— А я-то что? Если вы будете крутить «Симарглы» по многоразовой схеме, мне скоро и делать нечего будет. Задел в две ракеты есть, ты знаешь.
— Борис Юрьевич?
Борис Юрьевич Шмелёв — выпускник Бауманки 2029 года, начальник КС-«Симаргл», (контрольный стенд для проверки вернувшихся «Симарглов» и «стаканов»), бывшая пл. 250 УКСС «Энергия».
Крепкий тёмно-русый парень пожимает плечами:
— Мы тоже не узкое место. Полная проверка «Симаргла» занимает двое суток без особой торопливости. «Стакан» тестируется за полдня.
— «Вимана»? — смотрю на Ольховского.
У них с Ташей своеобразное разделение труда. Они оба строят и «Симарглы» и «Виманы», но Таша отвечает за первое, Юра — за второе.
— Три дня без особой торопливости. Когда все комплектующие в наличии.
На самом деле, никаких проблем с «Виманой» не предвидится. Что-то мне подсказывает –мои величественные планы, не иначе, — что в какой-то период нам «Виманы» вообще не будут нужны. Обращаю взгляд на Тераса.
— Итак. По всему видать, от вас, Артур Вяйнович, зависит всё. Будете справляться за сутки — будем каждый день запускать и справимся за месяц.
Русифицированный прибалт задумывается. Не тороплю. Народ потихоньку переговаривается. Минуты через три Терас размыкает уста:
— За сутки не получится. Ведь заводить ракету нужно полдня. Мы можем ускориться за счёт введения ночной смены. Тогда утром запуск, к следующему утру тоннель готов, к вечеру можно делать старт.
Намного лучше. Получается два старта за три дня. Дожимать дальше не буду. Может порваться.
— Так и сделаем. Срочно заявку в кадровую службу. Сначала мне на подпись, поставлю там пометку «В первую очередь». Контрольный срок вам на заполнение штатов и обучение персонала — неделя.
Мне кое-что нужно от Таши и Юры, но им ничего не говорю. Сюрприз будет. Технология напыления Ольховского в условиях полного вакуума космической степени станет только эффективнее. 3D-печать тоже. Хотя обкатать в космических условиях надо. В принципе, просто по условиям работы в сильно разрежённой среде, вроде ничего не мешает тупому переносу в космос. На «Оби» точно сработает, там полностью аналогичная аргоновая атмосфера. Работа «Ассемблера-2» не нарушится, у Таши и Юры есть двойной запас полного комплекта оборудования. Раскулачу их на один набор. Каждого.
18 сентября, суббота, время 11:10.
МГУ, ВШУИ, кабинет главы Ассоциации.
Обед у меня уже прошёл. И утром поднялся не в шесть часов, как обычно, а в четыре. Если по московскому времени. По байконурскому всё без изменений, сейчас там 13:10 и обеденное время благополучно завершилось.
Уже складывается обычай изгнания бедной Лизы, то есть Люды, из кабинета во время моих визитов в столицу. В приёмной Вера и Зина, с которой прилетел вчера. Озадаченные мной подчинённые пусть поработают без строгого и часто сковывающего инициативу начальственного взора. Изменение режима работы неизбежно требует какого-то дополнительного напряжения сил и произойдёт не мгновенно. Поэтому запланированный на 21-ое число старт не переносил. После него и включим ускорение.
— Заходите, Сергей Васильевич, — приветственно машу приглашенному на рандеву товарищу. — Садитесь.
Дробинин Сергей Васильевич — металлург, кандидат технических наук, преподаватель МИСиС. Проект «Вакуумная печь». Если точнее, то индукционная. Рассматривали с ним все варианты.
Электродуговая — сопровождается испарением электрода. Высокой температуры до трёх тысяч градусов и выше не выдерживает ни один материал. Самые тугоплавкие металлы или графит интенсивно испаряются. При этом загрязняют плавку.
Электронно-лучевой разогрев. Испарением катода можно пренебречь, оно крайне невысокое. Однако воздействие локальное, как и в предыдущем случае, не на весь объём металла.
Дробинин посомневался тогда, несколько лет назад, как в условиях Луны получить переменный ток от солнечных батарей. Мой долгий и откровенно сомневающийся в его умственных способностях взгляд мгновенно его убедил. В качестве материала для ёмкости под расплав железа предложил вольфрам. С напылением внутренних стенок сплавом карбидов гафния и тантала. Этот материал плавится при температуре 4215 градусов Цельсия.
— Хватит для расплава того же вольфрама, — привёл неубиваемый довод. — Так что печь получится универсальной.
Собственно, мы сами эту ёмкость и состряпали. Таше надо было с Юрой над чем-то поупражняться.
— Вроде должно всё работать, — выношу вердикт, внимательно просмотрев папку с чертежами и расчётами.
— Проверяли в институте, — пожимает плечами гость.
И только сейчас настораживаюсь. В первую нашу встречу он кипел энтузиазмом, глаза бушевали восторгом, сейчас абсолютно спокоен. Понимаю, что времени прошло много, невозможно постоянно держать чувства накалёнными. Но нет ничего! Даже предвкушения или намёка на него.
— Собирайтесь, Сергей Васильевич, — посмотрим, как среагирует на конкретное предложение. — Печку со всеми приблудами и вас забираю на космодром. Пора вам вступать в отряд космонавтов и начинать обучение.
