная закручивается сама на себя, мир захлёстывается сам на себе мёртвой петлёй…
Александр СИЛЕЦКИЙЯ УШЁЛ, НО ВЫ МЕНЯ НАЙДЁТЕ…
Вы хотите, дети, сказку? Я вам расскажу.
Быть может, всё покажется вам правдой, но ведь и она частенько — та же сказка, разве что приправленная всяческого рода специями вроде собственного опыта, чужого мнения и разных ситуаций, в которых действовал ты сам или уж, по крайней мере, в которых кто-то побывал и после с необыкновенно важным видом шепотком тебе поведал, — это, право, та же сказка, и потому я честно расскажу вам всё, что слышал, всё, что знаю, как вы и хотели.
Жил да был на свете славный парень, лихой Наездник Билли Джонс-Иван Дурак Пустой Карман-Большое Сердце. Такое уж он имя получил, и было отчего: карман и вправду у него всегда был пуст, деньжата, если появлялись, не залёживались в нём — они транжирились на всю округу, выручая каждого, кому особенно сейчас нужны; а между тем Билли-Иван скакал на своём вещем коне по пустыням и степям, по горным тропинкам и долинам рек, распевал чудесные песни, которые сам на ходу сочинял, трубил в рог, чтобы люди знали, где его найти, и увлекал за собой миллионы сердец, старых и юных, в неведомые края и к неслыханным подвигам — он знал, что люди любят его, что в каждом, с кем он встретился или кто хотя бы слышал о нём, осталась жить и гореть частица его души, благородной и романтичной, — вот каков он был, этот Наездник Билли Джонс-Иван Дурак Пустой Карман-Большое Сердце.
А потом в пустыни пришли люди, которые не слышали о нём ничего — есть ведь такие на свете! — или слышали, да позабыли, они построили дома, дороги и плотины, и разлились новые моря, задымили заводы, степи покрылись глубокими оврагами, и не стало Билли-Ивана, он исчез — ему не хватало уже места, где можно вольно скакать и распевать свои песни, и трубить в большой красивый рог.
Люди сказали: настали иные времена, а против времени даже Билли-Иван был бессилен, и он ушёл — куда, никто толком и не знал, кое-кто ещё помнил о нём, да что такое воспоминание! — ведь никто больше не звал людей из детства в мятежный мир зрелости, и в людских сердцах погасла искра веры в необыкновенное, мир мчался, стремился к совершенству гигантскими шагами, а Билли-Иван был для него — наивный и смешной анахронизм.
И вот в один прекрасный день загрохотали мощные моторы, ярко запылало сине-жёлто-белое пламя, опаляя землю, и унеслись прочь, пронзив небо, громадные ракеты — в чёрный космос, в вечную пустоту, обрамлённую бесчисленными светляками разноцветных звёзд, ещё не погасших со дня великого карнавала, когда природа, веселясь и плача, себе в утеху, создавала наш вселенский мир.
Ракеты длинной кавалькадой летели прямёхонько к Марсу, чтобы там, на чужой таинственной планете, разрешиться от тяжкого бремени и явить на свет людей и их приборы, и их надежды, и их дела. Звенели моторы, вырастал в иллюминаторах исполосованный шрамами сухих каньонов оранжевый шар, и люди волновались, громко спорили друг с другом и буквально пожирали глазами планету-апельсин, вместе с её твёрдой коркой, под которой таилась перезрелая плоть — ответ на все загадки неведомого мира.
Они подлетели совсем близко — умная ракета сделала сложный манёвр и легла на круговую орбиту.
— Глядите-ка, что это там? — вдруг крикнул один из людей и пальцем ткнул в иллюминатор.
Все бросились к окнам — чудо, это было подлинное чудо, которого никто не ожидал и о котором никто даже подумать не смел: там, внизу, посреди оранжевой пустыни, от одного каньона к другому мчался всадник, обгоняя ракету, он трубил в кривой красивый рог и вращал над головой громаднейшую сеть.
