Он протянул ко мне руки, но мои ноги не настолько коротки, чтобы не суметь самой спрыгнуть.
Кажется, ему не понравилась моя реакция на его помощь, потому что он явно не собирался ничего объяснять и просто развалился на голой земле. Шо улегся с ним рядом, тяжело дыша. Горизонт уже светлел, наступало утро, поэтому и я села, не боясь теперь насмерть замерзнуть.
– Это настолько опасные насекомые? – спросила я, решив нарушить затянувшееся молчание.
– Не насекомые. Млекопитающие. Хищники, – он ответил после недолгой паузы. – Огромные, как древние слоны. Слыхала о слонах?
– Тогда почему «пауки»? – я перенаправила тему с древних животных на современных – эти сейчас интересовали меня куда больше.
– Я не знаю. Их так назвали давным-давно. Может, читатели нашли сходство по старым книгам. Они двигаются очень быстро… у них лапы растут будто в стороны. И едят все, что можно есть. Радуйся, что сейчас они едят червеедов, а не тебя. Но если кто-то из них напал на наш след, то солнце ты видишь в последний раз.
Я только сейчас поняла, что при нем нет ни арбалета, ни лука. По его рассказу, даже Шо со своими огромными клыками не справился бы с одним пауком. Кирк постоянно норовил замолчать, но я своими вопросами заставляла его говорить еще. И узнала, что в тех краях, где живут эти обезьяны, пауков давно уже не видели, поскольку люди истребили вокруг почти всю дичь, а через стены те переползти не могут. Вот они и ушли в края, где еще можно было найти себе пропитание. Охотятся небольшими стаями – не больше десяти особей, но каждая из них способна с легкостью истребить вооруженный отряд людей.
– Как ты думаешь, Тара успела убежать? – я не могла не озвучить только что появившееся волнение.
Он посмотрел на меня очень внимательно, но ничего не ответил.
Глава 6
Кирк
Я не стал отвечать ей, что, скорее всего, никто не успел – эти хищники слишком быстры, а почти все к ним были ближе, чем мы, да еще и в непроглядной темноте. Рядом я видел только Зага – у него был какой-то шанс. Но он побежал в другую сторону, поэтому я потерял его из виду. А если пауки прошли через лагерь, то и припасы наши уничтожены. До ближайшего отсюда Города Травы не меньше четырех дней пути, как и до первого источника воды. И если нам не повезет, то мы и сами скоро умрем. Мясом птеродактиля можно насытиться, но не напиться.
Она же задавала один вопрос за другим, а я на многие сам не знал ответа. Почему червееды так называются, если они травоядные? Сколько нам тут сидеть, пока минует опасность? Можно ли Шо запрячь в тележку? Из кого мутировали птеродактили? Почему у людей от радиации не выросли хвосты? Она и сама не замечала, что когда забывается, то начинает щебетать без умолку, да и вообще плохо воспринимает тишину. Наверное, это их подземная привычка от слишком тесного сожительства – рядом постоянно должен кто-то говорить, а если возникает длительная пауза, значит, что-то случилось – потому-то она и начинает сразу неосознанно волноваться, а от этого забывает, что совсем не хочет со мной или с кем-то из нас разговаривать. Ненавидит ли она нас? Бесспорно. Боится? Да, но возможно, уже не так сильно, как поначалу.
Когда Тара кратко рассказала мне о ее сдвиге, я долго не мог это переварить. Может ли быть такое, что по меркам крысоедов она уродлива, и поэтому мужчины не смотрели в ее сторону? А может, там вообще мужчин слишком мало, и потому женщины вынуждены жить друг с другом? Я с трудом смог представить, как они занимаются любовью… Конечно, это очень странно, но на что только не пойдешь от безысходности. Наверное, пора мне спускаться в подземелье, на растерзание бедным женщинам – я бы тогда вообще с постели не поднимался. И стал бы первым верхним человеком, который умер от удовольствия.
Узнанная информация меня обескуражила. Но чем более странно и дико Хани себя вела, тем больше мне хотелось усмирить ее… подмять под себя – во всех смыслах. Чтобы она только на меня своими глазищами лупала и только мне задавала вопросы про червеедов. Это чувство напоминает то, что испытывает подросток, когда какая-нибудь девушка, которая ему понравилась, начинает жить в чужом доме. Одолевает злость, желание кому-то что-то доказать, даже ненависть к парню, у которого она живет. Это только со временем проходит, когда понимаешь, что девушка, когда позовешь, придет и в твой дом – просто чуть позже. А если откажется – значит, ты для нее недостаточно хорош; а тут уже винить, кроме себя, некого. Я уже давно не подросток, но отчего-то ощущаю нечто подобное, когда смотрю на Хани.
Тара сказала, что я должен надавить, а иначе девчонке будет сложно отказаться от своих стереотипов. Если дословно, то «вставь ей уже так, чтоб у нее мозги вправились!». Но не могу же я ее заставить, в самом деле. Я даже всерьез не обдумывал, хочу ли. И ни я, да и никто из нас, не голоден без женщины настолько, чтобы не спросить ее согласия. Таре я ответил, что крысоедка мне не нужна, а в моем доме ждет Лили, которая еще совсем мне не приелась.
