Нолан пристально всмотрелся в лицо собеседника. Теперь он уже не нуждался в подтверждении. Ответ был у него на ладони.
И Фогель понимал это. Ему поставили мат.
Бенди медленно откинулся назад на жёстком стуле. Сдвинул подбородок в сторону, машинально щёлкнул суставами пальцев правой руки. И молча, яростно проклинал про себя всё и вся: идиотов из экипажа «Пелагаса» с их неуместной стрельбой, трусливого диспетчера, который, вероятно, уже давал показания Синдикату, болтливых техников, не умеющих держать язык за зубами, и, главное — этот холодный, методичный голос ликвидатора, который за несколько коротких минут разрушил тщательно выстроенную им конструкцию, возведённую из лжи.
Но настоящей катастрофой для Фогеля стало даже не разоблачение — а требование вернуть некий груз. После всего сказанного, после озвученных фактов и вскрытых махинаций, окажись он сам на месте Нолана — ни за что бы и сам не поверил, что допрашиваемый корпорат действительно ничего не знает о контейнерах с грузом. Не поверил бы в неведение, в случайность, в то, что весь этот сложный клубок решений, приказов и манипуляций был вызван чем угодно, кроме попытки завладеть грузом Синдиката.
Теперь, даже открой он Нолану подлинную правду обо всём, живым его со станции не выпустят. Поэтому он принял единственно правильное решение — не ждать, а действовать.
Бенди поднял бровь и вежливо поинтересовался:
— Не возражаете, если я закурю?
Нолан кивнул.
Управляющий неторопливо достал из кармана пиджака помятую пачку сигарет, затем привычным жестом начал шарить по другим карманам, будто в задумчивости вспоминал, где оставил зажигалку. Всё выглядело естественно. Лёгкая рассеянность, привычная моторика, ничем не выдающая напряжения.
— Нашёл, — улыбнулся Фогель, похлопав себя по груди.
Фогель знал, что стены допросной хорошо изолированы — ни крика, ни выстрела сквозь них не было слышно. Только глухая дрожь, порой проходившая сквозь пол, когда станционные батареи выпускали очередной залп. И сейчас это играло ему на руку.
Сперва разобраться с синдикатчиком. После, завладев его оружием, у него наверняка должно быть, заманить внутрь пару бойцов и тоже прикончить. Дальше — затаиться где-нибудь на станции. Пока все заняты Пожирателями, искать беглеца всерьёз никто не станет. В такой суматохе исчезнуть не составит труда.
Делая вид, что достает зажигалку, он незаметно извлёк из внутреннего кармана металлическую ручку и крепко её сжал. Секунду помедлив, он прикурил сигарету и бросил зажигалку на стол, тем самым отвлекая внимание.
А мгновением после резко оттолкнул стол, заставив Нолана машинально податься вперёд. В ту же секунду левая рука управляющего схватила его за лацкан пиджака, дёрнула на себя, а правая — нанесла удар.
Металл ручки блеснул в тусклом свете лампы, описывая короткую дугу прямо к глазу ликвидатора. Всё было рассчитано точно: инерция тела, направление удара, сила. Мгновение — и наконечник должен был вонзиться в глазницу.
Но Нолан уже двигался. На инстинктах.
Левая рука взметнулась вверх, раскрытая ладонь с мягким щелчком перехватила запястье Бенди. Металлический стержень замер в воздухе — всего в нескольких миллиметрах от зрачка. В другой ситуации удар был бы смертельным.
Секунду спустя глаза Фогеля расширились. Его тело дёрнулось и внезапно обмякло.
Управляющий захрипел, отпуская пиджак Нолана, и завалился грудью на край стола.
Нолан опустил взгляд на свою правую руку. На запястье медленно втягивался обратно тонкий иридиевый шип, замаскированный в складке рукава. Капли крови стекали со стержня, оставляя на столешнице темные точки.
Бенди застал его врасплох. И тело отреагировало быстрее сознания, нанеся пленнику смертельный удар.
Нолан тихо выругался. Он едва не погиб. Спасли его лишь инстинкты — отточенные десятилетиями, до безошибочного автоматизма, инстинкты профессионального убийцы.
Столько времени, столько сил — всё впустую.
И всё из-за чудовищной ошибки: он не распознал под серой оболочкой корпоративного червя настоящего хищника.
Нолан бросил взгляд на труп, отряхнулся, опустился на стул и поднял с пола планшет. Открыл файл опроса последнего судна, прибывшего на станцию.
«Королева Ио» вошла в доки орбитальной более пяти суток назад. Это был последний дружественный корабль, замеченный в секторе.
«Цера» действительно погибла.
А он заигрался. И только что собственными руками убил единственного, кто мог пролить свет на судьбу похищенного груза.
Уже в самом конце, переступая порог допросной, собираясь покинуть тесную, душную комнату, Нолан замедлил шаг. На секунду замер, будто что-то вспомнил, а потом обернулся. Его взгляд задержался на теле корпората — теперь безмолвном, навсегда успокоенном.
— Стало быть, коллега, — тихо произнёс он, и на губах появилась едва заметная, почти грустная улыбка. Только теперь, с некоторым запозданием, Нолан понял: впервые за долгое время он столкнулся с кем-то действительно равным. Не по положению — по умению. По инстинктам.
