— Без моего приказа они не посмеют его и щелбаном угостить.
— Слушай, у меня до сих пор не укладывается в голове, — повернулся к ней Берт. — Ты… и эти ублюдки. Рыжая Бестия! Сама придумала это имя?
— Ребята так назвали… По-моему, неплохо звучит.
— А по-моему, дерьмовей некуда… Откуда они вообще взялись, эти подонки? Во что превратились Турийские горы за те полгода, пока меня здесь не было?!
— Пока тебя не было, много изменилось… — Марта отстранила от себя Берта и улеглась, закинув руки за голову. — Отец пропал. Отправился на поиски своего чёртова Барона и пропал. Я осталась одна. Совсем одна, понимаешь? Потом появился ты. Я думала… думала, мы снова… Я, такая дура, даже грех взяла на душу, предполагала, что теперь, когда отца нет, никто не будет мешать нам, а ты… А ты, как выяснилось, вернулся только для того, чтобы покопаться в бумагах отца.
Она села в изголовье кровати, сцепив пальцы на белых коленях.
— Альберт, тебе нравится мучить меня? — неожиданно спокойно спросила она. — А я ведь уже совсем не та робкая девочка, которая приходила по ночам в твою комнату, когда ты гостил в нашем доме.
— Я заметил, — глядя в пол, пробормотал Берт. И тронул всё ещё налитую болью переносицу.
Некоторое время они молчали. Снизу нарастало развесёлое пение под аккомпанемент звона бутылок. «За Самуэля, значит, беспокоиться не стоит, — невнимательно подумал Берт. — Или они его уже загрызли, а теперь празднуют?»
— Ничего мне не скажешь? — подала голос Марта.
Берт вытащил трубку и стал сосредоточенно набивать её табаком. Что он мог сказать Марте? То, что говорил уже тысячу раз? Да, она дорога ему, дороже всех прочих женщин и, наверное, всех прочих людей… С Мартой ему хорошо, как ни с кем больше. И Марте с ним хорошо… Почему бы и не остановиться на этом? Неужели она не понимает, что Альберт Гендер даже ради самой лучшей из женщин не променяет сладкую пыль дорог на выложенный белым камнем камин, где мирно потрескивает укрощённое пламя? Год за годом ожидать старость в скрипучем кресле, превращаясь в привычный предмет комнатного интерьера, год за годом видеть в окне всё тот же пейзаж — от одной этой мысли можно сойти с ума. А взять с собой Марту туда, где бывает он… Ни один мужчина не выдержит и сотой доли того, через что пришлось пройти Альберту Гендеру. Что уж тут говорить о женщине…
— Твой дом… — проговорил Берт. — Посёлок, в котором вы жили… Что случилось?
— Грах, — рассеянно ответила Марта. — Бывший атаман моих ребят. Он явился сюда со своей сотней недели через две после того, как ты сбежал в последний раз. Грах облюбовал наш посёлок — видимо, ему нужно было пересидеть какое-то время в глуши. Только лучше бы для него было забраться подальше. Гвардейцы нашли его здесь. Они и подожгли несколько домов, где прятались разбойники, начался пожар, в котором погиб весь посёлок. Граха убили в бою, а с ним — большую часть его подопечных. Остальные разбежались. Жители посёлка были объявлены укрывателями преступников и… Ты знаешь, как гвардейские полковники решают проблемы на задворках Метрополии? Мужчин: кого казнили, кого заковали в цепи и отправили на рудники. Семьи увезённых ушли вместе со своими кормильцами. Посёлок умер. Я одна осталась на пепелище. Мне-то некуда было идти. Когда туда стали сбредаться остатки банды Граха… в общем, двое парней решили, что пришло время позабавиться со мной. Грах-то их держал в строгости, понимал: себе дороже враждовать с людьми, среди которых живёшь. А у меня был меч. Ты сам учил меня обращаться с оружием…
— Ты была отличной ученицей! — попытался улыбнуться Берт.
— Ага, они тоже это поняли. Правда, слишком поздно. Один за свою недальновидность заплатил жизнью, другой — правым глазом. Остальные не осмелились сунуться.
Берт покрутил головой:
— Тот одноглазый… Это не с ним ли я имел честь познакомиться?
— Старк. Один из самых верных. С битым псом легче управиться, чем с небитым, — ответила на это Марта. — Мне тогда было всё равно — жить или умереть. Страха не было. Не было совсем, я помню очень хорошо. Парни это почувствовали. Знаешь, я поняла одну вещь: презирая жизнь, ты как будто уже мёртв. А чего бояться мёртвому? Он всегда будет сильнее и бесстрашнее живого. Я была мёртвой, Альберт. Я ожила, получив имя Рыжей Бестии, но всё равно: какая-то крохотная частичка во мне осталась ледяной и неподвижной. Вот здесь… — она положила руку на левую сторону груди. — Марта умерла. Живёт Рыжая Бестия.
Берт с трудом подавил дрожь. А Марта вдруг рассмеялась.
— Не бойся, я ни в чём тебя не буду обвинять. И ничего не буду просить. Зачем ты пришёл? Наш старый дом сгорел, ничего из имущества отца не сохранилось. Не будешь же ты врать, что пришёл за мной?
— Не буду, — с усилием ответил Берт. — Мне нужно… Ты права, я пришёл за тем, что принадлежало Франку.