Но здесь, когда мы вдвоем, когда она ждет, чтобы я хоть что-то ответил на ее очередной вопрос, приоритеты куда-то сдвинулись. Даже страх того, что мы увидим в лагере после пауков, не проявлял себя слишком сильно – да и глупо переживать о том, что еще произойдет. Она даже не заметила, как я сел, облокотившись на Шо, и мог бы уже дотронуться до ее спины, только протянув руку.
– Хани, – настала моя очередь заполнить очередную паузу. – Тогда и ты мне что-нибудь расскажи, раз сама так нагло выспрашиваешь.
Она обернулась и заерзала от того, насколько близко я оказался, но заметным усилием воли удержалась, чтобы не начать двигаться от меня по песку дальше.
– Ч-что? – она снова отвернулась. Это дало ей возможность собраться с мыслями и заговорить увереннее: – Я не скажу тебе ничего, что может навредить нашим! И лучше я вообще ничего не стану рассказывать, потому что не уверена, что вы эту информацию не сможете использовать!
Она, сама того не заметив, перешла от «ты» к «вы», показав этим, что считает меня только «одним из». Она не со мной сейчас говорит – она говорит со всеми «обезьянами» в моем лице. Ничего удивительного – доверие не появляется так скоро. Хотя она, в общем-то, права. Мы совсем мало знаем об их укладе, а если бы у нас появилась четкая картина, то мы бы нашли способ вытравить все их племя: чтобы наши знахари могли создавать лекарства в их стерильных лабораториях, чтобы наши Матери и маленькие дети нашли безопасное укрытие хотя бы на время зимы… Остальных под землю надолго не загонишь – мы уже иной природы, но сколько проблем можно было бы решить, если бы все крысоеды сдохли! Хотя нет, не все…
– Хани, – я все же решил тронуть ее кончиками пальцев. – Ты боишься меня?
– Нет! – она это почти выкрикнула, но глаза ее говорили об обратном.
И именно это волнение, промелькнувшее в ее взгляде, заставило меня резко податься вперед и сжать руками ее плечи. Она тут же ударила меня по руке, затем кулаком в лицо – но промахнулась. На очередном размахе я просто перехватил ее запястье. Ее учили драться, это сразу было понятно. Если ее хорошо тренировать, то через несколько лет она станет второй Тарой. Никакие навыки не имеют значения без оттачивания в полевых условиях, а она за всю свою жизнь, наверное, ни с кем всерьез и не дралась.
– Успокойся! – я так и не выпустил ее запястья и немного потянул на себя, заставляя наклониться.
В ее глазах пропал страх, но появилась злость, а это уже более трезвое поведение – наверное, только поэтому она впервые за все время назвала меня по имени:
– Кирк! Что ты делаешь? Отпусти, мне больно.
Ишь, а она уже неплохо нас изучила! Любого мужчину можно остановить, если произнести: «Отпусти, мне больно». Даже в период злости, когда женщина выводит окончательно из себя, в каждом из нас срабатывает рефлекс, сформированный в раннем детстве – «ты сильнее, ты можешь избить любую женщину и сделать с ней все, что пожелаешь. Но если она когда-нибудь станет чьей-то Матерью, как ты посмотришь в глаза ее детям?». По мере нашего взросления он только укреплялся, а потом и распространялся на всех женщин без исключения. И несмотря на то, что она сделала самый верный ход из всех возможных, – я не отпустил. Наоборот, даже перехватил ее тоненькие руки уже в локтях, чтобы заставить приблизиться еще сильнее.
А вот сейчас – снова страх. И изменение стратегии:
– Кирк… пожалуйста… отпусти, – теперь тихо, почти с нежностью.
– Сейчас отпущу, – я просто не мог заставить себя выполнить ее просьбу.
Она сильно дернулась, поэтому мне пришлось оставить ее руки, чтобы сразу притянуть за затылок и прижаться губами. Она била меня в грудь, но хорошо размахнуться просто не могла, пару раз попала в челюсть, расцарапала мне шею – и только потом притихла. Ее сопротивление будило во мне какого-то мутанта, чего я раньше за собой не замечал. Я целовал ее, и почему-то мне даже нравилось то, что она не отвечает. Нет, еще не покоренная, а на мгновение смирившаяся, она позволила мне даже нырнуть языком в ее рот. Она пыталась укусить, поэтому одну руку я перенес под ее подбородок и надавил на точки между челюстями – так кормят заболевших щенков горькой травой. Это должно быть неприятно, если не больно, но мои пальцы действовали рефлекторно, а мозг отключился полностью и не мог анализировать, что я вообще творю. Я снова не дал ей возможности вырваться, и через пару мгновений она опять перестала дергаться – вообще замерла. Решила для себя, что способна перетерпеть? Она пахла травой или какими-то пряностями, и от этого мутилось сознание. Я словно пытался вжать ее в себя, уже совсем не заботясь о том, как она сама к этому относится. Ее озлобленное равнодушие вызывало во мне неведомый азарт, сбивало дыхание, открывало глаза, чтобы увидеть отвращение в ее зрачках. Смогу ли я заставить ее отвечать мне, обнимет ли она меня добровольно, застонет ли, если я… Человеческое отступало под натиском животного, но все прекратилось. Она уже не отбивалась – значит, я сам себя остановил. Мыслью, что если стану продолжать, то мне захочется толкнуть ее на землю, придавить собой. Я остановился, потому что в это мгновение сам себя не узнавал.