рехи замаливала. Но после папашиной смерти монастыри были забыты. Тридцатидвухлетняя Тамара, оказавшись полноправной правительницей одного из богатейших городов континента, решила наверстать упущенное за годы безрадостной юности. Правда, папашины советники и управляющие попытались было сразу после герцогских похорон забрать власть в свои руки, а законную наследницу законопатить в монастырь подальше, но тут Тамара показала фамильный норов. Заручившись поддержкой Императора (кто такие перед лицом государя безродные советники?), она быстро вычистила дворец. Купцы со страхом ожидали, что дела города придут в упадок, но из сердца Метрополии прибыли торговые советники, отобранные лично самим Императором. Прибыли и избавили герцогиню от нудных обязанностей, оставив ей свободу развлекаться по своему собственному усмотрению. И Руим зашумел ещё пуще того, как шумел при старике герцоге. Налоги в казну увеличились — Император остался доволен. Столичные советники правили торговыми делами, не влезая в дела города, — герцогине это было только на руку. Руим ширился и рос. И днём, и ночью развевались на высоких шпилях пурпурные — фамильного цвета герцогского рода — полотнища.
— Вызвать стражу? — осведомился трактирщик.
— К чему отрывать служивых от важных дел? — флегматично отозвался сидевший под дверью Самуэль. — Семейная ссора, не более того.
В комнате что-то тяжко грохнуло и покатилось по полу.
— Тогда я сам пойду разберусь, — расхрабрился трактирщик и вытер лоснящиеся от жира руки о тряпичный фартук. — Ежели семейная, тогда ничего — можно… А безобразий в своём заведении я не терпел и терпеть не буду.
— Не советую, — сказал Самуэль.
Трактирщик усмехнулся. Он хлопнул Самуэля по плечу: мол, отодвинься в сторону, чтобы я открыл дверь, но тут дверь дрогнула, и в расщепившейся планке возникло лезвие ножа, тонкое и острое, как змеиное жало.
— Хотя чего там разбираться… — пробормотал трактирщик, отступая. — Как у нас говорят, пусть лают, лишь бы не кусались…
Когда шаги его стихли, Самуэль прислушался и осторожно приоткрыл дверь. Берт и Марта сидели в разных углах комнаты спиной друг к другу. Берт с нарочитым стараниям чистил ногти кинжалом, а Марта крутила в пальцах свой медальон.
— О-о! — неестественно обрадовался Берт приходу Самуэля, будто тот вернулся по меньшей мере после годичного отсутствия. — Дружище! Не справлялся, когда обед подадут?
Самуэль припомнил, что, кажется, именно эту причину выдвинул, чтобы ускользнуть, когда ножи, табуреты и подсвечники принялись с опасной для окружающих скоростью летать по комнате.
— Скоро, — сказал он.
— Это хорошо, что скоро, — ответил Берт и замолчал, должно быть потому, что не придумал ничего, о чём ещё спросить.
— А я тебе говорю, пойду… — негромко проговорила Марта.
Ловец беззвучно взвыл, закатывая глаза к потолку.
— Что хочешь делай, всё равно пойду, — повторила Марта. — Куда мне ещё деваться? Мои ребята или перебиты, или разбежались. Кто в этом виноват? Кто притащил за собой орду степных дьяволов? Тебе понадобился мой медальон, а им от меня — что было нужно? Не это ли самое? И попробуй сказать, что твой визит и визит этих кривоногих тварей — обыкновенное совпадение… Наше укрывище превратилось в груду пепла; а в этом кого винить? Всё, что у меня осталось: пара сапог, лохмотья, которые издали и в сумерках можно принять за нормальную человеческую одежду, и этот медальон… Я иду с тобой, Альберт Гендер из Карвада.
— Ты совсем недавно на краю смерти была! — взревел Берт. — Как и все мы, кстати… Едва выкарабкались, а ты опять?.. Если ты пойдёшь с нами… Ты понимаешь, что ты там и останешься?!
— Где? — живо обернулась к нему Марта.
— Там, — смешался Берт. — Там… куда мы идём… Отдай медальон!
— Не отдам.
— Отдай, я по-хорошему прошу!
— Попробуй попросить по-плохому, — нехорошо сузила глаза Марта.
Берт, отвернувшись от окна, в упор посмотрел на неё.
«Рановато я вернулся, — подумал Самуэль, неслышными шажками приближаясь к двери. — Надо было ещё погулять. Сейчас, кажется, опять начнётся…»
Но опасения его не подтвердились. Ловец и рыжеволосая некоторое время смотрели друг на друга, покусывая губы… Потом Берт поднял со стола шляпу, с размаху нахлобучил её на голову и изо всех сил пнул стол — единственный предмет мебели, который ещё не валялся переломанным на полу.
— Хорошо, — быстро сказал он и развёл руками. — Отлично. Пойдёшь с нами. Только учти: потом не жаловаться.
— Не буду, — усмехнулась Марта. — И не надейся. Скажи только — куда мы идём?
— Пустыни Древних Царств, — поколебавшись мгновение, сообщил Берт. — Гиблые земли, где за многие недели переходов не встретишь ничего живого, кроме одичалых племён, живущих охотой друг на друга. Говорят, когда-то в тех местах жили народы, познавшие все тайны бытия, воздвигшие храмы и дворцы, по праву считавшиеся верхом человеческого искусства, а теперь развалины некогда прекрасных дворцов погребены под песком и выродившиеся потомки великих мудрецов бороздят пустыню на тощих верблюдах и питаются человечиной… Гиблые, гиблые места!