Меня обдаёт такой волной непроглядной тоски, что отклоняюсь назад, будто уходя от удара. Что-то с ним случилось, пока мы не общались? Мог чем-то серьёзным заболеть, или, например, близкий родственник — лежачий больной, нуждающийся в уходе, мало ли что.
— В космос я не полечу, — отрицательно мотает головой.
При этом плотно сжимает губы, и не могу отделаться от впечатления: с целью удержать крик отчаяния. Очень хочется узнать почему, но приступ любопытства удерживаю.
— В принципе, ничего страшного. Только подберите себе толковую замену. Есть на примете?
— Да, — опять впечатление, что изо всех сил удерживается от проявления глубочайшей тоски.
— Жаль, что не сможете, — мне правда жаль, но сожаление в голосе на уровне дежурного. — Мне сначала казалось, что вы прямо рвётесь туда.
Показываю глазами на потолок.
— Что-нибудь изменилось? Что-то ведь серьёзное произошло, если вдруг настолько неуёмное желание пропало, — интерес мой всё так же вежливый, тот самый, который не вспыхивает, когда его не удовлетворяют, а облегчённо гаснет.
— Жена против… — тускло признаётся знатный металлург.
Вот тут я удивляюсь безмерно и по-настоящему искренне:
— С ней всё в порядке, не болеет? — подыскиваю причины, против которых не попрёшь, но ещё до ответа вижу: промахнулся.
— Да бог с вами! Всё с ней в порядке. Просто… ну…
Ясной формулировки не дождался. Пытаюсь утрясти в голове ситуацию:
— Погодите-ка. С одной стороны — резкий карьерный рост. Вы ведь года через два-три точно докторскую защитите. С зарплатой не так однозначно. Первый год денег больше не станет, если только чуть-чуть. Но когда отправитесь туда, — снова взгляд в потолок, — получать будете не запредельные суммы, но совсем другие, нежели сейчас. Тысяч двести — триста, не считая премий за отдельные достижения.
— Возраст… — пробует возражать, но бешеный огонёк в глазах рвётся разорвать серое тоскливое кольцо. Уверен, не из-за денег.
— Сергей Васильевич, — откровенно ухмыляюсь, — да вы даже до нынешнего среднего возраста космонавтов, астронавтов и прочих тайконавтов не дотягиваете. Или достигли только сейчас. Космос — дело уже не только и не столько молодых. Но я не закончил перечислять перспективы, — возвращаюсь к теме: — Ощущение огромного дела, эпохального масштаба уровня Юрия Гагарина к делу не подошьёшь, но всё-таки. Не исключены и даже неизбежны высокие государственные награды всем причастным. Героя, возможно, не дадут, хотя я буду настаивать.
— Да мне медальки ни к чему, — Дробинин отмахивается.
— Вам ни к чему, а потомкам очень даже к чему. Гордиться будут отцом, дедом, дядей до посинения.
Этот аргумент пробивает. Если победу сопоставить с нокаутом, то он в нокдауне. Продолжаю:
— И на уровне ощущений. Сам хочу туда слетать. И полечу, только позже. Увидеть своими глазами лунный пейзаж… — мечтательно закатываю глаза.
— Семья… — трепыхается слабо, но упорно.
Не обращаю внимания:
— А что на другой стороне? Хоть убейте, не пойму. Что перевешивает? Ваша замечательная супруга как-то мотивирует своё мнение?
Наблюдаю забавное. Приходится подавлять улыбку. Дробинин морщит лоб, пытается перевести реакцию жены в рациональную плоскость. И не может, судя по затянувшейся паузе, ха-ха-ха.
— Сказала, что ей муж нужен рядом, а не надолго исчезающий, — Дробинин путём титанических усилий сумел вычленить самое главное из огромного эмоционального потока (уверен в этом) недовольства любимой супруги.
— Вы говорили, у вас дочь есть. Сколько ей сейчас… — пока копался в памяти, Дробинин меня опережает:
— Шестнадцать, в выпускной класс пошла.
— Больше нет детей?
Больше нет. Хотя вроде советовал ему обзавестись вторым.
— Можете переехать на Байконур. Школу мы построили. Укомплектовали замечательным и молодым педколлективом… — принимаюсь расхваливать наших учителей. — Тогда ближайший год вы точно будете всё время вместе, а там, глядишь, и супруга перестанет быть такой несговорчивой.
— Из Москвы она не уедет, — мрачно вздыхает мужчина.
— Понятно. Значит, с одной стороны — карьерный взлёт, участие в историческом прорыве, государственные награды и совершенно иной уровень доходов. А с другой, простите, — мелкий дискомфорт, который испытает ваша жена. Вы её очень любите, Сергей Васильевич, — после короткой паузы наношу коварный и сильный удар: — А вот любит ли она вас — большой вопрос.
Кое-что вспоминаю и заколачиваю последний гвоздь:
— Как-то ещё в студенческом чате одна очень разумная девушка сказала: женщина может по-настоящему любить только мужчину, имеющего дело в жизни, которому он предан всей душой.
Некая Яна Каляева — ник в чате, в реале и не знаю её — формулировала не так кратко, но смысл примерно такой.
Мне надоедает его уговаривать. Да и сказал всё.
— Давайте заканчивать, Сергей Васильевич. Даю вам два дня. Больше, извините, не могу. Можете попробовать обмануть супругу. Скажете, что надо сдавать дела на Байконуре и придётся туда съездить на месяцок. Потом ещё на месяцок… ну и так далее. Приходите через два дня. Либо со своим решением заняться делом самому, либо с преемником.