И тот, как и он сам, совершил одну, ту же самую ошибку — недооценил человека, сидящего напротив.
Звёздная система Адлаг. Пояс астероидов.
«Цера» — средний транспортный корабль класса «пегас».
Фло в последние дни держался ближе к Скаю и подальше от мостика. Наш трусливый воришка, похоже, надеялся пересидеть бурю рядом с дроидом, не привлекая к себе внимания. Потому и старался не попадаться остальным на глаза.
Я нисколько не удивился, когда по пути к рубке управления парень пробурчал что-то невнятное про неотложную уборку и юркнул в боковое ответвление коридора, словно таракан, заметивший опасность.
На мостик я влетел, не оглядываясь по сторонам. Я не обратил на присутствующих никакого внимания. Было совершенно всё равно, кто находится в помещении — всё внимание оказалось приковано к тактическому столу, над которым парила объёмная проекция с корабельных радаров и сенсоров. Не поворачивая головы только небрежно кивнул, приветствуя всех сразу.
Именно поэтому я и прозевал удар.
Неожиданно на самой периферии зрения лишь мелькнула какая-то неясная тень. Кто-то шагнул мне на встречу, и в следующее мгновение моя голова взорвалась острой, пронзительной болью, словно её пробили раскалённым шилом. Наступило краткое мгновение беспросветной, всепоглощающей тьмы. В ушах противно и настойчиво зазвенело, словно там поселился целый рой разъярённых космических шершней. И лишь спустя несколько мучительных секунд я с трудом осознал себя лежащим на холодном металлическом полу мостика.
Затуманенный взор с неимоверным трудом пытался сфокусироваться на расплывчатых окружающих предметах. Звуки доносились словно сквозь толщу мутной воды, искажённые и приглушённые.
Слышны лишь приглушённые голоса. И ещё чей-то неприятный смех.
Я предпринял отчаянную попытку подняться, но тут же едва не рухнул обратно на пол. Стоило оторвать дрожащую руку от холодной поверхности, служившей мне хоть какой-то дополнительной опорой, как моё тело, потеряв точку равновесия, полностью утратило ориентацию в пространстве, беспомощно заваливаясь набок.
Пульсирующая головная боль с каждой секундой становилась всё сильнее, словно кто-то методично забивал гвозди прямо мне в череп. На этом мучительном фоне сквозь шум в ушах начали пробиваться обрывки чьих-то голосов.
Смех прекратился.
Теперь вместо него крики.
Мне показалось, что это Ниамея кричит на кого-то, её обычно сдержанный голос был полон ярости. Но я не был уверен. Зрение всё ещё отказывалось нормально функционировать, расплываясь мутными пятнами перед глазами. А мозг наотрез отказывался складывать бессвязные звуки речи в понятные мне слова.
Я не уверен, сколько мучительно долго продолжалось это состояние оглушения и дезориентации. Внезапно меня накрыло странное чувство дежавю — рядом со мной появилась чья-то расплывчатая, нечёткая фигура, и в тот же миг мои ноздри обожгло резким, знакомым запахом. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, прочищая затуманенное зрение.
— Я помогу вам подняться. Пожалуйста, старайтесь не делать резких движений, — вместо старика Блюма раздался тихий, напуганный до дрожи женский голос. Мадам Элоис: прострелила воспоминанием память спустя долю секунды, наградив очередной вспышкой боли.
Такое чувство, что я только что снова пережил головокружительный полёт с немыслимыми перегрузками.
Хорошо же меня приложили.
Да, сомнений не было — на меня точно напали.
От осознания этой мысли я попытался вскочить на ноги. Не рухнул обратно только благодаря помощи соцработницы. Хрупкая женщина подставила своё плечо и помогла мне устоять.
Мадам Элоис снова приблизилась. Лицо её выглядело бледным, как пепел, вытянутое и осунувшееся. Казалось она постарела разом лет на десять. Её пальцы дрожали, как у марионетки, у которой вот-вот порвутся нити и та лишится поддержки своего кукловода. В глазах — бездна, сухая, иссушающая, как воронка чёрной дыры. Заглянув в них мне невольно стало не по себе и я поспешил отвернуться.
В её руке дрожала склянка — та самая, знакомая до отвращения. С мутной, отвратительно пахнущей жидкостью от доктора Блюма. Я узнал этот запах сразу — резкий, кислый, с примесью чего-то горького. Даже без сотрясения от него выворачивало, а сейчас — тем более. Желудок сжался в тугой ком, и я машинально попытался отпрянуть, но мадам мягко, при этом весьма настойчиво, всё же поднесла склянку ближе.
— Сильное сотрясение, капитан, — прошептала она, и в её голосе, несмотря на тишину, прозвучала железная настойчивость. — В таком состоянии вы совершенно не сможете…
Фразу она не закончила. Проглотила её остаток, сжав тонкие губы. То ли действительно побаивалась, что кто-то из захватчиков подслушает, даже сквозь шёпот, то ли просто посчитала, что я и сам способен додумать, что именно она не решается озвучить.