— Ты уже говорил, что гиблые, — спокойно заметила Марта. — Незачем повторять это три раза. Значит, Пустыни Древних Царств? Вот и здорово.
— Здорово? — прыснул Берт. — Ну-ну…
Самуэль облегчённо выдохнул. Он, если честно, начинал побаиваться, что череда споров между Ловцом и рыжеволосой завершится кровопролитием, а тут вон… Смеются…
Скоро комната опустела. После небольшого совещания Марта отправилась на ближайший рынок закупить кое-какую провизию, а Берт ушёл в порт — договариваться насчёт судна, которое отвезёт их на Каменное Побережье, в Пустыни Древних Царств. Самуэль закружился по комнате, пытаясь придать ей более приличный вид — чтобы, по крайней мере, трактирщик, заглянув сюда, не подумал ненароком, что в комнате справляли кровавое пиршество десяток лиловокожих людоедов, и не вызвал, в конце концов, городскую стражу. Что-то чёрное и быстрое мелькнуло в окне трактира напротив — Самуэль остановился у подоконника, потирая лоб. Подсвечник, который он собирался водворить обратно на каминную полку, со стуком упал к его ногам.
Вот, опять… Мелькнуло, и нет. Может, показалось? Да и что с того, что мелькнуло? В этом сумасшедшем городе всё вокруг мелькает, мельтешит, появляется из ниоткуда, исчезает в никуда… Но почему тогда Самуэля уже который день тревожит чувство, будто за ними кто-то следит? Сказать об этом хозяину? Мало у него и так забот… Всё-таки, скорее всего, причиной странным подозрениям являются расшатанные нервы. Сколько всего пришлось пережить!
«Ещё раз замечу какую-нибудь странность, тогда скажу», — решил Самуэль и снова приступил к уборке.
Руим клокотал, закипая под жарким полуденным солнцем. Берт быстро шёл по улице, отмахиваясь ножнами меча от назойливых нищих и не менее привязчивых торговцев. Пару раз ему пришлось пустить в ход кулаки — среди торговцев в последнее время установилась мода нанимать крепких мужичков, которые беззастенчиво хватали наиболее кредитоспособного на вид прохожего и вталкивали его в лавку, где хозяин, тая в сладчайшей улыбке, непосредственно переходил к показу собственных товаров. Такая тактика в городе, где продавцов было едва ли не больше, чем покупателей, за короткое время получила очень широкое распространение.
В порту было так же тесно, как и на улицах. Берт с трудом продрался через толпу к причалам — корабли колыхались на океанских волнах впритирку друг к другу, какие-то отплывали, какие-то только ещё причаливали — матросы с руганью отталкивали баграми борта теснившихся вокруг их судна кораблей, и словесная схватка за место у кнехта нередко перерастала в рукопашную баталию. По трапам сновали полуголые рабы с мешками и ящиками на плечах. Шум стоял такой, что не было слышно даже криков чаек, великое множество которых пятнало небо над портом.
Берт прошёл мимо больших, богато оснащённых кораблей не оглядываясь. Денег в его кошельке не хватило бы арендовать подобное судно даже на полдня. Он искал взглядом корабли поменьше и погрязнее, но таких что-то всё не попадалось. Пристав с расспросами к одному из моряков, Ловец наконец выяснил, у кого можно осведомиться насчёт аренды судна.
— Эвон та креветка шлёпает, — кивнул матрос куда-то в толпу. — Бежи, глядишь и — уцепишь…
— Который? — переспросил Берт.
— Да тот, — снова кивнул матрос и отвернулся.
«Креветкой» оказался один из портовых распорядителей: маленький юркий человечек в насквозь пропотевшей одежде, серой, вылинявшей от соли до того, что первоначальный её цвет определить было невозможно. За человечком неотступно следовал мальчик лет десяти с кожаным мешком, висящим на груди. Как только «креветка» останавливалась, чтобы вступить с кем-нибудь в разговор, мальчик зачерпывал ладонями воду из мешка и поливал «креветке» курчавую голову.
Выслушав первую фразу, распорядитель выставил короткопалую ладонь и быстро проговорил сумму, после чего Ловец, ахнув, раскрыл рот.
— Я это не с потолка беру, — невозмутимо заявил распорядитель. — Вчера на Каменный Берег ушёл корабль, нанятый вашим братом… искателем приключений. Я же сделку и устраивал. Дорого, да. Только корабли в те воды не ходят, торговать там не с кем, так что желающему приходится оплачивать издержки, потерянную выгоду и дорогу в оба конца.
Мальчик окатил водой распорядителя. Тот фыркнул, с удовольствием растирая прохладную влагу по смуглому лицу, и закончил:
— Этот человек расплачивался не торгуясь. А вы… если и впрямь так приспичило, сходите к рыбакам. Может, кто из бедняков и согласится отвезти вас к Каменному Берегу… Рыбалка в этот сезон плохая, рыбаки бедствуют, лишние монетки им не повредят…
— Долговязый! — выпалил Берт.
— А? — удивился распорядитель.
— Долговязый, с бледным лицом, лысый, одевается в чёрную хламиду с глубоким капюшоном… Этот сторговал корабль на Каменный Берег?
— Вроде бы, — пожал плечами распорядитель. — Похож.