— Вторичный фактор, — Андрей девальвирует мою идею. Возможно, справедливо.
— Это как в ряду Тейлора, — адаптирую свою мысль для математика. — Первый член — базовый, значение функции в точке икс-ноль. Это градусник имени Карла Маркса. Второй член — первое приближение. Это отношение к западным «учителям». Даёт первую, самую сильную поправку к градуснику.
— Соглашусь, — кивает друг. — Отношение к России?
— Как к дойной корове. Пожалуй, это уже другой ряд. В только что описанный не влезает.
Немного подумав, добавляю:
— Авторитет Запада — сильный катализатор для казахских властей. Практически на всё, от них исходящее, соглашаются. Отношение к России — ингибитор. На предложения соглашаются не сразу, а только изрядно поторговавшись. Вплоть до полной невыгодности для России. Иногда у них получается. Раньше получалось.
Андрей впадает в полную прострацию. Настолько глубокую, что на дебила похож. Не мешаю. Я уже и без его программы могу спроектировать свои действия. Нуна мне в помощь.
19 апреля, пятница, время 10:15.
Казахстан, Астана, дом правительства.
— В правительстве республики Казахстан возникли некоторые пожелания к нашим предыдущим договорённостям… — после довольно утомительных взаимных заверений в дружбе, взаимопонимании и страстном желании сотрудничать, так сказать, дружить домами, наконец-то начинается предметное обсуждение.
Казахский дяденька умеренно плечист и неумеренно речист, импозантен и светится доброжелательностью. Вопросительно гляжу на Родионовича, сидящего справа: ето хто? Дипломат на мгновенье заводит глаза к потолку: да как же так можно? Его понять могу, все представлялись в самом начале, и я на память отнюдь не жалуюсь. Однако и моему искину тяжко держать все эти заковыристые, иногда смешные, имена и фамилии. Да и не старался, если честно.
«Талгат Бисимбаев, министр ин. дел», — быстро выводит ручкой в блокноте. Ага, отчество у казахов не в ходу, хотя в паспортах вроде пишут. Одно присутствие Родионовича рядом со мной в делегации — раньше ведь не участвовал — навевает. Хотя чего там, уверен, что он — мой официальный куратор от МИДа.
Прилетели мы вчера, один день на адаптацию, всё-таки разница по времени два часа. Слегка ломается мой многолетний график, но как-нибудь сдюжу.
— Многие наши коллеги и представители парламента удивлены столь малой ценой, предложенной Россией за столь обширную инфраструктуру. Вы сами понимаете, один миллион долларов — микроскопическая сумма.
Скашиваю глаза в сторону Родионовича, слегка и синхронно усмехаемся. Казахи в своём излюбленном репертуаре. Это был один из целого спектра вариантов, которые нам с Песковым нарисовала его нейросеть. Он всё-таки довёл её до альфа-версии. Вероятность попытки задрать цену была не менее сорока процентов. Судя по Родионовичу, МИД растёт в квалификации, и чего-то такого они тоже ждали.
Бросаю взгляд в сторону Марка, что сидит слева. Держит покерфейс. С нашими ожиданиями он не знаком, я ему всё расскажу, но потом. Пусть пока наслаждается речами казахского министра, пытающегося засыпать сахарной пудрой словесей кусок заплесневелого навоза, который он пытается нам скормить. А я Родионовичу говорил, что не надо было соглашаться на миллион. Цена должна быть символической. Равняйся она одному тенге, им бы и мысль в голову не пришла торговаться. Задрать планку до ста или даже тысячи тенге? Если только для смеха.
Скока-скока он хочет? Пятьдесят миллионов? В принципе, тоже мелочь, но если на каждом шагу позволять им залезать в наш карман по любому надуманному поводу, далеко мы не уедем. Пишу в притянутом к себе блокноте Родионовича: «Если вы согласитесь, я тут же уйду, и разговаривать больше на тему Байконура не стану».
Родионович и глазом не ведёт, только как-то небрежно дёргает уголком губ. Да? Ну, посмотрим. Слово для ответа берёт наш глава делегации, замминистра Бутов Владимир Сергеевич. Надеюсь, он намотал на ус то, что я ему ещё в самолёте сказал. Ничего такого, просто прояснил позицию Агентства. Он и так всё должен знать, но разговор вживую — это разговор вживую.
Начинает тоже с дипломатических выкрутасов. Так понимаю, без всех этих заверений в дружественности — никак. А вот по делу говорит, что надо:
— Согласен с вами, уважаемый господин министр, что с процедурой передачи части имущества Байконура мы несколько ошиблись. Такая передача часто оформляется в виде акта покупки-продажи. В мировой практике в таких случаях в качестве цены всегда фигурирует единица. В любой валюте, но единица. Один рубль, один тенге, один доллар — неважно. В этом случае все понимают, что речь идёт именно о бескорыстной передаче. Ведь покупка оформляется за символическую цену. Один миллион долларов, полностью с вами согласен, цена небольшая, как вы выразились, её даже можно назвать микроскопической. Но она несимволическая. Поэтому я предлагаю вернуться именно к этому формату. Вы передаёте нам оговорённое имущество за один тенге. Ну, если хотите, за один доллар.