— Билли-Иван! — ахнули все разом. — Неужто в сказках не врут?!
— Боевая тревога, он хочет нас заарканить! — гаркнул командир. — Меняем курс!
Но умная ракета уже сообразила, какая опасность грозит им всем, и пулей шарахнулась в сторону, увлекая за собой остальные корабли, она развернулась в пространстве, как тяжёлая бочка с вином на щербатом причале, и понеслась без оглядки назад, к Земле, а вдогонку пришельцам летела, разматываясь, никогда не ведавшая неудачи сеть рыбака, заброшенная твёрдою рукою Наездника Билли-Ивана.
Кавалькада уклонилась в самую последнюю секунду и, облетев вокруг Земли, без сил хлопнулась на сырую почву родной планеты.
— Билли-Иван! Он там, на Марсе! — едва переводя дух после жуткой гонки, пролепетал командир, когда встречающие обступили его ракету.
Вы думаете, дети, это и вправду был Билли Джонс-Иван Дурак Пустой Карман-Большое Сердце?
Послушайте, не вертитесь и послушайте, никто ещё ничего толком не знал и никто ещё ничему до конца не верил, и потому на Марс стартовала новая, сверхсовременная, ракета, в ней сидел новый экипаж и докладывал: «Самочувствие хорошее! Летим!». А когда они вернулись — это произошло на удивленье скоро, — командир взял трубку телефона и сказал: «Алло!», и после этого поведал, что никакого Билли-Ивана на Марсе нет и не было, а разъезжает по пустыням кто-то там на тракторе и пашет, и запахивает он настолько глубоко, что аж выворачивает целые горы, и из образующихся в почве щелей вздымается клокочущая магма, бьёт фонтанами в небо — от неё-то и пришлось спасаться, а тракторист, как ни странно, ракету даже не заметил — до того был делом увлечён.
Вот что приключилось, дети, и такая тут, я вам скажу, неразбериха в мире началась!.. Одни говорят: «Это Билли-Иван! Кто же ещё?!», другие на новый экипаж кивают, словом, споры, препирательства, покуда, наконец, какому-то умному человеку в голову не пришло:
— А давайте, — говорит, — спросим у самого старого кавказского джигита, Билли-Иван это или нет. Знаю я одного такого джигита, он сам Билли-Ивана ещё в детстве видел, вот его и спросим. Покажем фотографии. Если это и впрямь Билли-Иван, то он узнает сразу.
Делать нечего, согласились все, и привёл их человек к своему знакомому джигиту из аула Ширван-Фью, старому-престарому, так что он уже еле ноги передвигал, но имя своё помнил и весьма гордился им — Мехмедмислимбюльбюльоглыкаразаде, что, по его словам, примерно означало: «Посмотри — и тогда увидишь, пощупай — и тогда узнаешь, выкинь вздор из головы — и тогда всё поймёшь».
— Скажите, — спросили его дотошные репортёры, показав пачку отменных фотографий, которые были сделаны с орбиты Марса, — это Билли Джонс-Иван Дурак Пустой Карман-Большое Сердце или нет?
— Мн-э-эу… — произнёс джигит и запустил немытый толстый палец в левую ноздрю своего длинного носа, что ясно говорило: «Я-то знаю, а вот вам с того какой, не понимаю, прок?», но потом он палец вынул и артачиться не стал, поскольку осознал, что от одного правдивого слова, может, весь мир зависит, всё его благосостояние и весь прогресс, и тогда он почесал за правым ухом и сказал: — Билли-Иван… Хороший был… Кбк пил вино! Кбк ел барана!.. Это он!
— Да неужели? — ахнули репортёры.
— Когда мой дед говорит, он говорит святую правду, — ответил старый джигит.
— Так у вас ещё есть дед? Он жив?! — вскричали репортёры, чувствуя себя облапошенными: ведь этот горец почитался самым старым на Земле, а теперь получалось, что на деле он — едва ли не сопляк, мальчишка!..