— Ах, это?.. — Марта тронула медальон на шее. — Единственное, что осталось… Этот медальон и маленькая сандаловая шкатулка, которую ты мне подарил когда-то… Прости, но шкатулку мне пришлось использовать для одного важного дела. От моей прошлой жизни остался только этот медальон. К чему тебе эта безделушка? Для меня она важнее, чем для тебя. Для меня это — память…
— Я могу заплатить… — краснея, выговорил Берт и тут же прикусил губу.
— Идиот!
Берт вдруг подумал, что Марта в порыве гнева сорвёт с себя медальон и швырнёт ему в рожу. И сам испугался этой мысли. Вернее, не самой мысли, а чувства облегчения, которое он наверняка испытал бы, если б так произошло. «Ладно, — решил он. — Вернёмся к этой беседе позже. Утром…»
— И что же? — увёл он в сторону разговор. — Много под твоим началом людей?
Марта сидела в изголовье, обняв колени. Волосы укрывали её плечи и спину искрящимися огненными волнами.
— Сорок три человека, — негромко проговорила, думая явно о чём-то другом. — То есть уже сорок два… со вчерашнего дня.
— Только грабежами путешественников промышляете? Или ещё какой промысел освоили? Чеканка золотых монет из меди, похищение деревенских девственниц?..
— Мало я тебе врезала? — подняла голову Марта, и Берт с облегчением увидел на её лице улыбку. — Наверное, мало… Никакие мы не грабители. Снимаем с купцов лишний жир и отпускаем восвояси. Плата за проход через наши горы. Всё по-честному… А появись здесь гвардейцы — парни уже научены опытом — рассыплются в горах и затаятся. Вот вчера я получила весточку о том, что движется через Турию большой отряд: человек с полсотни, все вооружены, на откормленных конях. Таких мы, конечно, не трогаем. И хлопот много, и… бог их знает, что это за люди. Может, императорские служаки какие-нибудь, а может, и… собратья наши по оружию… рыцари дорог… Пусть себе идут через горы…
В дверь вдруг забарабанили. Сильно, требовательно и, кажется, ногами.
— Ого! — подпрыгнул Берт. — Кто это? Ты мне обо всех переменах, произошедших с тобой, рассказала? Ты не замужем? Как-то не хочется получать по физиономии ещё и от твоего благоверного…
— Идиот, — снова сказала Марта и потянулась к одежде. — Открой и спроси, что надо. Я оденусь.
Одёрнув на себе куртку, Берт подошёл к двери. Не успел он скинуть крючок, как дверь распахнулась, едва не сломав ему нос, и в комнату ввалился человек, синий от холода и в окровавленных лохмотьях, свисавших с него, как перья с потрёпанной птицы.
— Госпожа! — завопил он, но, наткнувшись взглядом на Берта, отшатнулся и выхватил из-под лохмотьев нож.
Берт стиснул его руку, завернул за спину, вытолкнул оборванца за дверь и там, легко отобрав нож, отпустил.
— Говори, что хотел и проваливай.
— Ты кто? — пожимаясь от боли в ушибленной руке, прохрипел разбойник. — Где госпожа? Где Рыжая Бестия? Кто ты такой, чёрт возьми?
— Я ваш новый папа, — сообщил Ловец. — Говори скорее, нам с мамой действительно некогда.
Вряд ли оборванец был в состоянии что-либо понять. Вращая безумными глазами, он стал кричать, то и дело обрывая крик, чтобы со стоном взяться за живот. Кажется, он был нешуточно ранен.
— Тот отряд в полсотни человек! — кричал оборванец. — Они спустились в долину, добрались до сожжённого посёлка, поймали в его окрестностях Карла Змеелова… он охотился… Змеелова пытали: ему отрубили ступни ног и плетьми заставили танцевать на кровавых обрубках… Они искали госпожу! Парни собрались, чтобы отнять Карла, напали на отряд… Был бой, страшный бой! Наши подстерегли этих извергов в ущелье, обрушили на них камни со стен, напали сразу с двух сторон, но… Чужаки сражались как демоны! Наши полегли почти все, хотя и чужакам изрядно досталось… Они… Знаете, кто они такие?
— Понятия не имею, — промычал Берт.
Оборванец не слышал его.
— Желтолицые степные дьяволы! — взвизгнул оборванец. — Вот кто они такие!
Берт выругался. Кочевые народы из восточных степей славились небывалой изощрённой жестокостью и первобытной яростью в бою. С четырёх лет они садились на коня, в шесть в одиночку охотились на свирепых степных волков, в девять вместе с другими воинами участвовали в набегах. У детей этого народа никогда не было детства, а женщины, нередко сражавшиеся наравне с мужчинами, предпочитали драгоценным камням и золотым украшениям — ожерелья из отрубленных ушей и пальцев врага… Восточные границы Метрополии стонали от постоянных набегов кочевников… Но какого чёрта они забрались так далеко на север?..
— Когда закончился бой… — уже задыхаясь и хрипя, продолжал оборванец, — они вырезали сердца у наших убитых… и сожрали их прямо над трупами… Карл Змеелов не выдержал пыток… он указал им дорогу сюда. Они идут, они скоро будут здесь… Их… около двадцати. Потери и раны только разозлили их ещё больше… Надо бежать, госпожа… Госпожа? Где госпожа?
Хлопнула за спиной Берта дверь. Рыжая Бестия, огневолосая Марта в застёгнутой наглухо куртке, мужских кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги, встала рядом с Ловцом. Десяток ножей угрожающе поблёскивал в перекрещенных ремнях на её груди, на поясе в железном кольце висел короткий меч с узким голубым клинком.