— Пошли в дом, хватит уже этого цирка, — шепчу в ухо добравшейся до меня Алиски.
— Почему так долго не приезжал? — сильно дёргает меня за волосы.
И что сказать? После Нового года вырваться было невозможно? Ну, на пару-тройку дней мог бы. Наверное.
Подарки всем легко купить, кроме бабушки. Алиске — косметику, Мишке — игрушки, Алёнке — куклу. Всем сразу — конфеты, друзьям — коньяк и виски. По итогу и Басиме сообразил что взять — набор полотенец. Такое добро в хозяйстве всегда сгодится. Что Басима демонстрирует незамедлительно, вывешивая новые и переводя остальные в разряд половых тряпок или второразрядной ветоши. Например, на огороде руки после ополаскивания вытирать.
— Деньги выдам кэшем, — выкладываю на стол пачку тысячерублёвок в банковской упаковке под аханье бабушки. Так солиднее выглядит, чем пятитысячными.
Говорю по-английски, потому что Миша рядом. Но когда он убегает опробовать игрушки, перехожу на русский к облегчению Басимы. Алиска худо-бедно через слово научилась понимать, а она — полный ноль в басурманских наречиях. Мне сложно, но гну свою линию. Мои дети будут билингвами как минимум. На Кира не очень надеюсь, его бабушка быстро продавит на русский, так что французский мимо.
— Да я уже от преподавания отказываюсь, а времени всё меньше и меньше, — оправдываюсь на продолжающиеся упрёки.
Нахожу, как отбиться:
— Бабушка, чего ты от меня хочешь? Ну, давай я Алису и детей на Байконур заберу, мы сейчас туда перебираемся. Всё время будем вместе.
В глазах Басимы появляется откровенный страх, Алиса загадочно улыбается, но упрёки как ножом отрезает.
— Ох и большой ты человек стал, Вить, — вздыхает наш матриарх и любопытствует: — А с самим-то виделся?
— Да как сказать… президент сейчас взял в привычку через экран общаться. Так что вживую не виделся, но беседовал пару раз. Он мне Байконур и сосватал.
Басима долго не могла понять, как можно разговаривать не вживую. Алиса находит, как объяснить, сам не сообразил.
— Ну, через большой телевизор, бабушка! Помнишь мы «Открытую линию» смотрели?
Спохватываюсь:
— Только ты никому об этом не говори! Не хватало ещё…
Басима железно уверяет, что никому ни гу-гу. Алиска отворачивается и хихикает. И без её реакции понимаю, что всё: слово — не воробей, вылетело, теперь разлетится по всему селу. А уж там все быстро придут к заключению, что Витька Колчин чуть ли не первый друг президенту. Блять! И разубеждать бесполезно.
Спустя пару часов после чаепития, разговоров и лёгкого обеда с наслаждением ковыряюсь в огороде. Вдвоём моим женщинам перекопать всю площадь тяжеловато. А мне в кайф, засиделся в дороге, тело просит нагрузки. Так что наточенная только что лопата порхает в моих руках. Тоненькая полоска взрыхлённого чернозёма превращается сначала в широкую полосу, затем в прямоугольник. Когда до формирования полного квадрата остаётся пара проходов, меня отвлекают. Ненадолго.
— Что, Вить, не успел приехать, как заставили работать? — только после ехидного замечания тётка за штакетником здоровается: — С приездом, Витя.
— Здрасть, тёть Нюр! — салютую лопатой. — Что вы такое говорите? Да разве это работа? Очешуительный отдых! Вы тут вообще как в санатории живёте! Чистый воздух, натуральные продукты, плёвая работа, с которой даже ребёнок справится. Не жизнь у вас тут, а полная лафа!
Тётка натурально обалдевает. Настолько кардинально сельских ещё никто не опускал. Кроме меня. Несколько лет назад был один случай, но в узких кругах. Надо заметить, что это типичное мнение деревенских жителей о себе — охренительных тружениках и о горожанах — никчёмных бездельниках. Пока я в результате многолетних поездок в Березняки не научился ловко косить, на меня свысока глядели самые последние сельские обсосы. Не, ничо не говорю, навык не такой простой, как кажется, но всё-таки работа токаря, фрезеровщика или электрика на порядок сложнее. А уж пытаться что-то говорить о сложности работы преподавателю высшей математики в МГУ — да кому? Селянину, с трудом закончившему на тройки девять классов и с огромным облегчением поступившему в ПТУ? Я вас умоляю! Давайте без этого!
Случился этот эпизод в гостях у Егора. Сидим, болтаем, пьём чай перед телевизором. Там родная до боли в горячем сердце селянина картина. Едет трактор с тележкой, за ним толпа народа прочёсывает картофельное поле, собирает урожай. Бойкий тележурналист выдаёт:
— Сбор картофеля — тяжёлая работа, поэтому каждые полчаса надо отдыхать…
На экране разнокалиберный народ этим и занимается. Люди отдыхают, сидя на перевёрнутых вёдрах, переговариваются между собой, смеются. Затем встают и снова принимаются наполнять вёдра.
Начинаю ржать, тыча пальцем в глупого журналюгу:
— Тяжёлая работа, гы-гы-гы!
Отец Егора напрягается, косится на меня недовольно:
— Вить, а разве нет? Ты сам когда-нибудь картошку руками на поле собирал? Хоть раз в жизни?
— Нет, дядь Коль, — поначалу безмятежно отвечал я, — это не тяжёлая работа. Нудная и скучная, но не тяжёлая…
— Сам когда-нибудь собирал⁉ — голос мужик слегка грозовеет, Егор смотрит чуть опасливо.
