Влад воспользовался одиночеством и подготовился к побегу, дабы не отвлекаться уже в процессе. Перекусил, попил воды, проверил снаряжение, похлопал на прощанье биотуалет по зеленому боку, запихал в рюкзак пару плиток шоколада.
И устроился на гряде бумажных мешков. Поближе к выходу…
Крики свидетельствующие о том, что с личным составом французского полка что-то не в порядке, биолог услышал в семь двадцать пополудни.
Сначала издалека послышались возбужденные голоса. Потом, через пять с небольшим минут — чей-то стон прямо возле стены склада. Опять голоса, в которых прорывались истерические нотки.
Рокотов удовлетворенно кивнул.
Вода — это вода. Ни один из французов, что поужинал в столовой, не мог избежать дозы хлорида бария. В любом блюде, в любом стакане чая или растворимого сока, в любом графине была отрава. И степень болей зависела только от количества яда, проникшего с пищей в организм.
Крысиный яд специально делается безвкусным, чтобы серые четвероногие, славящиеся своей предусмотрительностью и осторожностью, ничего не заподозрили. Крысы в тысячи раз лучше человека определяют отраву на вкус. Так что вещество, которым можно отравить грызуна, идеально подходит и для хомо сапиенса.
Хлорид бария — штука крайне неприятная. Симптомы не снимаются промыванием желудка или активированным углем. Требуется квалифицированное врачебное вмешательство, стационар и капельницы. В полевых условиях отравленный будет только мучаться. И помрет через сутки, если его не доставить на больничную койку.
На двери брякнул звонок, и в помещение влетел капрал.
Влад успел упасть на мешки и теперь наблюдал за французом в щель между бумажными пакетами.
Капрал повертел головой, сбегал в каптерку и вернулся с пачкой разграфленных листов в руке. Пробежал до конца штабеля с ящиками консервов и сверился с ведомостью, шевеля губами и водя пальцем по строчкам.
«Ага! Думает, что консервы были несвежими… Оч-чень хорошо!»
Француз недоуменно почесал затылок и красным маркером крест накрест перечеркнул висящий лист с данными на провизию.
Прошел чуть дальше и остановился, слегка покачиваясь взад вперед.
По нему было не похоже, что он находится под воздействием яда.
Рокотов медленно приподнялся на колени и обхватил руками мешок.
Француз был совсем рядом. Метрах в семи.
«Только бы он не пошел в глубь склада?»
Капрал с минуту постоял, повернулся и деловой походкой двинулся на выход.
Влад задержал дыхание, поднял мешок и обрушил его вниз.
Француз в последнюю секунду резко остановился, наклонился, заметив пробегающую крысу, и тридцать килограммов муки прошли в десяти сантиметрах от его головы.
Взлетевшее вверх белое облако было похоже на взрыв.
Бумажный мешок разорвался пополам, и в воздух взметнулась мучная взвесь. Капрал оказался засыпан перемолотым зерном с ног до головы.
Жан Кристоф Летелье с яростью отшвырнул от себя пачку листов.
Говорил же он этому идиоту из Марселя, что мешки с мукой надо укладывать аккуратнее!
— Merde![69] — громко сказал капрал и принялся отряхивать форму.
Глава 14. ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ — МИМО КАССЫ!
Первыми ощутили на себе действие хлорида бария караульные на вышках и в автопарке. Они ужинали на полчаса раньше остальных. Из шестнадцати рядовых на постах трое потеряли от боли сознание, а остальные связались с караульным помещением и сообщили старшему смены о своем состоянии.
В ружье срочно подняли дублирующий состав.
Но ситуацию это уже не спасло. Ровно через двадцать минут после того, как замена прибыла на посты, с ней произошло то же самое. Солдаты сначала ощутили позывы к тошноте, потом — головокружение, и в финале — резкую режущую боль в желудке. С такой болью не то что службу нести, с ней и просто лежать-то сложно. Изнутри поднимается горячий, расширяющийся с каждой секундой пульсирующий шар, в ушах шумит, ноги и руки как ватные, зрение плывет, кишки словно наматывает на зубчатый барабан…
В помещении штаба дежурный офицер успел связаться с генералом Буссэ, которому напрямую подчинялся полк, изложил в двух словах происходящее и завалился на стол. На пищащую трубку он уже не обращал внимания — такой сильной была боль.
Капитана-медика приступ скрутил в тот момент, когда он отдавал приказания о доставке мечущихся на носилках караульных в санчасть. Врач изогнулся, не договорив фразу, грохнулся оземь и забился в конвульсиях.
Из шестисот с лишним французов только двое остались на ногах — Жан-Кристоф Летелье, не успевший сделать ни глотка волы после обеда, и молодой паренек из Прованса, заснувший в прачечной и по этой причине пропустивший ужин.
На паренька надежды никакой не было. Происходящее так его напугало, что по своему состоянию он мало отличался от отравленных.
Летелье заскочил в штаб, вырвал трубку из судорожно сжатых пальцев дежурного офицера, нажал на сброс и по памяти набрал номер оператора Министерства по чрезвычайным ситуациям Македонии.
