мьи. Их родные придут их искать, а найдут нас.
(И если найдут, скажешь им, что Уильям убил их детей; тогда его заберет полиция, а ты будешь свободна! Свободна!)
Нет-нет, это ужасная мысль. Не нужна была Мэтти свобода, если она построена на смерти людей, пытавшихся отнестись к ней по-доброму. Но она тревожилась, что ребята наткнутся на Уильяма, когда тот будет охотиться за зверем, и муж причинит им вред.
А может, зверь уже их убил.
– Вижу, ты переживаешь, мышка Мэтти, – сказал Уильям.
Он оторвался от своих дел и коснулся ее щеки; она чуть не попятилась. Муж никогда не был ласков, а может, и был когда-то, но так давно, что Мэтти уже решила, будто он разучился.
– Ты хмуришься, поэтому я и понял, – продолжал он. – Но ты за меня не волнуйся. Я разберусь с этим дьяволом, и он не будет нам больше грозить. А потом вернусь домой к тебе, как возвращаюсь всегда.
«А в этот раз не возвращайся», – подумала Мэтти и постаралась, чтобы эта мысль не отобразилась на лице, а осталась глубоко внутри, где Уильям не смог бы ее увидеть.
– Ну конечно, – улыбнулась она, чтобы муж понял: она ему поверила.
– А потом все у нас будет хорошо, – сказал Уильям. – Я это вижу. Господь послал демона в наш мир, чтобы испытать меня, и когда я поражу его, Он наконец пошлет нам в награду сыновей. Все в мире идет по Его замыслу, Мэтти. А когда у нас будут сыновья – когда ты наконец выполнишь свое предназначение и станешь матерью, – мне уже не надо будет так часто тебя наказывать, потому что сердце твое успокоится, как успокаиваются сердца всех женщин, достигших своего предназначения.
– Да, Уильям, – ответила она и смиренно потупила взор, скрывая острое, жгучее отвращение, внезапно забурлившее внутри.
Ей не нужны от него сыновья. Мэтти была противна сама мысль, что он привяжет ее к себе с помощью другого человека, ребенка. Она и думать не хотела, как муж будет воспитывать сына, как будет формировать его по своему образу и подобию.
Надо бежать, пока он снова не попытался сделать мне ребенка.
– Ты хорошая девочка, Мэтти, – сказал Уильям и поцеловал жену в лоб. – Я знаю, Господь скоро нас благословит.
– Да.
– Пойду поставлю еще несколько ловушек там, где мы видели его следы, – сообщил Уильям.
– Капканы? – спросила Мэтти, сомневаясь, что хлипкие веревочные силки смогут поймать такое чудище.
– Нет, я вырою ямы. Думаю, это займет весь день. Одну вырою рядом с хижиной, за туалетом, если он решит вернуться. Судя по следам, после того, как оставил свое нечестивое послание на снегу, он пошел туда. А после отправлюсь по вчерашнему маршруту и вырою яму там.
«Ямы», – подумала Мэтти. Ямы опасны для людей, которые бродят по лесу и не догадываются, что на горе живет сумасшедший, пытающийся поймать демона. Она никак не сможет их предупредить. Ничего не сможет сделать.
– Я вчера принес свежего хлеба и сыра, – продолжал Уильям. – Можешь сегодня побаловать себя, съесть на обед.
Тут Мэтти пожалела, что чудище не появилось на горе раньше, ведь муж никогда не был с ней так ласков, как сегодня.
– Спасибо, – еле слышно произнесла она. – Ты всегда так добр ко мне.
– Принесу еду из сарая и пойду, – сказал Уильям и перекинул через плечо рюкзак.
Мэтти подошла к окну и стала смотреть, как муж идет к сараю. Он открыл дверь висевшим на кольце ключом, зашел и снова появился с буханкой хлеба и куском желтого сыра, завернутым в тряпицу. Мэтти подошла к двери забрать у него припасы, чтобы он не натащил снег в дом.
– Сегодня можешь съесть, сколько захочешь. Ты должна окрепнуть, чтобы мое семя укоренилось.
Уильям пошел на задний двор. Мэтти закрыла дверь, положила еду на стол и подошла к окну спальни. Муж достал садовую лопату из небольшого деревянного ящика, где они хранили инструменты, и нес ее на плече. Он скрылся за туалетом. Интересно, далеко ли он будет рыть яму? Можно ли сейчас попробовать взломать замок на сундуке?
Она приоткрыла окно, невзирая на холод, в надежде, что сможет услышать, как Уильям работает на улице. И верно: вскоре до нее донесся скрежет лопаты, погружающейся в снег. Муж копал совсем близко к дому; пробовать вскрыть замок было опасно.
Она выложила хлеб и сыр на стол.
А ведь раньше я любила бутерброды с сыром. Американский сыр на белом хлебе с горчицей. Просила маму всегда собирать мне с собой именно такие бутерброды и не соглашалась есть больше ничего.
Она вдруг отчетливо вспомнила ярко-розовую коробочку для ланча, а в ней – бутерброд с сыром, завернутый в вощеную бумагу, яблоко и пирожное «Твинки».
– «Твинки», – пробормотала Мэтти. – Я и забыла, что это такое.
Она так много забыла, и все эти забытые моменты всплывали так резко, что у нее кружилась голова и тошнота подкатывала к горлу, а прошлое накладывалось на настоящее, как две не подходящих друг другу части головоломки.