— Да, собирал, что тут такого?
— И что? Нисколько не устал?
— Нет. Если только чуть-чуть. Позже, помню, с пацанами на рыбалку рванули.
Мужик смотрит тяжёлым взглядом, только через минуту придумывает, что сказать:
— Небось полчаса этим делом занимался на полсотке в огороде…
— В огороде бабушка Серафима между делом выкапывает. Ну, Алиска помогает. Мне только мешки стаскать. Не, это мы помогали разок. Витальке вроде…
Смотрю на Егора, тот кивает — точно, Виталику. Они тогда много сажали.
— Дядь Коль, — следующим аргументом добиваю мужчину в ноль: — Да вы сами посмотрите! Кто там на поле? Подростки и бабки, женщины есть. Хоть одного здорового мужика видите? Какая же это тяжёлая работа, если ей дети и старухи занимаются?
Мужик тяжело задумывается, сдаваться ему не хочется, а возразить нечем. Егор отворачивает лицо в сторону.
— Вот отбойным молотком или киркой в шахте на глубине в километр уголь рубить это да, тяжёлая работа, и детей там не найдёшь. Даже здоровые мужики там больше шести часов в смену не работают.
Дядя Коля мрачно молчит.
— Вы в селе по-настоящему пашете только во время уборочной. Пару месяцев. Ещё месяц хвосты убираете. Всё остальное время особо не напрягаетесь.
— А давай, Вить, поменяемся, — вдруг предлагает он. — Ты станешь жить в селе и особо не напрягаться, а я поеду в твою благоустроенную городскую квартиру и буду иметь два законных выходных в неделю и восьмичасовой рабочий день.
— У меня нет благоустроенной квартиры и выходной у меня только один, — начинаю веселиться. — И ваш дом намного просторнее квартиры моего отца. Сам-то я в общежитии живу. Поменяться со мной хотите? Не получится. Меня-то пред на работу возьмёт, хоть пастухом, а там, глядишь, и на механизатора выучусь. А вот вас на моё место преподавателя теории функций комплексного переменного даже близко не подпустят. Высшего-то образования у вас нет…
Досадливо машет рукой, замолкает, но явно признавать поражение не хочет. Делаю контрольный выстрел:
— Я здесь часто бываю и прекрасно вижу, как вы живёте. Поэтому имею право сравнивать. А вот вы на моём месте не были и сравнивать не можете, — о том, что никогда и не будет, не упоминаю, только намекаю: — По моим наблюдениям, самый тяжкий труд — это учёба на естественнонаучных университетских факультетах, медицинское образование ещё труднее получить. По сравнению с этим даже труд шахтёра не выглядит запредельным. Там опасно, да, но не тяжелее. И что, вы думаете, зря балерины уходят на пенсию в тридцать пять лет? Вроде даже сталевары так рано не могут пенсию получить.
— Любой труд тяжёлый, — выносит лукавый вердикт мужчина, — и хватит об этом.
Вот и сейчас обалдевшая от моих слов тётка Нюра молча отваливает от забора. И то, полагаю, со стороны хорошо видна вся лёгкость моих движений. Никакой натуги. Развлекаюсь я так.
На исходе дня становится прохладно, но промокшую от пота рубашку не снимаю. Хоть я и закалённый, но простудиться в это коварное время года — пара пустяков. Оглядываюсь на призыв Алиски.
— Хватит, пошли в баню!
Как раз то, что нужно! Как оказалось внутри, Алисе нужно ещё больше. Не дожидается она даже момента, когда хотя бы разок ополоснусь. Утыкаюсь уже на полу в парной в качнувшиеся перед глазами тяжёлые груди, и мы вместе уходим в астрал. В такие моменты собой не управляю. Первая женщина в жизни у любого мужчины обладает правом беспарольного входа в систему.
— Алиска, только не вздумай опять забеременеть, — едва успеваю высказать пожелание.
— Что, боишься?
— Нет. Просто возьми паузу, а то штампуешь детей без перерыва…
Хихикает, буквально вдавливаясь в меня:
— А бабушка Серафима радуется каждому.
— Пусть радуется, но надо и организму дать отдохнуть.
— Ладно, не бойся, у меня безопасный период…
Может, и врёт, только нет сил не верить…
— Все твои командиры в декрет ушли, — хихикает Алиса за ужином и начинает перечислять.
Поражённо слушаю, высчитываю. От «Всадников» начинает поступать пополнение: два ребёнка родились ещё в прошлом году, в этом пятеро уже появились или на подходе. Это начало действовать старшее поколение «Всадников». Помимо того, что остальное население тоже не спит.
— В школу точно через шесть лет в первый класс человек двенадцать придёт, — Басима знает больше, она у нас диспетчер справочного бюро с технологией сарафанного радио. — Давно такого не было. В позапрошлом году пятеро было, в прошлом — семерых кое-как наскребли.
Чешу репу. «Всадники» ринулись в направлении, указанном их славным командующим? Подавшим личный пример?
— У кого-то двое уже есть?
— Нет, — Алиска понимает с полуслова. — Только у Валеры второй вроде намечается, но пока не заметно.
— А Виталий что, отстаёт?
— Отстаёт, — Алиса хихикает. — Он глаз на молоденькую училку положил, обхаживает её. Она первый год работает, чуточку старше его. Математичка. Директор волнуется, боится, что замуж выйдет, в декрет уйдёт.