Веер пуль, летящих с дозвуковой скоростью, прошел по группе столпившихся албанцев. Несмотря на приличное, метров в шестьдесят расстояние, Влад попал. И попал очень удачно. Одного косовара развернуло на месте, и он, нелепо расставив руки, впечатался в глинистый откос, второй выронил штурмовую винтовку и заверещал, держась за раздробленное колено, третьего сложило пополам, и он боком свалился под куст шиповника.
«Три из десяти…» — Биолог нырнул за выступ траншеи, откуда вел огонь, и перебежал за обвалившуюся десятки лет назад стену амбара.
Албанцы начали палить во все стороны. Не видя противника, они изливали свою злобу в длинных и беспорядочных очередях. Пули крошили кирпич, с противным визгом рикошетили от валунов, взметали облака песка и вырывали полосы дерна.
«Ну-ну, — совершенно спокойно отреагировал Влад, — тратьте-тратьте боеприпасы… Их у вас ограниченное количество, так что чем больше постреляете, тем быстрее останетесь ни с чем…»
Видимо, эта прогрессивная мысль пришла в голову не только ему одному.
Раздалась гортанная команда, и стрельба мгновенно стихла. Снова грубый голос отдал непонятные русскому приказания.
Рокотов осторожно заглянул в щель между кирпичами.
Косовары в количестве семи оставшихся в живых разделились на две группы — одна пошла цепью с запада, другие четверо двинулись по низинке, охватывая форт полукругом.
«Ничего у вас не выйдет, — Владислав мысленно показал албанцам язык, — народу не хватит. Женилка у вас, граждане сепаратисты, не выросла… Вам только в солдатики под столом играть или с мирными сербами расправляться. Всемером туточки делать нечего. Однако мне сей волюнтаризм на руку».
Биолог съехал на пятой точке ко дну глубокого рва, еще раз огляделся и, плотно зажмурив глаза, шагнул в темный проем подвала, что расположился прямо под развалинами форта. Постоял с закрытыми веками секунд пятнадцать, медленно открыл глаза и приставным шагом, держась стены, отправился по наклонному коридору под землю.
Начальника службы безопасности консульства США в Санкт-Петербурге все за глаза называли «Бешеной Мэри». Эта молодая, но уже начинающая жиреть американка с бесцветным и угреватым лицом напросилась на службу в Россию по собственной инициативе. Ее идеалом была мадам Олбрайт. Мэри с упоением зачитывалась докладами Госсекретаря и пожелала самолично убедиться в тупости и продажности славян, населяющих огромную территорию между двумя океанами, чтобы иметь представление о том, как с ними следует обходиться в будущем, когда ее карьера достигнет соответствующих высот в Государственном Департаменте.
Можно сказать, что Россия не обманула ее ожиданий.
Попав на должность шефа консульской охраны, «Бешеная Мэри» тут же столкнулась с тем, о чем столь красочно повествовали и Збигнев Бжезинский, и сиятельная старуха Мадден, и спецпосланник Президента США Ричард Холбрук, и осторожный в оценках Строуб Тэлбот. А именно — с повальным взяточничеством, стукачеством «из любви к искусству доноса», преклонением перед всем заокеанским, охаиванием своей страны и своей истории, тягой к мелкому воровству и абсолютнейшей беспринципностью. Не было чиновника, который за небольшую сумму не стал бы топтать интересы собственной страны. Прокуроры, судьи, оперативные сотрудники милиции, таможенники, работники аппарата губернатора — все в едином порыве по первому свистку американского консула выполняли любое, даже самое дикое поручение. Им в помощь стройными рядами выступали и сидящие на «подкорме» журналисты с бегающими глазками и полупедрильной внешностью. Оболгать кого-нибудь — извольте, облить грязью со страниц газет или с голубого экрана — пожалуйста, возбудить дело о клевете — только скажите! Городской прокурор с манерами застигнутого на месте преступления педофила лично предлагал консулу свою посильную помощь в обуздании тех немногих репортеров, что отказывались ложиться под танк со звездно-полосатым флагом на башне.
Но все оказалось далеко не так просто, как выглядело поначалу.
Помимо изгибающихся в угодливых поклонах чиновников всех мастей, в городе проживали еще почти пять миллионов человек, не испытывающих перед американцами и их образом жизни никакого почтительного раболепия. Просто с ними граждане США почти не сталкивались, вращаясь в кругу жеманных и нечистых на руку личностей. Консульство и приютивший его город жили в разных плоскостях, поглядывая друг на друга сквозь преграды пуленепробиваемых стекол автомобилей с красными дипломатическими номерами и тройные пакеты окон здания на Фурштадтской улице.
Начало операции в Югославии заставило эти две силы перейти на уровень непосредственного контакта.
Консульство забросали пакетами с собачьим дерьмом и банками жгучего краснодарского соуса. Окрестные продавцы томатной приправы были в восторге и срочно увеличили объемы закупаемых партий, чем сильно потрафили отечественному производителю.
