«А где мы оказались?» — новый, но такой же безэмоциональный вопрос возник в голове.
Слегка скосив взгляд на основной дисплей, я увидел мерцающее аварийное уведомление о множественных критических ошибках. Похоже, почти все системы корабля на время отключились, активировав автоматические протоколы диагностики состояния после столь жесткого выхода из подпространства. На половине дисплея монотонно отображался отчет о ходе диагностики, отсчитывающий время до ее завершения, после которого управление системами должно было вновь стать доступным.
И снова — ни капли паники, лишь безучастное наблюдение за происходящим.
Не уверен, сколько прошло времени, прежде чем я с трудом вывалился из своего кресла. Вроде бы и смотрел на время, пока машинально копался в интерфейсе браслетного коммуникатора, и даже какие-то цифры мелькали перед глазами, но разум отчего-то отказывался обрабатывать эту информацию, словно заблокированный каким-то невидимым барьером.
Вторым поднялся на ноги Хотчкис. При этом он не переставал совершать странные жевательные движения, словно пережевывая невидимую субстанцию. Его взгляд был мутным и рассеянным. Он уставился на меня, словно только что впервые увидел, не меньше минуты глазел, не моргая, прежде чем медленно кивнул, вроде как неуклюже приветствуя меня. Затем он расставил ноги чуть шире и принялся выполнять какой-то странный комплекс легких упражнений — медленные наклоны, осторожные повороты корпуса, в основном на растяжку, словно пытаясь размять затекшее и ноющее тело.
Немного подумав, я тоже решил, что и мне не помешает какая-нибудь активность. Может, хоть так получится согнать это липкое, не покидающее меня состояние дрёмы. Всего десяток глубоких приседаний с резким выпрыгиванием словно перезапустили какой-то внутренний, давно заглохший мотор. Сердце начало бешено колотиться в груди, голову распирало, будто она вот-вот взорвется. Внезапно пришло четкое, леденящее осознание: если я продолжу, мое тело просто откажет, и я умру. И от этой мысли меня наконец пронзил настоящий, неподдельный страх. Я резко прекратил насиловать свой организм, тяжело дыша и пытаясь унять дрожь в коленях.
Вместе с возвращением страха пришло и волнение за остальной экипаж. Хотчкис, похоже, исцелял сам себя на инстинктах, на глубоко укоренившихся в подсознании рефлексах, вколоченных годами службы в армии. Фло по-прежнему сидел, монотонно покачиваясь, как безвольный болванчик. Поэтому первой я бросился к Ниамее. Девушка дышала — я видел, как медленно поднимается и опускается ее грудь, но я не знал, в каком она состоянии, какие повреждения могла получить.
Осторожно приподняв ее, я облокотил на спинку кресла. Лицо ее было целым, никаких видимых повреждений я не заметил. Правда, на мое появление и прикосновения она никак не отреагировала. Руки продолжали безвольно свисать по бокам, а из широко открытых, неподвижных глаз медленно текли беззвучные слезы.
Главное, что жива.
Все остальное, как я наивно полагал, обратимо и поправимо. Я ведь оклемался. И Хотчкис тоже — уже тихонько матерился себе под нос, с удивлением и какой-то звериной настороженностью осматриваясь по сторонам.
Снова включив браслетный коммуникатор, я набрал доктора Блюма. Старик не ответил. Я набрал еще раз, и только после этого меня пронзило чувство собственной тупости.
Скорее всего, доктор сейчас тоже сидел где-нибудь, погруженный в свою посттравматическую апатию, и плевал с высокой горы на какого-то Декстера, назойливо звонившего ему. А может, он даже не взглянул на свой браском, потому что сейчас ему было абсолютно всё равно на всё вокруг.
Значит, нужно было самому топать ножками в медицинский отсек и пытаться привести доктора в чувство. Как? Хороший вопрос. В голове мелькнуло несколько смутных идей. На мгновение я даже остановился и развернулся обратно к Ниамее, но, увидев ее заплаканное, неподвижное лицо, передумал.
Лучше сначала проверить старика. Может быть, его удастся расшевелить проверенными методами — парой крепких пощечин. Хотя основную надежду я все же возлагал на его неизменный флакон с отвратительно пахнущим лекарством, которым он меня несколько раз поднимал на ноги из состояния, близкого к глубокому нокауту.
Странное, жутковатое чувство — идти по пустым коридорам корабля и не слышать ни единого звука. «Цера» словно вымерла, превратилась в безмолвный призрак. От этой мысли по спине пробежал неприятный холодок, и я слегка ускорил шаг. А проходя мимо корабельного спортзала, временно переоборудованного под жилье для гражданских, я не удержался и заглянул внутрь.
Не передать словами, какое облегчение я испытал, когда увидел, что все, кто находился внутри, живы. Многие уже полностью пришли в себя, сбросив оцепенение, отстегнулись от своих мест и теперь со слезами на глазах пытались пробудить остальных. Дети, находящиеся в прострации и полном безразличии ко всему происходящему, выглядели немного пугающе.
— Помогите, помогите, пожалуйста! — зареванная мадам Элоис и одна из монахинь заметили меня в дверях.
