ухи все наши решения сделали непростыми.
В пустыне нам удалось отловить только двух охотников – и на их примере мы смогли убедиться, что Хани взяла на себя непосильную задачу. Охотники – самые мобильные из них, самые смелые и знающие, что на поверхности выжить можно. Но даже на убеждение этих двоих у матушки ушло несколько дней. Или их особенно напрягало то, что мы удерживаем их силой, не позволяя вернуться домой? В конечном счете матушка в переговорах с ними преуспела настолько, что эти двое даже осмелились торговаться – очень хороший знак. Там, где появляется торговля интересами – все меньше места для войны.
Но ворота так и не открывались. К приближению срока наш и без того большой отряд начал увеличиваться – из дальних Городов приходили бойцы. Настроение у всех было скорее пессимистическим, а я все чаще общался с Закари, пытаясь найти еще хоть какие-то уловки. Но больше ничего на ум не приходило. Матушка запретила самому Закари уходить в подземелье – если Хани уже нет в живых, то его смерть ничем не поможет общему делу. Она, вероятно, до сих пор верила, что мир еще возможен – а для его установления очень не помешает козырь в виде крысоеда, который уже стал отцом одной из обезьян – в конце весны Двадцатая Мать Города Солнца родила дочь – здоровую, крепкую, да еще и с черными волосами. Судя по всему, девочка пойдет в отца – и пусть не станет изящной красавицей, но всегда будет яркой и привлекательной. Он, вопреки нашим традициям, тут же выхватил девчушку из рук одной из умиляющихся женщин, поцеловал в малюсенький лобик, а счастливой матери объяснил, что у них заведено, чтобы отец был рядом с ребенком, поэтому она не имеет права запрещать ему и приходить в любое время, и принимать участие в воспитании. Счастливая женщина даже не собиралась спорить. Нет, Закари уже не сможет ненавидеть ее или Мию, а значит – и всех нас.
Я заставлял себя надеяться на то, что Хани жива, просто ей требуется чуть больше времени… Но кто же знал, что она организует там целую революцию? Это слово подсказал Нал уже после того, как крысоеды вышли на поверхность, и мы смогли узнать детали. Революция – это что-то типа государственного переворота, начало которому положила моя с виду безобидная Хани, но провернуть это смогли за счет кластера охотников и части солдат, которых удалось убедить.
Хани держали в каком-то квадрате месяцами, но, к счастью для меня, оказались настолько глупы, что не казнили ее сразу. Решив, что они изолировали червоточину, не учли того факта, что семена, которые она успела посадить, уже дали свои ростки. Сам раскол внутри Государства тоже сыграл нам на руку – те его представители, которые не захотели вооружиться одной лишь верой в Отца, допустили утечку информации среди населения. Когда началась паника, то Хани уже стала важным элементом, чтобы урегулировать конфликт. Охотники освободили ее, охраняли – для них она стала таким же козырем, как для нас Закари. И все равно кровопролития не избежали – их и без того немногочисленное население в итоге разделилось на два непримиримых лагеря. Но и тут они умудрились пришпандорить свою религию, провозглашая друг друга отступниками и еретиками. Эта мысль мне показалась самой смешной – все они верили в одного и того же Отца, но теперь трактовали его Слово по-разному. Сторонники Хани вопили, что Отец даровал им шанс проявить себя – не как кучка эгоистов, а как часть всего человечества, даже подтверждения в его Учении нашли. А их противники так же яростно голосили, что Отец предлагает им выбор – умереть праведниками или перейти на сторону развратных и грешных обезьян. И тоже парочка цитат в придачу. Крысоеды умудрились истребить часть и тех, и других в доказательство каждой из этих мыслей. Если бы их Отец существовал, то он должен был ухахатываться от такого мракобесия. К счастью, в борьбе идеологий победили те, у кого в руках было оружие. Поэтому двери и открылись изнутри.
Когда это произошло, я сначала замер, не поверив в то, что долгожданный скрип окажется таким тихим и скромным, словно не он оповещал о начале новой эпохи. Я сидел на Шо, с одной стороны от которого стояла моя матушка, а с другой – Закари. И первым к нам вышел мой старый знакомый – охотник по имени Хоакин. Позже выяснилось, что именно он и стоял во главе восстания, он и будет выражать интересы своего народа. Гораздо позже я этому очень обрадовался, опасаясь, что они изберут своим Главой мою Хани – и тогда у нее может не остаться времени на меня.
А вслед за Хоакином начали выходить все остальные – сначала охотники, потом солдаты внешней заставы, за ними и остальные, кому посчастливилось дожить до этого дня. Они держали в руках оружие, но, чего уж греха таить, мы тоже держали. Мирных жителей можно было сразу заметить по тому, как они щурятся от летнего солнца и вздрагивают от любого порыва ветерка.
Закари неожиданно бросился вперед и судорожно сжал в своих могучих объятиях мужчину и женщину. Та самая нестандартная семья, о которой я много наслышан, и которые теперь не могли сдержать слез от встречи с сыном. Отец его, едва отойдя от первой радости, вспомнил и о своем волнении:
– Закари… Мы не уверены… Да и никто из нас до сих пор не уверен в том, что мы поступили верно. Обезьяны… они ведь отрезали тебе пальцы!