Мэтти почти ощутила вкус мягкого желтого бисквита с кремовой начинкой, взрывающийся сладостью на языке. Она откусывала пирожное понемножку, чтобы растянуть удовольствие.
Уильям никогда не покупал сладкое. Они не ели пирогов и пирожных, потому что у Мэтти не было муки и сахара, чтобы их испечь. Она никогда и не просила, чтобы муж купил муку и сахар; ей даже в голову такое не приходило, ведь спустя некоторое время она совсем забыла о сладостях, но не сомневалась, что они не ели их, поскольку Уильям считал десерты нечестивыми.
Стук лопаты не утихал, и Мэтти занялась домашними делами. Она пыталась не думать о деньгах, что лежали под диваном. Скоро ли муж заметит пропажу? Спросит ли у нее об этом? Обычно он вел себя так, будто денег не существовало, или притворялся, что Мэтти о них ничего не известно.
Уильям разрешил ей съесть столько, сколько она захочет, и вчера Мэтти бы так и сделала, но сегодня она нервничала из-за денег, и аппетит пропал. Она заставила себя проглотить кусочек хлеба с сыром, ведь если бы совсем не поела, муж бы расстроился.
Через некоторое время стук лопаты смолк. Мэтти подумала, не переместился ли Уильям в другое место и если да, далеко ли ушел. Если он решил вернуться к обеду или вздремнуть, небезопасно пытаться взломать сундук. Он мог передумать и не рыть сегодня вторую яму.
Он же не приказывал мне оставаться дома. Не говорил, что нельзя выходить из хижины.
(Но это подразумевается. Ты же знаешь, что это подразумевается. Пока Уильяма нет дома, никуда ходить нельзя.)
Мэтти могла бы приготовить ему бутерброд с сыром, завернуть его в тряпицу и пойти туда, где муж только что копал. Если он присел отдохнуть, она могла бы сказать, будто решила, что он проголодался. Тогда Уильям не стал бы сердиться, ведь она просто пыталась быть хорошей женой и заботиться о муже, как положено.
Мэтти отрезала два толстых ломтя хлеба и несколько тоненьких кусочков сыра. Уильям любил бутерброды с мясом, но мясо хранилось в сарае, а сарай был заперт.
Нет, не заперт.
Мэтти замерла. Утром она видела, как муж отпер сарай и вышел оттуда с хлебом и сыром. Вышел и сарай не запер.
Я могла бы взять еды и припрятать на ночь побега.
Но где ее спрятать? Ясно, что на улице, на холоде. Нельзя же прятать еду под диваном. И надо взять что-то, что можно съесть без приготовления – ломти ветчины, сыра, хлеба. Оленья нога ей ни к чему. Она лишь привлечет медведя – настоящего, а не того зверя в лесу, что притворяется медведем.
Притворяется медведем. А может, зверь именно это и делает? Подражает другим животным, которых видел?
Бессмыслица какая-то. Зачем животному копировать других животных?
– И откуда он взялся? Ведь раньше его на горе не было. Мы бы его услышали.
Гриффин и Си Пи говорили, что поднялись на гору, чтобы расследовать «возможное появление неизвестного животного», но кто его видел, кроме Мэтти и Уильяма? Зверь, должно быть, пришел из соседних мест, а Гриффин и Си Пи напали на его след.
Она пыталась осмыслить эту информацию, но не могла увязать все нити. Да и не время было переживать из-за зверя и чужаков на горе. Она решила сбежать от Уильяма; нужен был конкретный план.
Судьба подбросила Мэтти пачку денег, которая пригодится, когда она окажется в городе. А теперь, когда Уильям был поглощен охотой на зверя, которого считал демоном, у нее появился еще один шанс – достать еду из сарая и припрятать ее на день побега.
Мэтти захотелось немедленно броситься к сараю, но надо было все продумать. Во-первых, отнести Уильяму бутерброд. Полезет ли она в сарай или в сундук, сначала надо убедиться, что муж далеко.
На ближайшую яму у него ушло примерно два часа; если он отошел дальше и начал рыть вторую, у нее в распоряжении два часа на все приготовления.
Мэтти положила сыр на хлеб, завернула бутерброды в чистую белую ткань и завязала узелок. Надела пальто и плотно повязала шарф на шее. Прежде чем выйти, захлопнула приоткрытое окно; даже маленький сквозняк быстро охлаждал хижину. Если Уильям вернется и обнаружит, что окно открыто, то разозлится, ведь он сам развел огонь и оставил дров, чтобы в хижине было тепло к его приходу.
Она надела ботинки и вышла на улицу. Закрывая дверь, заметила, что руки дрожат. Никогда раньше Мэтти не проявляла столь прямого неподчинения.
Бояться нельзя. Надо быть храброй или хотя бы пытаться. Уильям сегодня в таком хорошем настроении, что не станет тебя наказывать, если увидит, что ты вышла на улицу.
С другой стороны, если он обнаружит, что жена вышла из хижины, его настроение может измениться. Обычно оно менялось резко, без предупреждения, налетало, как летняя гроза.
Но ты всего лишь несешь ему бутерброд. Ты ничего плохого не сделала. Пока не сделала. Конечно, если он застукает тебя в сарае…
Тогда ей придется придумать какую-нибудь отговорку. Например, можно сказать, что она решила приготовить ему особый ужин. Главное – притвориться хорошей женой, тогда все будет в порядке.