Казахи переглядываются. В глазах некоторых замечаю разочарование и даже возмущение. Протестовать не могут, сами завели разговор об изменениях в предыдущих договорённостях. Как говорится, в эту игру можно играть вдвоём. Если что-то можно вам, то, значит, можно и нам. Но Бутов продолжает:
— Мы с самого начала предложили вам простую, работающую и, смеем надеяться, выгодную для вас схему. Вы отдаёте нам часть инфраструктуры, меж тем арендная плата, оговорённая действующим Договором об аренде, сохраняется в полном объёме. Если же оформлять продажу за реальные деньги, как вы предлагаете, то тогда надо пересматривать упомянутый Договор. Передаваемое имущество — это примерно сорок процентов всей инфраструктуры Байконура. Значит, надо уменьшать ежегодную арендную плату на те же сорок процентов. Мы просто не имеем юридического права обходить стороной действующий Договор. Ведь его условия меняются кардинально.
Лёгкий шорох проходит по казахским сплочённым рядам. Не выпускаю злорадную усмешку, держу покерфейс. Железное обоснование. Мы, де, белые и пушистые за всё хорошее и заключённые двусторонние договоры для нас неприкосновенны, как священные коровы. И как тут возразишь? А никак. Не могут же они сказать, что для них зелёное баблишко священно. И наплевать на всё остальное. Озвучить такое публично — подмочить репутацию и потерять лицо. А вот на это они пойти не могут, они ж тоже азиаты! Эта неожиданная мысль вспыхнула, как озарение. Над казахами иногда потешаются: казах без понтов — беспонтовый казах. Так это тоже самое! Имидж, лицо — терять нельзя!
— Определять точную долю передаваемого имущества путём создания совместных комиссий, согласования всех деталей — процесс долгий и сложный. Мы предложили простую схему именно потому, что время дорого. Почему дорого? — замминистра улавливает невысказанный вопрос. — Вы это поймёте из дальнейшего. Таковы условия потенциального субарендатора, если коротко. Именно с ним мы связываем наши надежды на возрождение Байконура.
Вслед за поворотом головы Бутова на мне скрещиваются все взгляды казахской стороны.
— Это мы ещё обсудим, а пока давайте всё-таки решим поднятый уважаемым господином Бисимбаевым вопрос.
Решить на месте и сразу не удаётся. Казахи берут тайм-аут. Тоже ожидаемо.
Тот же день, время 17:35.
Центральные улицы Астаны.
— Красиво у вас тут, — восхищаюсь архитектурой и общим видом, — вот прям красиво!
Наш сопровождающий, Дамир Тергенов, начинает светиться гордостью и довольством. Он на пару пальцев выше меня, но в развороте плеч ему не уступаю, а небольшого живота у меня и вовсе нет. Для казаха он — симпатичный парень, кое-кто из встречных девушек свой взгляд на нём останавливает. Но оглядываются всё-таки на нас с Марком, я так думаю.
— Лучше, чем в Москве? — Дамир тут же склоняет нас к моральному предательству.
— Ты ж понимаешь, что я не могу быть объективным, — не зря с дипломатами трусь, нахватался уклонизмов. — Для нас с Марком Москва — лучший город Земли. Но не удивлюсь, если кто-то из посторонних впечатлится Астаной больше нашей столицы, не удивлюсь. Основания есть.
— А ты бывал в Москве, Дамир? — Марк задаёт законный вопрос.
«Да, бывал. Ну, сам и сравнивай», — думаю про себя.
— Был бы я казахом, — начинаю мечтать вслух, — сделал бы себе удостоверение личности. Выбрал бы фамилию… — ненадолго задумываюсь. — О! Тугдымбекжанов!
Марк улыбается, но после комментария Дамира его буквально рубит от смеха.
— Есть такая фамилия… — Дамир непробиваем. Респект ему огромный!
— Да? Тогда Кураёплыпердыев.
Эту фамилию легализовать Дамир не решается, а я продолжаю:
— Имя-отчество написал бы такое: Ибанат Задротович.
Марк начинает стонать, а Дамир хмурится с подозрением. На этот раз я его не просчитываю.
— Зачем? — с видимым спокойствием вопрошает наш гид.
— Охренительной мощности документ. Вот представь, идёшь по Москве, и тебя останавливает полицейский. Проверить документы, регистрацию, придраться и слупить денег в итоге. Не так стоишь, не там свистишь…
— Зачем мне свистеть? — удивляется Дамир.
— Неважно. Предъявляешь ему документ, который он читает. Как думаешь, что будет дальше? Он начнёт ржать, как ненормальный, а затем отпустит тебя. Обычный человек не может сделать ничего плохого тому, кто его развеселил. Клоунов любят все, — разъясняю дальше: — Даже если тебя загребут в участок за дело, то у тебя хорошие шансы выйти сухим из воды. Полицейские просто не смогут заполнить на тебя протокол, потому что он тут же в сеть попадёт, над ними вся Москва потешаться будет.
— Ты можешь и в России такой документ себе сделать, — выдвигает предложение Дамир.
Марк принимать участие в разговоре не может, его крючит от смеха.
— Не могу. У русских бывают смешные фамилии, но имён таких нет. А на азиата рожей не вышел.
— У казахов тоже нет… — но тут Дамир осекается, будто что-то вспомнив.