В Скопье по всем больницам объявили готовность номер один, и к воротам базы со всех концов столицы помчались восемьдесят машин скорой помощи. Терапевтов, хирургов и медсестер отрывали от домашних дел и срочно вызывали на рабочие места. Для шестисот больных отводили специальные помещения, при входе в которые ставили усиленный полицейский пост…
Жан-Кристоф пулей промчался через плац, не оборачиваясь и никак не реагируя на несущиеся со всех сторон стоны и призывы о помощи, настежь открыл ворота базы, приказал согнувшемуся в караулке солдатику не чинить препятствий машинам с красными крестами и влетел на собственный склад.
Так, что было на ужин?
У Летелье возникло подозрение относительно консервированного цыпленка, как только он увидел первые жертвы отравления.
Капрал забежал в каптерку, схватил ведомости и сверил данные с табличкой на штабеле ящиков.
Непонятно…
Консервы были абсолютно свежими, произведенными в Бельгии в начале января, и срок их хранения заканчивался только летом двухтысячного года.
Нарушения правил производства?
Диверсия?
Жан-Кристоф не стал пытаться найти ответ, а просто перечеркнул номер всей партии. Потом консервы отправятся на экспертизу, которая расставит все точки над "i".
Капрал быстро обвел глазами другие штабеля и стеллажи, вспомнил, что еще подавали на ужин, и решил, что грешить больше не на что. Свежие овощи и замороженные круассаны не могли нести в себе сильного токсина. Даже если бы с ними было что-то не так, признаки отравления были бы слабее. Да и проявились бы они гораздо позже.
Пробежав по проходу между мешками с мукой и картонными коробками чипсов, Летелье заметил мелькнувший в трех метрах от него розовый крысиный хвост. Он затормозил так резко, что его качнуло назад.
Наклонился, чтобы проследить за крысой, и в эту секунду у него перед носом взорвался мешок муки, прилетевший с самого верха…
У человека, обсыпанного с ног до головы мукой или нарвавшегося еще на какой нибудь подобный сюрприз, первой реакцией обычно бывает раздражение и желание отряхнуться.
И только потом, секунд через пять семь, человек смотрит вверх.
— Merde! — громко сказал француз и принялся отряхивать форму.
От него во все стороны поднялись белые облачка.
Рокотов перекатился на пять метров назад и замер.
Услышав шуршание, капрал посмотрел вверх. Ничего не заметил, злобно буркнул что-то про крыс и стянул с себя куртку.
Влад не стал более испытывать судьбу, то есть заниматься метанием во француза еще каких-нибудь пищевых продуктов. Он бесшумно спрыгнул за спиной у капрала и ударом ладони в затылок отправил старого служаку отдыхать.
Летелье ничком свалился в проход, прямо в рассыпавшуюся муку.
Биолог выдернул у капрала брючный ремень, стянул ему ноги и связал коротенькой веревкой большие пальцы рук. Потом извлек из аптечки, что висела около входа, широкий пластырь и заклеил французу рот.
Перестраховаться никогда не помешает.
Положив капрала спиной на мешки, Рокотов позволил себе отлучиться к двери и визуально оценить последствия своей желудочной «шутки».
В свете галогеновых ламп, натыканных через каждые десять метров, территория базы напоминала павильон, где снимался фильм ужасов о химической войне. Всюду валялись изгибающиеся и корчащиеся тела. Кто-то бродил, держась за стены казарм, кто-то сидел, раскачиваясь, на скамейке, кого-то шумно тошнило в кустах. Над базой стоял непрерывный стон сотен человеческих существ.
«И поделом! — Влад прислушался. Издалека доносился рев сирен. — Скорые… На это я и рассчитывал. Будут они здесь минут через десять. В суматохе запросто можно ускользнуть. В идеале — на одной из машин. Врачей вызвали гражданских, военные просто не успели бы собраться… Что ж, меня это устраивает. Я не знаю тут никого в лицо, но ведь и врачи не знают. Соответственно, если переодеться во французскую форму, примут за натовца. С оружием придется расстаться. Рано или поздно это должно было случиться… Главное, чтобы сюда не прибыли офицеры из французского штаба. Тогда кранты. Расколют в шесть секунд… Никакое знание языка не поможет. Ладно, время — деньги…»
Рокотов убрался обратно в глубь склада.
Проверил зрачки капрала и с удовлетворением вздохнул. Летелье, как явствовало из бирочки на куртке, был без сознания. Причем в себя он должен был прийти не раньше чем через пару часов.
Биолог развязал ремень, стягивающий французу ноги, и стянул с него штаны и ботинки.
Как следует отряхнул и бросил форму на ящики.
Теперь наступил момент переодевания.
Влад снял свою черную форму, вытащил из рюкзака триста тысяч долларов и паспорт и примотал их к животу широченным пластырем, обернув его вокруг себя четырежды. Деньги, уложенные в шесть пятисантиметровых пачек, распределились довольно ровным слоем.
Триста тысяч — сумма немаленькая. И не только в финансовом исчислении. В карман незаметно ее не положишь. Это три «кирпича» весом по килограмму каждый.