Троим охранникам из числа американских морских пехотинцев набили морду в гостинице «Астория», где те опрометчиво решили поужинать. Несмотря на рассказ сильно отмудоханных «тюленей» о схватке с группой бритоголовых громил, инцидент был гораздо прозаичнее — против элиты американской армии выступил всего лишь один невысокий и внешне невыразительный мужичонка, к тому же находившийся в изрядном подпитии. Мужичонка работал в «Астории» водопроводчиком, куда он устроился после увольнения из армии. Воинская специализация лучшего друга унитазов и раковин обозначалась литерой «В-0080/334». Для тех, кто понимал язык безликих цифр, все вставало на свои места — капитан запаса десять лет служил инструктором — спецназа внутренних войск по рукопашному бою и за свою жизнь выпустил в свет немало сильных бойцов. Американцы супротив него были то же, что хулиганистые подростки. Набил походя морду и отправился дальше по номерам, помахивая разводным ключом.
Несколько неприятностей произошло и у журналистов, исповедовавших принцип «необходимости наказания тирана Милошевича». Группку манерных педерастов, составлявших костяк редакции «Новейшей газеты», не пустили на бриффинг командира питерского СОБРа, в помещении «Невского Времени» кто-то ночью забросал столы сотрудников тухлыми яйцами, политического обозревателя Женечку Гильбовича поймали в собственном подъезде и от души измазали голубой масляной краской.
Спрессованные в одну неделю события вызвали резкое недовольство Вашингтона. Прокурора города Сыдорчука вызвали к консулу на ковер и сурово отчитали. Но в сложившихся обстоятельствах этот законник, издерганный обвинениями прессы во взяточничестве, был бессилен. Времена резко изменились, и проституирующего прокурора не поняли бы даже его коллеги. Ибо одно дело — срубать денежку в повседневной жизни, и совсем другое — откровенно растоптать общественное мнение и пойти против воли губернатора, выступившего с резкой критикой балканских инициатив НАТО.
Сыдорчуку напомнили об «окладе», который он регулярно получал в помещении американского культурного центра, и о видеозаписях этих встреч.
Однако это не помогло.
Прокурор лепетал что-то об «указаниях сверху» и как максимум обещал не давать хода делам, где окажутся замазанными граждане США или обслуживающий персонал консульства.
На том и порешили, пригрозив пошедшему пятнами Сыдорчуку скандалом в подконтрольной американцам прессе. Тело в синем мундире кивало, икало и напоследок испортило воздух. Прокурора-вонючку выставили за дверь.
Свое слово глава городского надзора сдержал. Когда писателя и публициста Ивана Вознесенского избили сначала сотрудники местного отделения милиции, а потом охранники консульства, Сыдорчук дал негласное указание волокитить уголовное дело и спустить его на тормозах. Районный следователь так и поступила — подшивала в папку разные ненужные бумаги, разговаривала с Иваном исключительно через губу, свидетелей не допрашивала, русскую обслугу консульства к себе не вызывала. Вознесенский ходил по кругу от райотдела до прокуратуры и обратно, и постепенно у него сложилось мнение, бытующее среди большинства россиян, — «Все менты сволочи, а прокуроры — еще хуже!»
Но «Бешеной Мэри» этого было мало.
Избитый писатель славянофил не успокоился, продолжал строчить свои заметки, печатать их в патриотически настроенной прессе и откровенно издевался над образом американского «солдата-миротворца».
Видимо, с первого раза Иван не понял.
Требовалось повторить урок.
Но уже так, чтобы Вознесенский на пару месяцев оказался бы прикован к больничной койке…
«Бешеная Мэри» перевела взгляд с резной спинки кресла на лицо своего заместителя Игоря Сайко.
— Вот что, — по-русски американка говорила бегло, с едва заметным акцентом, — вы побывали у следователя?
— Безусловно, — Сайко отвечал быстро, с хорошей артикуляцией, что выдавало в нем наличие филологического образования. Помыкавшись после Университета несколько лет без достойной работы, он пристроился в консульство, быстро занял должность заместителя Мэри по работе с русскими сотрудниками и крайне дорожил местом. Лишне говорить, что столь стремительный взлет был обусловлен тягой и любовью Игорька к «художественному стуку», в чем он превосходил самого подготовленного «дятла» из спецконтингента бывшего КГБ. Благодаря его усилиям шестеро из двадцати охранников были уволены, а он сам занял престижный пост личного помощника американки. — Все идет по той схеме, что нам была известна заранее. Я отвез следователю письменный отказ Госдепа о предоставлении списка русских сотрудников, и она была вынуждена с этим согласиться.
— Вы подготовили выступления наших друзей?
— Да. Послезавтра выступит Юлий Рыбаковский, а через пять дней состоится большое интервью Руслана Пенькова. Там он, как мы договорились, упомянет о Вознесенском в уничижительном смысле. И свяжет его с людьми, давшими заказ на убийство его патронессы.
«Бешеная Мэри» благосклонно кивнула. Гражданин Пеньков в городе был личностью известной — худосочный «пассив» подвизался в мелких псевдодемократических изданиях и славился тем, что за деньги готов был сплясать джигу на похоронах собственной мамы. Меньше года назад он был легко ранен киллерами, пристрелившими надоевшую всем депутатшу Госдумы, из чего соорудил дичайшую историю о своем героизме и раздул свою популярность до немыслимых размеров. Теперь он нацелился пройти в депутаты вместо «безвременно ушедшей святой женщины» и появлялся на телеэкран