— Они в порядке, это лишь временное состояние, скоро все очнутся, — попытался я ее успокоить, хотя сам не был до конца в этом уверен. — Я сейчас приведу доктора, и он поможет им быстрее…
— Доктор умер, — раздался у меня за спиной тихий, дрожащий голос.
Я резко обернулся.
— Ой! — отшатнулась от меня Миранда испугавшись моего нового облика с проступающими под кожей чёрными венами. Она держала на руках малышку Нору и беззвучно плакала. А девочка, как и остальные дети, безучастно смотрела куда-то в потолок невидящим взглядом.
— Как умер? — выдавил я из себя, понимая насколько это глупый вопрос.
Осознав, кто перед ней, Миранда, все еще дрожа, рассказала, как придя в себя, увидела Нору в странном состоянии и испугалась. Она на пару со Скаем пыталась докричаться до ребёнка, но всё оказалось безрезультатным. Тогда дроид сказал, что не стоит терять время и нужно поскорее нести её к доктору.
Они побежали за помощью, но внутри медотсека обнаружили только безжизненные тела. Все кто там находился на момент выхода из гиперпространства погибли.
— Она скоро очнется. Все постепенно выходят из этого состояния, — пробормотал я, отодвигая Миранду в сторону, хотя ее слова эхом отдавались в моей голове.
Новость о гибели доктора Блюма подкосила меня сильнее, чем я ожидал. Мне было по-настоящему жаль этого эксцентричного старика. За то короткое время, что мы провели вместе, я успел к нему привыкнуть, проникнуться его странной мудростью и неожиданной добротой. Вдвойне тяжело было принять эту утрату еще и потому, что теперь получалось, что меня больше некому лечить. Блюм Валентайн подарил мне надежду на исцеление, и вот теперь его больше нет.
— Ты ранена? — наконец спросил я, заметив темное пятно, расползающееся по рукаву комбинезона Миранды.
Девушка проследила за моим взглядом и лишь устало качнула головой, пытаясь отмахнуться от моего беспокойства.
— Ерунда, — пробормотала она, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Это… выдра цапнула. Видимо, мы ее сильно напугали своими криками, вот она и бросилась защищаться.
«Цапнула» — это было слишком мягко сказано.
Когда Миранда немного отодвинула рукав, я увидел глубокие, рваные следы от острых зубов. Судя по двум отчетливым рядам проколов и багровым кровоподтекам вокруг них, выдра успела вцепиться в ее руку как минимум дважды, и с силой, явно превышающей укус безобидного зверька. Кровь продолжала сочиться, медленно пропитывая ткань комбинезона.
— Нужно обработать рану, как можно скорее. Инфекция в таких условиях это последнее, что нам сейчас нужно. Где-то здесь у нас была аптечка, — мадам Элоис подхватила девушку под руку и завела внутрь зала.
Они говорили что-то ещё, но дальше я уже не слушал. Тут дальше и без меня справятся. Я развернулся и медленно поплелся по пустынному коридору в направлении медицинского отсека. Выходит, и Грон тоже погиб. К горлу подступил горький ком, когда я представил, как придется говорить об этом Ниамее.
Я не сразу решился войти внутрь отсека.
Старик выглядел со стороны так, словно просто мирно уснул минуту назад. Ни малейшего следа постороннего воздействия, никаких искажений тела, никаких кровоподтеков, ничего похожего на мои странные вены или раскрошенные зубы Хотчкиса. Судя по спокойному выражению его лица, он ушёл тихо — без боли и страданий. То же касалось и лежавших на лечении раненых. Выглядело так, будто смерть для них наступила одномоментно и быстро.
На всякий случай я поочередно проверил у всех пульс. Никакой ошибки — все мертвы.
— Декс, — позвал меня тихий, механический голос.
За собственными мрачными мыслями я как-то даже не сразу заметил дроида. Скай обнаружился на стуле, приставленном к медицинской капсуле специально для Ниамеи.
— Ты разбираешься в показаниях этой штуки? — Скай кивнул на медкапсулу.
Я подошёл ближе и наклонился над прозрачной крышкой капсулы. Жизненные показатели отсутствовали. Напротив всех параметров светились безжизненные прочерки.
— Грон тоже умер, — вздохнул я, чувствуя, как новая волна горечи поднимается в груди.
— А это получается сбой? — дроид несколько раз осторожно стукнул «паучьей» лапкой по боковому дисплею.
Я удивленно наклонился, вглядываясь во вспомогательный дисплей. Там действительно отображалась кардиограмма — редкие, слабые, но вполне различимые зубцы. Всего тридцать ударов в минуту. Но Грон действительно был жив.
Похоже, что верхний дисплей вышел из строя.
Прочное экранирование медицинской капсулы, вероятно, уберегло Грона, как когда-то и меня самого, когда «Цера» попала под воздействие той неизвестной аномалии, убившей почти весь предыдущий экипаж.
Правда, судя по этим скудным показаниям, состояние Грона всё равно заметно ухудшилось. И теперь, когда мы лишились единственного квалифицированного медика, оставалось только беспомощно надеяться, что древняя, но надежная медицинская капсула сумеет сама вытащить десантника с того света.