Закари повернулся ко мне и произнес отчетливо:
– Ага. Вот он и отрезал.
Я просто пожал плечами. Справедливости ради, на моем счету только один его палец. Да и когда это было, чего теперь вспоминать?
Эти трое сами разберутся, а я вглядывался в лица всех, кто выходил дальше, надеясь отыскать то единственное, которое меня интересовало. Вперед выступил мужчина – очень импозантный, но в каком-то длинном черном платье, которое здорово уменьшало степень его импозантности. Он вел себя смело и уверенно, огласив округу сочным басом:
– Обезьяны, вам проще убить меня, чем надеяться, что я когда-то приму вашу сторону.
Я поднял арбалет – ну раз человек просит, как же не подсобить? Но матушка остановила меня жестом и покачала головой. Возможно, она и права – вряд ли убийство одного из них, причем заметно значимого, поспособствует хорошему настроению. Его придется оставить в живых, а потом столкнуться с тем, что именно он станет во главе тех, кого принудили к этому решению. Но пожинать плоды нам придется после того, как эти самые плоды появятся.
А вот и… Я соскочил с Шо и бросился ей навстречу. Бледная – такая же, как когда она впервые вышла из подземелья, хромает гораздо сильнее, чем раньше… Она сразу же увидела меня и замерла, позволив наконец-то прижать ее к себе.
– Разве я тебя так надолго отпускал, а?
– А разве я должна у тебя отпрашиваться, чтобы навестить свою семью… на каких-то там пять месяцев?
– В следующий раз пойдем навещать твою семью вместе. А то мне в последние дни затосковалось без твоей пересоленной похлебки.
– Я тоже по тебе скучала.
За ее спиной стояли две молодые девушки, держащиеся за руки. Они так сильно тряслись, что я мог бы начать беспокоиться об их нервной системе. Но пусть они лучше беспокоятся друг за друга… Присмотрелся – и непонятно с чего тут же уверился в том, что одна из них – та, что пониже ростом и с широким носом – и есть Зельмина. Та самая, которая хотела когда-то создать семью с моей Хани! Я зыркнул в ее сторону, чтобы четко обозначить свою территорию, но она от этого только затряслась еще сильнее.
Конечно, все подробности того, что там происходило, мы узнали значительно позже. В подземелье осталось почти три тысячи человек, которые наотрез отказались выходить на поверхность. Наши Советы решили, что мы можем им это позволить – пусть продолжают жить там и занимаются тем, чем привыкли. Но и мы оставим тут часть своих, чтобы они не заперли снова двери. Сюда придут только зимой Матери с маленькими детьми, а им хватит места. Кажется, не Город Неба становится самой напряженной точкой нашей цивилизации…
И каждый пункт наталкивался на сопротивление с обеих сторон. Главы Советов без возражений только приняли строительство храмов и непосягательство на их веру – для нас вообще эти вопросы были в диковинку. Возможно, потом мы и увидим в этом отрицательные последствия, но пока крысоедов точно нельзя загонять в угол – пусть верят за нас всех. А может, их Отец подсобит и нам заодно в борьбе с мухами. Поскольку создание отдельного Города до зимы невозможно, то все наши Города могут принять их, но в количестве не больше тысячи человек каждый – никто не хотел рисковать и селить у себя армию бывших врагов. Хоакин был вынужден с этим согласиться, понимая, что строительство отдельного поселения за несколько месяцев невозможно. Ему – я уверен, специально – никто не сказал о том, что если бы взялись вместе, то общими усилиями вполне могли бы справиться. Нет, им нельзя дать шанс изолироваться от нас в самом начале, и только тогда ассимиляция пройдет быстрее и безболезненнее. Впереди еще недели споров по самым основным вопросам, а по мелким – они затянутся на года. Все понимают, что нерешенные проблемы будут всплывать еще очень длительное время, но сейчас стоит радоваться единственной мысли – человечество приросло на восемь с половиной тысяч жизней. Правда, многие из них, как и Хани, даже не допускают мысли о том, чтобы продолжать род. Уверен, на этой почве дело может дойти и до гражданской войны… Хотя почему я так настроен? Ведь меня же никто не трогает, уже даже матушка признала мою семью и не пытается убедить в том, что мы оба сейчас ошибаемся.
А сейчас мы, оставив в стороне эти бесконечные политические дискуссии, направляемся в Город Неба. В составе нашей группы и Закари, и Зельмина с ее подружкой, и родители Хани, и еще сотни крысоедов – тех, которые не побоялись пойти не просто в неизвестность, но еще и в неизвестность, стоящую на пути у мух. Если мы переживем следующую зиму, то уже весной туда переедут и Мия, и Тара с Саем, чему Хани очень радуется.
– Кирк, ты постоянно оглядываешься на Ашатти. Она красивая…
Хани сидит передо мной на Шо, хотя у нас нет необходимости ехать – из-за медлительных крысоедов мы вынуждены передвигаться со скоростью пьяного и трижды раненного червяка. Мне просто нравится держать ее в своих руках и принюхиваться к запаху то ли травы, то ли каких-то пряностей.